Шевалье рассеянно уставился на тяжелый, почерневший, уже кое-где подернутый налетом ржавчины меч. Приподнял его, взвесил на ладонях и лишь после этого признал:
– Будем считать, что со времен… Что из этого следует?
– А я не сомневаюсь, что этот меч освящен первым Великим магистром нашего ордена. И сам Господь вложил его только что в ваши руки, рыцарь Куньяр. Отныне этот меч, – граф взял клинок обеими руками и торжественно поднял над столом, – является ритуальным мечом ордена тамплиеров.
– Разве мы позволим кому-либо усомниться в этом? – воинственно передернул плечами де Куньяр.
– Это святой ритуальный меч, который будет храниться в тайном зале, на самом почетном месте, в специальных золоченых ножнах. Не сомневайтесь, со временем мы их изготовим, – уточнил де Моле как бы между прочим. – И извлекаться будет лишь для клятвы на нем в верности ордену новообращенных рыцарей. Кстати, вы, рыцарь д'Атьен, назначаетесь главным церемониймейстром ордена, а также его верховным судьей и хранителем святынь.
Маркиз приподнялся и вежливо поклонился Великому магистру. То же самое, только более небрежно, проделал и шевалье, который тут же развел руками:
– Насколько я понял, мне не остается ничего иного, как стать верховным казначеем ордена. Должен же кто-то взять на себя столь неблагодарные обязанности. Тем более что, как я слышал, речь все же шла о каких-то сокровищах. Наверное, имеются в виду те, что когда-то были припрятаны Великим магистром де Моле [25] . Или это всего лишь легенда, господа? – обратился он сразу к обоим гостям.
– Вы правы, рыцарь Куньяр. Когда Великий магистр Жак де Моле понял, что этот дикий урод Филипп Красивый ни перед чем не остановится, пока не заполучит сокровища ордена, он приказал спрятать часть из них прямо в замке, оставив Филиппу крошки с пиршества богачей. Отправляясь на костер, разведенный инквизиторами «в его честь» на островке посреди Сены, он смеялся, предвкушая, как будет разочарован король, когда ему доложат, что сокровища ордена исчезли.
Услышав это, Куньяр нервно повертел ритуальным мечом, словно под его клинком собирался заставить новоявленного Великого магистра окончательно открыть тайну сокровищ тамплиеров, наконец, не выдержал и раздраженно прошелся между стеной и стульями.
– Но если вы – действительно потомок того самого Великого магистра де Моле, значит, в вашей семье должны были сохраниться какие-то письма, предания, легенды… Испепели меня молния святого Стефания, если я лично не займусь поиском сокровищ. Как верховный казначей ордена, естественно, – тотчас же добавил он, побаиваясь, как бы его не заподозрили в злых намерениях. – Исключительно в интересах ордена.
Великий магистр проследил за нервным поведением шевалье, и в глазах его вспыхнули коварные огоньки ненависти к этому человеку, которые он, конечно же, сразу попытался погасить.
– Вы и в самом деле должны заняться этим, рыцарь де Куньяр. А мы поможем. Кое-какие соображения на этот счет у потомков Жака де Моле все же имелись, так что я поделюсь ими.
– Позвольте, Великий магистр, – вдруг озадаченно взглянул на него верховный казначей. – Но если орден основывался в этих стенах…
– Лучше сказать: «в этих скалах», – уточнил д'Атьен, старавшийся держаться подальше от ненайденных сокровищ. Что бы там ни говорил Артур де Моле относительно их братства, а уж он-то наверняка знает, что свои особые виды на сокровища ордена имел и его предок – великий инквизитор Франции Гийом де Ногаре. И наверняка он поживился, по крайней мере, из того, что Великому магистру пришлось оставить королю, дабы убедить его, что никакого огромного клада ордена не существует, все богатство – вот оно, сущий мизер.
– Вы правы: в этих скалах… – согласился шевалье. – Но, испепели меня молния святого Стефания… Почему бы последнему из Великих магистров не предположить, что сокровища должны вернуться туда, где они начали накапливаться?
– Вот теперь-то я уже не сомневаюсь, что решение назначить вас верховным казначеем ордена было правильным, – многозначительно ухмыльнулся граф де Моле. – В то же время вам становится понятным одно из влечений, которые привели меня к этому замку.
– Отныне мы должны представать перед миром единомышленниками, испепели нас обоих молния святого Стефания.
Наконец все дела в Варшаве были завершены. На рассвете Хмельницкий, Сирко и князь Гяур должны были уезжать из столицы, чтобы успеть к кораблю, который уходил к берегам Франции. Вечером они в последний раз собрались в комнате Хмельницкого. Благодаря усилиям посла де Брежи всяческие препятствия, возникавшие в связи с их поездкой, были вовремя устранены, и теперь их ждали Франция, Париж, переговоры с первым министром, кардиналом Мазарини, и главнокомандующим французскими войсками, принцем де Конде…
Людям, большая часть жизни которых протекала в степи, в походах, битвах и стычках с ордынцами, само ожидание таких резких перемен в жизни казалось совершенно невероятным. Даже обычно сдержанный, наиболее привычный к суете столиц Хмельницкий – и тот пребывал в предчувствии чего-то очень важного, что способно изменить весь образ его жизни.
– Карета, кони, охрана готовы? – спросил Хмельницкий, как только они уселись за стол, посреди которого стоял кувшин с привезенным из Каменца вином.
– Теперь уже ничто не способно помешать нам, други мои, добраться до Гданьска и ступить на палубу первой попавшейся каравеллы, – убежденно успокоил его Сирко.
– Хотя особого желания отправлять нас в Париж здесь, в Варшаве, не наблюдалось, – заметил Гяур. – Что это: польская гордыня? Ревность: почему приглашают казацких полковников, а не полковников коронного войска? Или, может, давняя, закоренелая неприязнь к казакам и в целом к украинцам?
– И то, и другое, – подтвердил Хмельницкий. – Но более всего – предчувствие, что наш поход может принести в Украину еще один отзвук европейской славы казачества.
Гости молча проследили, как хозяин номера разливает вино. Подавая пример, он налил себе менее половины бокала. Остальные восприняли это как дань традиции запорожцев: змеиным блудоядием в походе не грешить.
Выпили без тоста и долго молчали. Каждый думал о своем. Это было молчание людей, которые еще несколько минут назад жили в предвкушении увлекательного странствия, а теперь вдруг вспомнили, что здесь они оставляют свои дома, свою беззащитную перед степными ордами землю. И вполне возможно, что возвращаться придется на пепелища.
– Посол Франции в Варшаве стал нашим союзником – это ясно. Не ясно пока другое: не будет ли вмешиваться в наши переговоры польский посол во Франции? – нарушил молчание Хмельницкий. – Слишком уж внимательно министры Владислава IV следят за тем, как мы готовимся к вояжу.
– Мы заставим его не вмешиваться, – воинственно заверил Гяур.
– У вас есть такая возможность? – лукаво сощурил глаза генеральный писарь. На вас там работает тайная полиция, а ваш брат служит офицером королевской гвардии?
– И все же мы найдем способ ослабить его интерес к нам.
– Главное, – вмешался в их разговор Сирко, – что французам нужны казаки, а не польские… – договорить он не успел. Его заставил замолчать шум за окном: голоса, топот ног, словесная перепалка, при которой почти невозможно было расслышать слов, и которая, судя по всему, завершилась короткой схваткой.
Все это полковники слушали, уже вскочив из-за стола и отпрянув под защиту стен, ведь за окном в любое мгновение могли прогреметь выстрелы.
– Кто-то из казаков несет охрану в саду? – негромко спросил Хмельницкий, обращаясь к стоявшему рядом с ним Сирко.
– Никто. Хотя не мешало бы выставить охрану.
– Сейчас я все выясню, – бросил Гяур.
Он метнулся в свой номер, схватил копье-меч и еще через минуту оказался на улице. Однако помощь его не понадобилась. Два польских офицера уже вводили в гостиницу какого-то человека в штатском – низкорослого, худощавого, в изодранной куртке… Руки его были связаны за спиной.
– И что все это значит? – предстал перед ними Гяур.
– Объясним в присутствии вашего старшего, – сухо ответил рослый офицер с четко выделяющимися скулами, обтянутыми медной кожей. Гяур сразу же обратил внимание, что сказал он это по-украински.
– Хорошо, ведите.
К тому времени, когда князь вошел в прихожую, офицеры успели швырнуть человека в штатском к ногам сидевшего в кресле у камина Хмельницкого.
– Схватили под окнами, пан полковник, – объяснил рослый офицер, тот самый, что в коридоре отвечал на вопросы Гяура. – Подслушивал, вынюхивал. Был вооружен. Вот его пистолет, вот кинжал, – выложил на стол захваченное ими оружие. – Он следил за вами, мы – за ним. Так что никто не в обиде.
– Не казните, паны полковники, – робко пробормотал арестованный. – Не вас я выслеживал. Не вы меня интересовали. Женщину одну искал. Она должна была прибыть из Радома.
