Ознакомительная версия.
В воздухе беспрерывно висела авиация. В кромешной мгле выискивали цели штурмовики. Часто ошибались и наносили удары по своим войскам. Наши „Илы“ действовали более удачно и эффективно. Редко появлялись истребители, которых явно не хватало для борьбы с большими группами вражеской авиации. Без устали вела огонь зенитная артиллерия.
Во время очередного налета самолеты противника нагло бомбили и обстреляли роту ст. техника-лейтенанта Арчая. Ротный рассвирепел, приказал механику-водителю поставить танк на подъеме оврага. Вытащил лобовой пулемет и стал обстреливать пикирующие самолеты. Не попадал, но и немецкие летчики с опаской заходили на его танк. Войдя в раж, Арчая приказал зарядить пушку осколочным снарядом и, выждав момент, выстрелил по наглому фашистскому стервятнику. К великому удивлению и радости всех, попал. Самолет замер в воздухе, взорвался и разлетелся на куски».
Не лишним будет напомнить читателю, что до 50 % участвовавших в Прохоровском сражении машин составляли легкие танки Т-70. Так, по состоянию на 11 июля 1943 года, 5-я гвардейская танковая армия с приданными частями насчитывала 985 танков и САУ, из них 581 Т-34, 314 Т-70, 34 MK-IV «Черчилль», 2 KB и 54 САУ. Как видно, «семидесятки» составляли почти 34 % танкового парка армии.
К вечеру 11 июля 1943 года в составе 29-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии имелось 262 боевые машины — 138 Т-34,89 Т-70,2 KB и 33 САУ. Из этого количества 12 июля участвовало в бою 212 бронеединиц: 122 Т-34, 70 Т-70, 2 °CАУ. Как видно, Т-70 составляли до 40 % танков корпуса. В ходе боя 12 июля потери (в скобках указаны безвозвратные) составили 149 машин — 95 (75) Т-34, 35 (28) Т-70 и 19 (14) САУ. Из участвовавших в атаке Т-34 вышло из строя 78 %, а у Т-70 только 50 %, при этом более 60 % потерянных «тридцатьчетверок» не подлежали восстановлению, а у семидесятки этот показатель составлял 40 %. Одна из причин такого соотношения потерь легких и средних танков советского производства отмечалась в отчете «Поражаемость танков в Великой Отечественной войне», составленном осенью 1945 года: «Случаев полного разрушения танков Т-70 и других легких танков от взрыва снарядов боекомплекта в ходе войны не наблюдалось. Проведенными испытаниями установлено, что боекомплект 45-мм снарядов не детонирует».
Тут как раз к месту будет выдержка из рапорта начальника политотдела 26-й танковой бригады 2-го танкового корпуса подполковника Геллера, в которой он отметил мастерство командира легкого танка Т-70 из 282-го танкового батальона лейтенанта Илларионова:
«В боях 12.07.43 г. тов. Илларионов подбил танк „Тигр“, а потом тремя снарядами по борту поджег».
Сразу возникает вопрос: возможно ли это? Может, это был не «Тигр», a Pz.III или Pz.IV? Все может быть. Но подбить из Т-70 «Тигр» было возможно. Бортовая броня тяжелого немецкого танка пробивалась 45-мм подкалиберными снарядами с дистанции 200 м. Главная задача заключалась в том, чтобы подойти к «Тигру» на эти самые 200 м!
О том, как это порой происходило, рассказал бывший командир легкого танка Т-70 Михаил Соломин:
«Я был тогда в танковой армии у Рыбалко в 55-й бригаде и воевал на легком танке Т-70 — „семидесятая“. Как мне этот танк? Да могила на гусеницах, впрочем, как и любой другой. И Т-34 ничем не лучше, и ИС горел не хуже всех их. Хотя у Т-70, как и у любого другого, были свои плюсы. Он был маленький по размерам, тихий на ходу (не громче грузовой машины), верткий и проходимый. Так что любить его было за что. Но броня с боков все же тонкая и пушчонка-„сорокапятка“ тоже слабенькая, особенно против тяжелых танков.
Наступали мы на Орел и все больше реки форсировали и пехоту ихнюю утюжили со своей пехотой на пару. И только один бой страшный был, когда и погиб танк наш. Остальные танки на переправе отстали, нас одних и кинули против пушек и пехоты, чтобы прорвались мы в село и пулеметы подавили. А перед этим то село уже атаковали наши „тридцатьчетверки“. Все шесть штук и остались, да два „Гранта“ с ними дымились. А мы на таком „клопе“. На верную смерть нас двинули, но Михалыч помолился и сказал, что на все воля Господня. Я и успокоился. Тем более на поле промоинки маленькие углядел, в которых Т-34 не спрячется, а нам как раз! Нам и задачу уточнили. В село ворваться и не только пулеметы подавить, но и блокировать там мостик, по которому немцы могли подкрепление подкинуть. Я уж не знаю, что тут сыграло, молитва ли или искусство вождения Михалыча, но ворвались мы по тем промоинкам в село-то. Промоинки неглубокие, но „семидесятку“ с запасом скрыли, и не заметили немцы, как мы уж в село сбоку-сзаду въехали. Двое всего на легком танчике. И все! Ну, мы, конечно, поспешили пулеметчиков давить, кататься вдоль села и расстреливать всех, кого видали из пушки и пулемета. Потом и пушку одну расстреляли. Или нет, вроде все-таки две! А потом услыхали, как какой-то танк, натужно завывая, ползет от ручья к нам в горку-то.
