А на рассвете внезапный налет фашистской авиации: война! Молодой летчик проявил тогда удивительную расторопность, под ожесточенной бомбежкой твердо взял на себя руководство и всю полноту ответственности — объявил боевую тревогу, принял меры к спасению людей, самолетов, имущества. В итоге потери незначительные: двое убитых, шесть ранено, сгорел один боевой самолет.
Прибыло командование. Обстановка неясна: нет связи. Командир полка посылает Усенко на разведку. Три часа краснозвездный Ар-2 носился по «белостокскому выступу», преодолел зенитный огонь и атаки «мессершмиттов», но выявил районы боев, места прорывов, направления вражеских ударов, скопления фашистских войск… Так для двадцатилетнего парня начались жесточайшие испытания.
Константин сидел на полу, прижимаясь спиной к стене землянки и, затаив дыхание, слушал товарищей.
Выступал Лопатин.
— …над морем движение самолета не ощущается, всегда кажется, что тебя подвесили в центре какого-то серого шара, где никак не понять, что над тобой: вода или небо — все одинаковое. А в сознании все время зудит червячок, напоминает, что море — оно глубокое, а до берега так далеко, что не доплыть, будь хоть чемпион мира по плаванию. И нужно обладать редчайшей силой воли, чтобы заставить молчать этот червячок, не поддаться обману чувств, сохранить пространственную ориентировку и не булькнуть… Усенко делом доказал, стал морским летчиком! Он заслужил наше доверие!
— Слово командиру полка товарищу Богомолову.
— Скромность украшает большевика. Таким и оставайся, Константин! Пусть твою биографию рассказывают, как сегодня, твои сослуживцы — это, поверь, высшая награда!..
Грохот запускаемых моторов заглушил выступление командира полка. В землянку ворвался дежурный, крикнул:
— Ракета!
Усенко, за ним Обойщиков, другие летчики из ДС стремглав выскочили наверх, и спустя минуту «Петляковы» были уже в воздухе, набирали высоту.
3
«Петляков-3», подчиняясь твердой руке пилота, нырял в снежных зарядах, покряхтывал и отряхивался, как живой, когда на дюралевую обшивку наваливались массы снега, прорывался через его сплошные завесы и упрямо держал курс на север, удаляясь все дальше от берегов материка. Термометр показывал тридцатиградусный мороз, и потому снег сегодня был не мокрым, как в начале полярного лета, а сухим и не лепил, не задерживался ледяным слоем на ребрах атаки крыльев, лопастях винтов, килях, а сразу сдувался встречной струей воздуха. Но теперь снеговые потоки были более мощными, и они обрушивались на самолет с такой силищей, что выколачивали из дюраля однообразную, глухо шуршащую мелодию, звуки которой заглушали даже рев моторов.
Усенко прислушивался к шуму снега и через открытую боковую форточку зорко вглядывался в смутно угадываемую поверхность моря, в темнеющую пелену сплошных облаков над головой, стараясь разглядеть в ней прогалины, чтобы вывести машину из снежных потоков, удержать ее в горизонтальном полете. От постоянного ныряния в завесы снега видимость вперед и в стороны то увеличивалась до двух-трех километров, то исчезала совсем, и тогда пилот торопливо переносил взгляд на авиагоризонт.
Море сегодня было необычайно бурным, хмурым, сердитым. Волны его вели себя необузданно: то поспешно сбегались друг к дружке, теснились, вздымались кверху, и тогда в тех местах стремительно вырастали гигантские водяные горы, то расступались и оседали в разверзшиеся пропасти. Крутые гребни их косматились, завихрились, пена бушевала — клокотала, разбрызгивалась по сторонам, собиралась в бесформенные, быстро менявшие очертания пятна.
Между небом и морем метался шквалистый ветер. Ом то рвал в клочья края облаков, то с высоты бросался на мятущиеся волны, рябил и лохматил их неповоротливые склоны, срывал с них и рассеивал в пыль потоки брызг, вытягивал в бесконечные дорожки шапки пены. Константин не видел беснующихся, скачущих ветровых струй, но часто ощущал их необузданную силу на штурвале, когда те наваливались на Пе-3, поддували его под крылья, стремясь сбить, своротить с курса, даже опрокинуть. Пилоту все время приходилось быть начеку.
