Перед ним на склоне зеленела пустая жестяная баночка из-под «си-си». Это насторожило его. Кто-то прежде него лежал на этой вершине и, быть может, наблюдал за дуканом. Огляделся — окрестные холмы были пепельно-серые, безжизненные, и если кто-то находился до него на этом холме, то он сгорел, испарился, превратился в бесцветный пепел.
Острецов лежал, чувствуя, как нагревается его кровь, как начинают слезиться глаза от ровного слепящего света.
На дороге запылило. Поднимая высокий хвост пыли, похожий на комету, катил автобус. Разболтанный, шаткий, плотно набитый пассажирами, с притороченными на крыше тюками. Прокатил, не останавливаясь, мимо дукана. Острецов заметил сквозь пыльные окна бородачей в чалмах и круглые, покрытые паранджой женские головы. Звук мотора стих, пыль отлетела — и опять был жар; холм круглился под ним, как огромная печь, в которой горел огонь.
На дороге затрещало, и, наматывая на колеса клубок пыли, выбивая вверх косматый шлейф, появилась повозка с сидящим за рулем возницей и двумя женщинами в паранджах. Они притулились за его спиной. Повозка протрещала, не останавливаясь, и исчезла на белом проселке.
Опять было пусто, тихо, и Острецов, прижимаясь к земле, чувствовал, как солнце приблизилось к его затылку, жгло. Частички крови закипали, и в глазах закрутились два фиолетовых круга.
Из-за соседнего холма поднялось прозрачное облачко пыли. Показались овцы, маленькое пыльное стадо, изнывавшее от жажды. Стадо гнал пастушок, голоногий мальчик в яркой зеленой шапочке и длинной, не по росту, хламиде. Подгонял овец палкой, что-то неразборчиво, по-птичьи, чирикал. Подогнал овец к дукану, направил их в чахлый сад, и овцы ушли под деревья, где была зыбкая тень, и пахло водой из вырытого колодца.
Острецов оглядывался. Все было спокойно. Баночка «си-си» перестала внушать тревогу; и овцы среди деревьев, и пастушок в зеленой шапочке — все было безмятежно.
Показался солнечный клубочек пыли. На дороге возник ишачок, на котором восседал закутанный в накидку наездник в рыхлой черной чалме. Его черная борода была не видна, ибо он прикрывал лицо накидкой, заслоняясь от пыли, но Острецов узнал агента Али — его плотное с округлыми плечами тело, зеленоватую накидку и рыжего ишачка с нарядной ковровой попонкой. Ноги Али были вытянуты вперед, виднелись его чувяки с загнутыми вверх носками.
Наездник подъехал к дукану, соскочил с ослика, стал привязывать его к сухому безлистому дереву, и было видно, как ослик кивает головой, прижимает уши, тянет ноздрю туда, где в саду высилась земля от колодца.
Али отряхнул с себя пыль, поправил чалму и накидку и пошел к открытой двери дукана, где его никто не встречал, но было видно, что внутри кто-то находится. Перешагивая порог, нагнул в приветствии голову и приложил к груди ладонь, как если бы кто-то невидимый отвечал ему на приветствие. Этот кто-то был дуканщик, смуглолицый и сонный. Он целыми днями сидел в прохладной глубине дукана, пил чай и подходил к прилавку лишь тогда, когда перед дуканом останавливался грузовик или автобус. Тогда он клал перед бедняками пачку сигарет или жестяную баночку с напитком.
Острецов видел, как склоняется в поклоне голова Али в черной чалме, как он переступает порог, исчезая в глубине дукана, и его нога в чувяке на мгновение задержалась в воздухе.
Острецов еще ждал некоторое время, прислушиваясь. Жар был нестерпим. Казалось, нагретая солнцем черная чалма была сделана из раскаленного железа, а дыхание, исходившее из пересохшего рта, напоминало прозрачный огонь. Он почувствовал слабость, мгновенный обморок. Преодолевая его, стал подниматься, расправляя накидку, пряча под ней автомат и намявший бедро десантный нож. Начал спускаться по склону, перешагивая пустую зеленую баночку. Испытал мгновенную панику, дурное предчувствие. Подумал, что нужно повернуть назад, исчезнуть в холмах, выйти к проселку в условленном месте, где его подберет грузовичок с прапорщиком. Прогнал наваждение и, шурша по сухому склону, стал спускаться к дукану.
По мере приближения зрение его обострялось, он различал трещину в деревянной стене дукана, зеленую в переливах муху, севшую на ослиный бок, висевший над дверью бронзовый колокольчик, звеневший, когда дверь открывалась. Сейчас дверь была настежь открыта, и темный прохладный проем манил к себе, побуждая покинуть солнечное бесцветное пекло.