„Ну все, — думаю, — кранты, мостик-то мы не заблокировали, сейчас они оттуда танки и подкинут, и капут тогда и нам и пехотному полку, что уже дружно орет „Уря!“ на поле“. Хорошо, что село представляло собой большую букву „Т“, построенную вдоль двух дорог. У основания буквы как раз и был тот самый мостик, а дорога от него шла в вымоине и поднималась круто вверх. Мы же находились на верхней перекладине буквы „Т“, и потому немец нас, конечно, за домами не увидел, хотя между домов мы временами видели тот берег ручья, откуда немец выполз, но на нем никого еще не было.
И тут из-за крайней избы вдруг показался длинный ствол немецкого танка с набалдашником. Это „Тигр“ был. Против него моя „семидесятая“ ничего не стоит. Но он меня еще не видел, а до него осталось ну метров сто. Ну и как начал он из-за дома выползать, угостил я его в борт бронебойным, или даже подкалиберным, прямо как Давид Голиафа. Он остановился и вроде как даже не горит. Но дорогу своим широким корпусом загородил. А за ним „артштурм“ (штурмовое орудие StuG III. — Прим. авт.) гудит. Но я поспешил, стукнул по нему, но лобешник ему не пробил. Он тут же дал задний ход и назад вниз к мостику.
Ну а пока мы возились с „тигром“, фрицы выползли на поле, что на том берегу ручья, и принялись по нас снизу стрелять из „артштурмов“. А мы по ним стреляли да меж домами крутимся, по пехоте тоже добавляем, что вдоль улицы бегает. Трудно воевать на два фронта-то, вот один снаряд и проломил нам борт как раз справа — с той стороны, где двигатели стояли. Передний двигатель и пыхнул таким ярко-желтым пламенем. „Горим“, — кричу, а сам пытаюсь люк в башне отдраить. А он не открывается. Видать, его снарядом покорежило. Мы рванулись было через передний, но тут услыхали, что фрицы около танка ходят и стучат в броню. Это ихние пехотинцы подоспели. Куда уж тут вылазить-то? В плен? Нет, уж лучше смерть. А мотор уж горит вовсю. Жаром пышет — как в аду. Легли на днище, там чуток попрохладнее. Но помогло, что комбинезоны у нас были ленд-лизовские с асбестовой ниткой, а то бы, наверное, сгорели мы заживо, в геенне этой. Ну, лежим на полу и гадаем про себя, когда это наш боекомплект рванет. А броня вверху раскалилась, за люк не возьмешься, от мотора белый вонючий дым пошел — это загорелось масло, но второй мотор еще тихонько так чухает. Правда, выхлоп внутрь танка идет. Жара невыносимая, белый дым, выхлоп — дышать нечем. Прямо выворачивает наизнанку. А возле танка фрицы ходят, галдят. Тут уж делать нечего, только молитвы вспоминать всякие и поджариваться.
И тут Михалыч мне откуда-то противогаз протянул. И как только вспомнил о них? Надел на себя резиновую маску. Вроде дышать полегче стало. Но все одно — жарища и тошнит. И тут как сквозь сон услыхал „бу-бу-бу“ — это Михалыч морду свою ко мне прислонил и говорит что-то. Ну ладно, думаю, помоги нам, Господи! Все одно больше рассчитывать не на кого. И тут вдруг понял я, что сознанку теряю.
Очнулся на воздухе. Михалыч меня по щекам лупит. Рядом — наш танк, из которого медленно выползает маслянистый тяжелый такой черный дым. И одна гусеница у танка медленно так поворачивается. Словно он ногою землю роет, и звук такой „пф-ф-ф“, словно танк дышит или дух испускает…
И так мне жаль стало танк наш, что я заплакал. А потом стал молиться следом за Михалычем, который выдернул меня из танка. О чем я молился? А кто теперь знает? Помню, что благодарил Бога за спасение, потом благодарил танк наш за спасение, потом благодарил Михалыча за спасение… А потом вспомнил „Отче наш, иже еси на небеси…“. А потом пришли наши».
Совершенно исключительный случай с участием танка Т-70 зафиксирован 21 августа 1943 года в 178-й танковой бригаде. При отражении вражеской контратаки командир танка Т-70 лейтенант A.Л. Дмитриенко заметил отступавший немецкий тяжелый танк (возможно, что и средний, что не так уж важно). Догнав врага, лейтенант приказал своему механику-водителю двигаться рядом с ним (по-видимому, в «мертвой зоне»). Можно было стрелять в упор, но, заметив, что люк в башне немецкого танка открыт (немецкие танкисты почти всегда ходили в бой с открытыми башенными люками. — Прим. авт.), Дмитриенко вылез из Т-70, перепрыгнул на броню вражеской машины и бросил в люк гранату. Экипаж немецкого танка был уничтожен, а сам танк отбуксирован в наше расположение и вскоре, после небольшого ремонта использовался в боях.
Ознакомительная версия.