Условия сегодняшнего полета были настолько трудными, что летчику уже не раз приходила мысль прекратить его, не рисковать самолетом и жизнью экипажа, вернуться. Но всякий раз перед ним вставало суровое лицо генерала Петрухина, его озабоченный, проникающий в душу взгляд, а в памяти выплывали берущие за живое слова:
— Сейчас там, в бушующем море, к берегам Родины прорывается транспорт. В его трюмах — оружие и боеприпасы, которых ждут в Сталинграде. Чтобы доставить их, советские моряки прошли два океана, преодолели ненастье, шторма и заслоны фашистов. Товарищи! Погода стоит плохая, но гитлеровцы и в такую погоду совершают налеты на пароход. Нужно прикрыть его, спасти людей и грузы…
Сегодня летчики 13-го прикрывали транспорт «Украина». Был он еще далеко от берегов, только вошел в границы советской операционной зоны, и потому на его охрану нарядили две пары: Устименко с Горбунцовым и Усенко и Нюхтиковым. Перед вылетом по обычаю летчики, прикрывшись от поземки шайбами килей, затеяли перекур. Александр Устименко был в хорошем настроении, дурачился, подшучивал и тормошил Константина, вспоминая курсантские годы.
— Вот Кронид и Банцев, может, не поверят, — поигрывая озорными глазами, рассказывал он, — но мы с Костей всю жизнь ведем негласное соревнование: кто кого обойдет? Только всегда так получалось, что он — меня! Были мы еще салагами-курсачами. Я ж спортсмен-гимнаст, парень бравый, хоть куда! А он — так себе, мужик с шеей бугая. И вот что бы вы думали? Строят нас, салажат, и старшиной отряда назначают его, а меня в подчиненные! Где справедливость, спрашиваю вас? «Ну, — думаю, — подожди! Вот полеты начнутся, тут я тебя и обштопаю!» Он же пришел из Славянского аэроклуба, город там студенческий, полуинтеллигентный, а я из шахтерского Красного Луча. Кость у нас покрепче. В общем, полеты начались. Я стараюсь, проявляю себя, а первым из нас самостоятельно выпустили опять этого типа!
— Не надо было «гав» ловить, а слушать, что инструктора объясняли! — засмеялся Усенко.
— Это я ловил? — деланно взбычился Александр. — То просто мне не повезло, такой инструктор попался! Замучил «провозными»… Зато потом, когда стали летать на СБ, я Костю обскакал: его сняли со старшин, а меня назначили!
— Это когда Усенко «блеснул» фронтовой посадкой? — наивно уточнил Горбунцов.
Константин отвернулся, чтобы скрыть смущение. Было такое дело в Ворошиловграде! В авиашколу прибыл инструктором один из участников боев с белофиннами. Он для других инструкторов показал заход на посадку с крутого планирования, по-фронтовому. Курсант Усенко решил скопировать его и чуть не разбил СБ. Тогда-то его и сняли со старшин. Спасибо, что не отчислили!..
Устименко и Горбунцов улетели первыми, а через полтора часа в воздух поднялись экипажи Усенко и Нюхтикова. Они уже отошли от берегов, когда у Сергея Нюхтикова отказал один мотор и он повернул назад. Константин решил продолжать выполнение задания в одиночку: время барража пары Устименко истекало, надо было сменить друга.
…В кабине неожиданно посветлело, и Пе-3 вырвался из плена снежных зарядов. Впереди и в стороны простиралась все та же ширь штормующего моря. Но снегопада не было!
Когда испытания остаются позади, у человека поднимается настроение и внешний мир, даже если он не изменился, воспринимается в радужном цвете, крепнет и уверенность в себе. Почти полтора часа Усенко вел тяжелейшую борьбу с непогодой и порядком устал, но теперь, когда видимый горизонт раздвинулся, а облака приподнялись, посветлело не только в кабине, но и на душе летчика. Он оглянулся и за хвостом Пе-3 увидел удаляющуюся темно-серую стену: она уже не была страшна. Константин облегченно вздохнул, сбоку посмотрел на Обойщикова — тот что-то торопливо вымерял на карте. Константин добавил обороты моторам — начал набирать высоту: лететь над морем всегда спокойнее, когда есть ее запас.
Стрелка высотомера уперлась в цифру 600. Выше подняться не давали сплошные облака.
— Подходим к расчетному квадрату. Пора начинать поиск.
— Есть ложиться на курс поиска! — весело продублировал командир экипажа и начал разворот.
Вдруг машину резко рвануло вправо. В тот же миг обостренный слух пилота не уловил привычного гула правого мотора. «Что за черт? — пронеслось в мозгу. — Авария?»
Все летчики в таких случаях первым делом смотрят на землю, стараются экстренно отыскать подходящую по размерам площадку на случай вынужденной посадки и направляют к ней самолет. Константин, едва «обрезал» мотор, толкнул штурвал, ногой удержал «петляков» на курсе и тоже посмотрел за борт вниз. Увы! Надеяться ему было не на что: лихорадочно прыгавший взгляд упирался в косматые гребни да пенные дорожки — кругом было лишь море, бушующее, нелюдимое, страшное в своей необъятности и необузданности. Спасительной площадки или судов не было…
