Все, что было вокруг и что попадалось на глаза, Митя называл по-вепсски, и Ленька старательно повторял за ним слова. Он уже знал, что «озеро» — «ярвь», «сеть» — «верк», «вода» — «ве́зи», «лещ» — «лахн», «плотва» — «сяргь», «утро» — «хо́мендэс», «день» — «пей», «вечер» — «эхт», «завтрак» — «му́рдин», «обед» — «лонгь», и еще много других слов, обозначающих предметы и вещи. Трудней запоминались глаголы, которые казались похожими один на другой по произношению и потому путались.
Так в учебе и в работе незаметно проходили дни.
Ленька ни разу не заикнулся о том, куда все-таки уходил тогда Митя и где пропадал целых трое суток. И пистолет, настоящий боевой пистолет, у него — откуда?
Этот пистолет занимал Ленькино воображение больше всего, он не давал ему покоя ни днем ни ночью.
«Хоть бы взглянуть дал разок, хоть бы в руке подержать!» — страдал Ленька.
Он знал, что Митя хранит оружие где-то в шкафу. Стоит открыть дверцу со львами, поискать получше — и все. Но даже думать об этом Леньке было страшно: а вдруг Митя заметит, что кто-то трогал пистолет. Один раз попробовал обмануть Митю — притворился спящим, — и хватит. Больше такого не будет.
…Как-то после трудного дня, когда в сети попало очень много рыбы и Митя был в хорошем настроении, Ленька все-таки не выдержал.
— Мить, а Мить! Покажи… пистолет, а? — умоляюще попросил он. — Ведь ты меня знаешь, я умею хранить тайну. Я никому не проболтаюсь. Слышишь?
Был поздний вечер, и ребята лежали на тулупе, но в низкое окно вовсю светила полная луна, и в избе было светло.
Ни слова не говоря, Митя достал из-под головы свою старенькую фуфайку, развернул ее и вытащил из потайного кармана вороненый «ТТ».
— Ух ты!.. — выдохнул Ленька и сел. — А я-то думал, он у тебя в шкафу спрятан, — и протянул руку.
Но Митя строго сказал:
— Обожди!
Митя вынул из рукоятки магазин с желто светящимися патронами, проверил ствол и только после этого подал пистолет Леньке.
— Вот это да!..
Шершавая рукоятка удобно и плотно лежала на ладони, грозно и холодно поблескивал в свете луны белый ободок дульного среза.
— Вот бы мне такой! — Ленька вытянул судорожно сжатую руку, целясь в светлый квадрат окна. — Тах, тах, тах!..
— Сильно не жми, а то вон как рука дрожит.
— А ты стрелял из него?
— Как же.
— Тебе хорошо… А я не только никогда не стрелял, а и в руках-то первый раз держу.
— Патронов у меня мало, — понял Митя тайное желание товарища. — Но разок стрельнуть дам. Потом.
Ленька встал, подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть пистолет.
— Мить, а тут, на рукоятке, что написано?
— Читай.
— Так не по-русски… «Ло-синь пой-га-лэ», — прочитал Ленька. — «Лосинь пойгалэ» — это что такое? На каком языке? Я немецкий изучал, но это не по-немецки.
— Ладно. Посмотрел, и хватит. Давай сюда!
Ленька ступил от окна два шага и снова вытянул руку с пистолетом, целясь на улицу в воображаемого врага.
— Давай-давай!
Митя щелкнул магазином и снова спрятал оружие в потайной карман фуфайки.
— И давно он у тебя?
— С осени.
— Тебе его выдали, да?
— Спи. Больше ничего не скажу.
Но разве Леньке было до сна! Откуда у Мити пистолет? Что выгравировано на его рукоятке? Раз Митя ничего не говорит, значит, с пистолетом связана какая-то тайна.
— Мить! А мне дадут пистолет? Не сейчас, а потом, когда в партизаны примут?
— Если заслужишь, наверно, дадут.
— А как его заслужить? Чем? За то, что рыбу ловлю, за это не дадут!
— Не вечно же рыбу будем ловить!
— Значит, и другие задания будут?
— Конечно!..
Тихо спала Коровья пустошь. Медленно плыла по небу луна, и светлый прямоугольник окна на полу переместился к самой стене. Он искосился и вытянулся в полоску — вот-вот исчезнет. У Леньки тоже стали слипаться ресницы, а перед глазами все еще стоял вороненый пистолет с таинственной надписью на рукоятке — «Лосинь пойгалэ».
8
В августовскую ночь, под утро, кто-то требовательно и сильно постучал в дверь. Митя побежал открывать. Ленька слышал, как звякнула щеколда и знакомый мужской голос тревожно произнес:
— Шухт па́лаб!..
«Па́лаб» — значит «горит». Неужели Шухта горит?» Ленька вскочил с тулупа и выбежал за заборку. У порога, переминаясь с ноги на ногу, стоял растерянный Антип. Митя зажигал коптилку, рука с горящей спичкой дрожала.
