— Ну мало ли… Вдруг вытаскивать придется?
— Не придется. Там дел на копейку, — отрезал Люд. — К утру будем как штык. А ты вот что еще сделай, завтра будем работать совместно с батальоном «вованов» на зачистке. Наш козленок дал занятные наводки. Так что если все в цвет тряхнем завтра эту селуху не слабо. «Вованы» подойдут утром и начнут чесать все подряд. А наше дело посмотреть конкретный адрес. Там у вахов что-то типа лазарета, хозяин — фельдшер, вот он их и пользует, как может.
— Пленный рассказал? — впервые за весь разговор Морген мельком взглянул командиру в лицо.
— Нет, блин, — озлился Люд. — Сорока на хвосте принесла. Он, конечно. А ты что думал, я это все для собственного удовольствия устроил?! А знаешь ты, что завтра утром, по его наводке возьмут отряд Абу Исламбекова? Да, того самого, который здесь с прошлого года воду мутит! Парень до самой жопы раскололся, дал четкую наводку, где и когда этого деятеля ждать. Там уже, небось, десантура все оцепила. А не выпотрошили бы мы его, так Исламбеков и дальше пацанам глотки резал, да колонны бомбил. Понял? Нет? То-то…
Моргенштейн пристыжено молчал.
— Ладно, это все лирика. Значит так, настрой ребят на завтрашнюю работу, никаких осложнений не жду, но всяко может обернуться. Потому не расслабляться, проверь оружие, снаряжение, вообще подтяни их, чтобы ласку отцовскую чувствовали. Одного на фишке оставишь у входа в кубрик, ну типа дневалить, а то мало ли что, комендачи еще сопрут чего-нибудь, видал какими глазами на нас пялились? Ну все вроде бы… Иди, занимайся…
Уходя, Морген чувствовал, как яркой краской стыда пылают его щеки. "Чистоплюй! Белоручка! Сентиментальный идиот!" — ругал он себя. Ведь совсем уже собрался написать рапорт полковнику о непозволительном обращении с пленным, которому стал свидетелем. Распалял себя, представляя, как четко доложит командиру о происшедшем и потребует принятия к Люду немедленных мер, а если тот под каким-нибудь предлогом откажется дать делу ход, собирался дойти и до военной прокуратуры. А все оказалось вовсе не так однозначно, ведь над его собственными потугами чеченец откровенно смеялся, и не окажись рядом вовремя взявшего дело в свои руки Люда, и не было бы сейчас у командования столь ценной информации, позволяющей обезвредить бывшую до последнего времени неуловимой банду и ее затаившихся пособников. А ведь Люд на все сто процентов прав — за его мягкотелость и интеллигентное чистоплюйство могли заплатить своими жизнями простые русские парни с рабочих окраин, вовсе невиновные в его наносном благородстве и романтических комплексах. Если существует загробный мир, как бы он там смотрел им в вопрошающие глаза? Чтобы объяснял? Чтобы он сказал их безутешным матерям? Рассказал бы про гуманизм, про международные законы ведения войны, про правила обращения с пленными? Да в лучшем случае ему плюнули бы в лицо! "Я слишком мягок! — с горечью решил он. — Надо соответствовать обстановке, быть тверже, жестче! Надо меняться, ломать себя! Иначе можно в один прекрасный день подвести доверившихся мне солдат под чеченские пули! Нет, я больше не позволю себе такой слабости! Я буду тверд, дьявольски тверд!" Из распахнутого окна комендатуры лился, поднимаясь к наливающемуся закатной краснотой небу нехитрый гитарный перебор трех блатных аккордов, и ломкий мальчишеский басок безбожно фальшивя, но зато точно попадая в унисон владевшим капитаном мыслям, рубил горькие слова, будто нанизывая их на невидимую нить:
Клубится в небесах пожара жирный чад,
Не жаворонки в нем, а вороны кричат.
Голодная страна войной обожжена,
Гражданская война, гражданская война.
Морген остановился, прислушиваясь, постепенно подпадая под гипнотический ритм песни, под попадавшие в самое сердце фразы.
Здесь жизни грош цена, и Богу грош цена,
Здесь сыты от пшена и пьяны без вина —
Гражданская война, гражданская война.
Здесь ждать напрасный труд счастливых перемен,
Здесь пленных не берут, и не сдаются в плен.
Разбитое стекло скрипит под сапогом,
Нам жить не повезло во времени другом.
Мотнув головой, чтобы стряхнуть наваждение и, воровато оглянувшись, помассировав защипавшие вдруг непрошенной соленой влагой глаза, Морген пошел дальше, гитарные аккорды летели вслед.
Люд тем временем свистнув трех особо доверенных, старослужащих контрактников в углу двора вполголоса, опасливо озираясь по сторонам, ставил им задачу:
— Так, парни, сегодня ночью проводим акцию. Навестим старшего брата того чеха, что взяли утром. Он сейчас уже не воюет, словил пулю в колено, но до этого целый год провел в банде. Значит, крови нашей на нем хватает. Вот за это и спросим с него. Комендатура нам дает свой «УАЗик». Зяма, будешь за водителя, сейчас пойдешь к боксам и спросишь ихнего водилу. Рядовой Ковалев, запомнил? Он покажет тебе машину, и передаст ключи. Снимешь номера и выгонишь тачку из бокса, поставишь здесь у ворот. Проверь там все, заодно, поспрашивай у бойцов лопаты. Большие саперки, ну ты понял… Жердяй, пойдешь с ним, поможешь. Копыто, зайди к помощнику коменданта, майор Степченко, знаешь такого? Попросишь у него четыре намордника и левый ствол из изъятых, приличный, но такой, чтобы не жалко. Скажешь, что я тебя послал, с ним уже договорено. Вроде все… На сборы и задачи полтора часа. Через полтора часа встречаемся у машины. Все, хлопцы, разбежались!
"УАЗик" с потушенными фарами приглушенно урча мотором, медленно крался по деревенской улице, осторожно переваливаясь на ухабах и рытвинах. Черная южная ночь покрывалом непроглядной тьмы, в котором ярко светились тоненькие прорехи звезд, окутала поселок. Таинственная вязкая тишина, лишь лениво перебрехивались собаки, кругом ни души. Полночь.
— Здесь тормози, вот его дом. Приехали, — придушенно шепнул водителю сидевший на переднем сиденье Люд. — Мотор не глуши, мы быстро. Намордники наденьте, — обернулся он к развалившимся на заднем сиденье контрабасам.
Тихий шорох ткани и на месте бледных в лунном свете лиц его бойцов оказались темные упырьи маски с обшитыми красной тесьмой для пущего устрашения дырами для глаз.
— Пошли!
Приглушенно хлопнули дверцы машины, выпуская темные гибкие фигуры, разом метнувшиеся к добротному деревянному забору, окружавшему дом. Сколько-нибудь заметной преградой для ночных гостей он не стал. Бесшумно взмыли над его кромкой затянутые в камуфляж тела, мягко опускаясь уже по ту сторону. Тревожно взлаяла, громыхнув цепью псина. Дважды сухо отплюнулся, клацнув затвором ПБ.
— Собаку в машину, — коротко приказал Люд Жердяю. — В ней пули засели, ни к чему прокурорским оставлять. Гильзы тоже подбери. Копыто, со мной, к дому.
Жердяй, подцепив за переднюю лапу тушу здоровенного волкодава, волоком потащил ее к воротам, перемазанная в крови оскаленная морда безвольно билась о землю, периодически бороздя ее огромными клыками будто плугом.
Люд и Копыто подбежав к дому, прижались к стене, пригнувшись по обе стороны выходящего во двор окна первого этажа. Люд коряво перекрестившись и набрав полную грудь воздуха, осторожно постучал стволом пистолета в оконное стекло. Подождали, затаив дыхание и напряженно ловя малейший звук, долетающий из комнаты. Ничего. В доме по-прежнему тихо. Люд постучал сильнее. На этот раз его услышали. Где-то внутри зашаркали шаги, неприятно скрипнула задетая идущим к окну человеком мебель, чуть более светлый на фоне стены проем заслонил чей-то силуэт, стукнула, открываясь, форточка.
— Кто здесь? — спросил по-чеченски мужской голос.
— Это я, — на том же языке придушенным шепотом отозвался Люд.
— Это ты, Апти? Сейчас я отопру дверь…
— Не надо, — шепнул Люд. — Открой окно, я влезу.
— Хорошо. Сейчас, подожди.
После недолгой возни оконные створки распахнулись, черный мужской силуэт, перегнувшись через подоконник, тянул вниз руку.
— Давай я помогу тебе влезть!
Люд будто клещами вцепился в протянутую кисть и одним мощным рывком вытянул мужчину наружу, подскочивший сбоку Копыто с размаху опустил на затылок чеченца приклад автомата. Раздался короткий костяной стук, будто от удачного удара по бильярдному шару, и Люд почувствовал, как мускулистое тело, бившееся, отчаянно сопротивляясь в его руках, безвольно обмякло.
— Не убил? — деловито спросил у контрактника.
— Не-а, — уверенно протянул тот. — У меня на прикладе затыльник резиновый, так что череп не пробьет, а сотрясения ему опасаться нечего. Недолго мозг нужен будет!
— Смотри мне, — для порядка пригрозил Люд, короткой вспышкой карманного фонарика осветив лицо чеченца. — Вроде он… Ладно, чего гадать, потащили, пока не очухался.
Разом ухватив немало весившего мужика за обе ноги, они без лишней деликатности поволокли тело по земле, мотающаяся из стороны в сторону голова чеченца билась о камни. Створки железных, традиционно выкрашенных в зеленый цвет ворот, уже были предусмотрительно распахнуты, возле них с автоматом наготове мялся Жердяй.