Острецов вошел, ожидая увидеть Али и дуканщика, приготовил для них любезное «салам» и душевный поклон, но дукан был пуст. Стояла замызганная скамеечка перед узорным столиком, на котором белел фарфоровый чайник и стояли две белые чашечки. Пестрела полосатая, спускавшаяся с потолка занавеска, за которой была тесная каморка. Обычно в ней проходили переговоры, и теперь там, по-видимому, укрылись Али и дуканщик. В глубине дукана была вторая дверь, открытая настежь, с ослепительным прямоугольником света, в котором виднелся сад, сонные овцы, прилегший под деревом пастушок.
— Салам, — бодрым и звонким голосом произнес Острецов, давая знать о себе, о своем добром расположении духа, о готовности повидаться с добрыми друзьями.
Не увидел, а почувствовал, услышал, узрел затылком, как сзади и сверху, отделяясь от потолка, рушится на него шумный вихрь, плотная волна воздуха. Качнулся в сторону, скосил глаза. Будто из неба, растворив руки, распахнув широкие полы накидки, похожие на волнистые крылья, падал на него человек. Промахнулся в прыжке, хрустнул тяжелым телом об пол, и Острецов, молниеносно откликаясь на этот шум и хруст, бессознательно, как учили его в спецшколе, нанес в затылок упавшего человека рубящий удар ладонью. Почувствовал, как сместились на коричневой шее позвонки, и человек обмяк на полу, бородатым лицом вниз.
Острецов собирался отскочить к выходу, но, обрушивая занавеску, выпутываясь из нее, навстречу ринулся Али. Его обычно тихое, смущенное, смиренное лицо было яростным — оскаленные в бороде белые зубы, красный в крике язык, сверкающие под черными бровями глаза, протянутые вперед руки, в которых дергались и дрожали начинавшие стрелять пистолеты. Острецов видел два пышных цветка пламени с пустыми черными сердцевинами, чувствовал, как близко у щеки проносятся пули, обжигая раскаленным воздухом. Метнулся к Али ногами вперед, лицом вверх, ударяя стрелявшего по щиколоткам. Видел, как начинает падать на него споткнувшееся тело Али. И пока тот падал, накрывая его накидкой, руки Острецова нащупали, захватили цевье короткоствольного автомата. Не сдергивая ремень с плеча, от живота, стал стрелять в навалившегося Али. Слышал, как очередь глухо проникает тому в желудок, пули вырезают липкую дыру, и Али, продолжая кричать, переходил от свирепого рыка на протяжный воющий стон.
Острецов сваливал с себя горячее тело, затравленно озирался. Увидел — от дороги к дверям дукана скачками приближается человек с непокрытой головой, темной бородкой, раскачивая на бегу автоматом. Острецов отпрянул от входа и метнулся к противоположному, полному голубого света, проему. Вылетел в жар, в свет, в чересполосицу теней. Овцы повернули в его сторону изумленные горбоносые головы. Пастушок вскочил — худая открытая шея, хрупкое тело, смуглое лицо, на котором блестят круглые детские глаза. И из глубины сада, попадая в полосы света и тени, стал подбегать стрелок в шароварах, в расстегнутой безрукавке, с голыми по локоть руками, в которых блестел автомат. Он, играя жилами, поднимал автомат, выпуская очередь, ведя ей сверху вниз, нащупывая бегущего Острецова. Тот, оборачиваясь, наугад, огрызнулся огнем, попадая пулей в круглое детское лицо, видя, как откидывается на тонкой шее легкая голова, и овцы, сбиваясь в пыльный ком, все разом шарахнулись в сторону.
Отовсюду — из-за деревьев, из-за стен дукана — бежали люди, и Острецов, понимая, что погиб, что ему не уйти из засады, собирался присесть на землю, приставить к подбородку дуло с пламегасителем и разрядить себе в голову остаток магазина. Приседая, он увидел рядом спекшуюся, извлеченную из глубины земляную груду, овальную, уходящую под корни деревьев щель. Задержал палец на спусковом крючке и в змеином повороте, винтообразном броске кинулся к колодцу и ввинтился в его узкий прогал. Упал на дно, расшибая головой мелкую холодную воду. Перевернулся, встал на четвереньки.
Он стоял на четвереньках в блестящем пятне света, в котором лилась вода. В обе стороны уходила темная рытвина подземного канала, и в этой темной пещере в отдалении блестели столбы света, падающего из соседних колодцев. Острецов слышал свое громкое сиплое дыханье, искал автомат, шаря по скользкому водяному руслу. Автомата не было. Он мог выронить его в своем винтообразном прыжке, или оружие отлетело при падении, и надо было ползать в текущем арыке, нащупывая его. Он стал ползти и щупать плотное скользкое дно арыка, отыскивая автомат. Понимал, что попал в засаду, куда заманил его вероломный Али. И если он попадет в руки врагам, то его ожидает не просто смерть, а длительные мучения, страшные пытки, после которых его отсеченную голову подбросят к воротам гарнизона, а тело швырнут в холмы, где оно, непогребенное, станет добычей горных лисиц и стервятников.
