Слушая полковника Старинова, все мы были напряжены. Он переждал какое-то время, а потом попросил того высокого юношу, который стоял возле него:
— Товарищ Максимов, уложите на этой поверхности модель номер шестнадцать.
Вот я обрадовалась — узнала фамилию. Шепчу Даше:
— Можешь не знакомить, сама познакомлюсь.
Даша отвечает:
— Лучше смотри, что он делает.
Этот молодой человек, высокий, худенький, в красноармейской гимнастерке, по кускам вынимал из ящика и раскладывал на большой плоскости соединенных столов игрушечную железную дорогу. В одном месте он перебросил через нарисованную реку высокий игрушечный мост, то есть модель. Когда все было готово и кольцевая дорога выложена, он поставил на рельсы крошечную дрезину с антенной.
Полковник стал объяснять:
— Вообразите, кругом лес. Дорога ведет к жизненно важным центрам и снабжает германскую армию боеприпасами, орудиями, танками, живой силой. Видите, партизаны вышли из лесу и подняли на рельсы портативную дрезину с укрепленным на ней взрывным устройством. Мотор дрезины работает на батареях. Не в этом главное. Главное в том, что она подчиняется радиоуправлению. Товарищ Максимов, — обратился полковник к своему помощнику, — приступайте.
Юноша принялся крутить рычажки коробки, похожей на обычный радиопередатчик. Дрезина поехала. Все быстрее, быстрее…
— Внимание! — воскликнул Старинов. — Вообразите, что мост охраняет взвод немцев. Они ничего не успеют сделать…
Крошечная дрезина въехала полным ходом на мост и на самой его середине резко затормозила. Раздался щелчок, вспыхнуло пламя, и… мост рухнул.
Полковник Старинов взялся объяснять, какие тут действуют силы. До меня его слова почти не доходили. Пусть он главный, пусть Максимов всего лишь выполнял приказ — я впилась взглядом именно в него. В моих глазах он был красивее всех и умнее всех. Мне ясно представлялась вся картина. Где-то в заболоченном лесу партизаны волокут на себе дрезину, поднимают на рельсы. Мой Максимов командует: «Раз, два — взяли! Раз, два — дружно!» Нет, нельзя вслух командовать, надо шепотом…
Полковник продолжал что-то рассказывать. Его слова доносились как будто издалека. Сердце стучало, как ключ на «Северке». Если можно взрывать мосты с помощью радиодрезины, неужели я не могу через стол передать свои чувства? Я не смотрела на Максимова, но твердо знала — он ищет моего взгляда. Даша ткнула меня под бок и многозначительно хмыкнула, а я все равно не подняла головы.
Донеслись слова Старинова:
— Товарищ Чижик! Опять размечтались? О чем?
Я вскинула на него глаза и четко ответила:
— Прошу направить меня к партизанам!
Раздался общий смех. Наверное, я ответила невпопад.
Когда кончилась лекция, наши девчата и я с ними отправились на берег моря полюбоваться закатом солнца. Тихо-тихо. Не верится, что всего три недели назад я была на переднем крае и снаряды рвались рядом со мной.
Мы с Дашей сидим на большом гладком камне. Я беру ее руку и крепко прижимаю к груди.
— Ты влюблена? — шепотом спрашивает моя подружка.
Я пожимаю плечами и в то же время безвольно киваю головой. Тогда она, глядя перед собой, говорит:
— Эх, как-то там Сашка Зайцев. Нет от него сведений. Что он делает за морем, в Крыму?
Я засовываю руку в глубокий карман бушлата, вытаскиваю крошечную фотографию Сашки и отдаю Даше.
— Он парень смекалистый, — говорю я. — Дашенька, Даша, верю: жив и здоров.
Даша берет фотокарточку, долго вглядывается, долго молчит. Нас выводят из оцепенения голоса девчат:
— Чижик, Даша! Поднимайтесь с холодных камней, простудитесь!
— Черта с два! — ругается Дашка. — Ничего нас не берет. Хоть бы в госпитале, что ли, поваляться недельки две… — И опять она невесело, по-мужски бранится.
У Даши слова одно, а в душе другое. Конечно, ей грустно, война никого не веселит. Вдруг распрямляется, как пружина, вскакивает, поднимает меня, хохочет… Девчонки усаживаются на бревне, и мы с ними. Крики чаек, шум прибоя — все это радость и все это жизнь. Мы задумываемся и замолкаем, глядя, как на небольших волнах плавают, то и дело скрываясь под водой, чайки-нырки. Где-то в стороне Турции сгущаются облака. Поднимается холодный ветер, а я запеваю:
Не надейся, рыбак, на погоду,
А надейся на парус на свой,
Не надейся на синие волны,
В них скрывается камень морской.