Федор Савельевич, кряхтя, слезал с полатей.
Разговор между стариками велся на вепсском языке и был коротким. Митя не принимал в нем участия и лишь молча кивал головой, когда к нему обращались. Из всего услышанного Ленька понял: горит поселок Шухта и нужно бежать в сельсовет, должно быть, из райкома есть какие-нибудь распоряжения. Потом Митя что-то быстро сказал старикам, и они разом обернулись к Леньке.
— С Митюхой в сельсовет пойдешь? — спросил Федор Савельевич.
— А как же!
— Тогда бегите!..
Ночь была темна. Над головой чернело небо, покрытое сплошными тучами, а на северо-западе алыми сполохами колыхалось широкое зарево.
— У тебя ведь там мать? — вспомнил Ленька.
— Их эвакуировали. Еще две недели назад, — ответил Митя.
— Так что же, в Шухте — фашисты? — И у Леньки сильно забилось сердце.
— Не знаю. В сельсовете скажут. — И Митя ринулся по проселочной дороге в темноту.
Ленька побежал за ним.
Три километра они промчались одним духом. В сельсовете уже толпились старики и несколько женщин. Пятилинейная лампа тускло освещала их встревоженные лица.
Пожилой, давно не бритый мужчина с желтыми, прокуренными зубами вышел из-за стола и шагнул навстречу ребятам.
— Пришли? Вот и хорошо, — сказал он по-русски и протянул Мите запечатанный конверт: — Вот. Савельичу отнесете. Тут все написано. А теперь бегите обратно.
Когда вышли на улицу, Ленька спросил:
— Эти люди — партизаны?
— Партизаны.
— А тот, небритый, который конверт дал?
— Председатель сельсовета. Павел Иванович Никифоров.
— Русский?
— Вепс.
Федор Савельевич долго читал мелко исписанный листок и еще дольше рассматривал схему на обратной его стороне. Потом сжег бумажку на огне коптилки и поднял глаза на ребят.
— Ну, Ленька, время пришло. Митюха тут мне все говорил — в партизаны хотишь. Не отдумал?
— Что вы, Федор Савельевич!
— Сиди! — строго сказал старик. — Спрашиваю — толком говорить надо.
— Не передумал. И никогда не передумаю, — уже спокойней ответил Ленька.
— На фронт бежать будешь?
— Нет. Я здесь решил остаться.
Дед обернулся к внуку и что-то коротко спросил у него. Митя утвердительно кивнул головой.
— Ладно. Верю. Теперь сюда слушай. Хорошо слушать надо. На горе Нена-мяги наш пост есть. Васька Кривой там поставленный. Туда пойдешь. Связным будешь. Пост охранять будешь. Кривой ночью дежурит, ты днем дежуришь. Каждый день к обеду сюда ходить надо. Новости сказать, еду взять. Потом опять на пост идти. Понял?
— Понял.
— Туда Митюха тебя сведет. Обратно сам дорогу найдешь. Ходить будешь — слово сказать станешь: «ка́жи». Это «кошка» по-русскому. Запомни: «кажи». Без этого слова на пост нельзя ходить. Все запомнил?
— Все.
— Тогда ложитесь и спите. Посветает — я будить стану.
Но Митя и Ленька еще раз вышли на крыльцо посмотреть далекое зарево.
В черноте ночи оно по-прежнему светилось широко и зловеще.
— Ну, сволочи, найдете вы свою погибель в наших лесах!.. — прошептал Митя.
А Ленька молчал. Прислушиваясь к тревожным и торопливым ударам своего сердца, он чувствовал себя в эту ночь повзрослевшим.
9
За полями и узкой грядой леса, севернее деревни Коровья пустошь, широко простиралась с запада на восток безлесная топь — Мярг-со — Мокрое болото. На южной окраине топи, врезаясь в нее острым клином, возвышалась, как хребет исполинского чудовища, высота Нена-мяги — Нос-гора, — третий, центральный пост сухогорских партизан.
Пост этот считался важнейшим. Мокрое болото суживалось здесь в горловину не более километра шириной — единственное место, где можно было пересечь топь с севера на юг.
Предполагалось, что в случае наступления враг может воспользоваться этим переходом.
На гребне горы партизанами была вырыта глубокая подковообразная траншея с гнездами для стрелков, а у подножия в три ряда протянута колючая проволока.
В центре горы, на ее высшей точке, в окопе под сосной находился постоянный наблюдательный пункт, где бессменно дежурил Василий Тихомиров по кличке Кривой.
Митя и Ленька прибыли на Нена-мяги с восходом солнца.
— Кто идет? — окликнул их постовой и щелкнул затвором винтовки.
Митя сказал пароль. Кривой опустил оружие и с холодным любопытством уставился на ребят единственным глазом.