Песню подхватывают девчата. За первой песней вторая — о подвигах, о войне:
Когда-то я был под Одессой,
Шла в бой тогда наша рота,
Бежал впереди с автоматом в руках
Моряк Черноморского флота…
Уже темнело, мы побрели потихоньку к нашему общежитию. Вдруг дальний голос:
— Евдокимова! Ев-до-ки-мо-ва! К начальнику «Школы»!
Запыхавшись, вхожу в кабинет, козыряю:
— Боец Евдокимова. Прибыла по вашему приказанию.
— Вольно… Что, Чижик, надоело небось ходить без работы?
— Да, надоело.
— Ты не будешь против, если пошлем тебя с одним парнем на практическую связь в Геленджик? Поедете на машине. Старшим будет Максимов Аверкий. Отправитесь в путь через час, как только стемнеет.
Я смотрю на подполковника. У меня, наверно, ошарашенный вид. Как-то не верится, что речь идет о том самом Максимове… Неужели начальник догадался о моих чувствах? Ну уж нет, он бы нас ни за что не послал в паре. «Аверкий, Аверкий, — крутится у меня в голове. — Вот так имечко!» Ни с того ни с сего я начинаю громко смеяться.
— Очнитесь, Евдокимова! — нахмурившись, говорит начальник. — Что с вами?
— Аверкий… — вырывается у меня. — Такое у него имя?
— Не задавайте никчемных вопросов! — обрывает меня подполковник.
Но я вижу: ему и самому смешно.
— Пожалуй, старомодное имя, — соглашается он, — но что поделаешь.
А на меня накатывает безудержное веселье. Чувствую — так с начальством говорить не положено, но справиться с собой не могу.
— Товарищ подполковник, — говорю я и прыскаю от смеха, — у писателя Гоголя я читала имя Акакий…
— Шуточки отставить, — обрывает меня начальник «Школы». — В чем дело? Что вы так разошлись? Собирайтесь и выезжайте на практику.
— Есть, собираться на практику… Разрешите вопрос.
— Спрашивайте.
— На что мне практика? Кажется, во всем был порядок. Посылайте прямо на боевое задание.
На меня напал дух строптивости. Надо бы радоваться, что судьба в лице начальника «Школы» преподнесла такой подарок. Сейчас познакомлюсь с тем самым юношей. Но это-то меня и пугало: сумею ли скрыть свои чувства, смогу ли быть спокойной? И вообще, как держаться? Ах, если б с нами поехала Даша…
— Вы что, отказываетесь? — повышает тон начальник «Школы»…
— Никак нет, не отказываюсь, — торопливо говорю я, и подполковник отпускает меня с миром.
Через десять минут подбегаю с вещмешком к полуторке. Тут собралось человек десять. Темно. Я кричу:
— Даша, Даша Федоренко!
Ее нет.
Старшина командует:
— По местам!
Мы взбираемся на машину, рассаживаемся на дне кузова, рядом устраивается давно мне известный Сенька Лобов из нашей разведшколы. Мы с ним особо не дружили, а все-таки он свой. Остальные новички.
— Сень, а Сень, — шепчу я, — где тут Максимов Аверкий?
Сенька протягивает руку, показывает пальцем:
— Га! Неуж не видела. Вот он. Мост взрывал на лекции. Смотри, согнулся, как аршин, только сел — уже спит.
Черта с два он спит! Спрятал лицо, чтобы меня не видеть. Откуда я могла знать, что это так? Знала, была уверена.
Машина мчится по извилистой дороге в гору, потом под гору. Поднимается луна, светлеет. Машина резко тормозит.
— А ну, ребята, девчата, вываливайтесь за борт! — кричит шофер. — Разомнитесь, ехать далеко…
Рядом со мной стоит этот самый Аверкий.
Я его спрашиваю:
— Как тебя называть? Веркой, что ли?
— Как хочешь, так и называй, — говорит Максимов и отворачивается.
Назло ему я тоже отворачиваюсь и бегу. Думаю: «Если пустится догонять, значит, нахал и дурак!» Нет, не побежал, а мне стало досадно. Когда снова погрузились, я надеялась, что Максимов додумается сесть со мной, а он забился в угол. От обиды я спрятала лицо в воротник и вскоре уснула.
На заре приехали в Геленджик. Городок сильно разбомбили немцы. Полуразрушенные дома пустовали. Наша группа разбрелась, как и было приказано, попарно. Большей частью мальчишки с мальчишками, девчонки с девчонками; я должна была идти с Максимовым. Машина ушла, мы остались на дороге одни. У него вещмешок и рация с комплектом питания, точно так же и у меня. Мы оба — бойцы Красной Армии!
Максимов говорит:
— Меня ребята прозвали Скла́дным, а ты, я знаю, Женя Чижик.
Отвечаю ему и дерзко смотрю в глаза:
