— Забудь спрашивать, разведчица! — отрезал Сашка. — Лучше дай свое фото на память.
— У меня нет, Саша.
— Тогда возьми мое.
Я взяла его маленькую фотокарточку и даже не поблагодарила. Моя подружка сердито на меня покосилась. Она крепко, по-мужски пожала Сашке руку.
— Ты не думай, — сказала она, — мы с Чижиком к тебе скоро прилетим.
Он горько рассмеялся:
— Куда? Радистов в одно место не посылают.
Мне вдруг стало его жалко, и я заговорила быстро и весело:
— Эх ты! В партизанских отрядах разве по одному радисту? Чего скрываешь? Летишь в Крым! Мы ж теперь все партизаны, слышал, что начальник говорил?
Сашка не ответил. Он смотрел на меня во все глаза.
Я улыбнулась и неожиданно для себя крикнула:
— Сашка, Сашка! Я тебя буду помнить, честное слово! Хочешь, хоть сейчас пришью тебе на шапку красную партизанскую ленточку?
С этими словами я подошла к нему и поцеловала. В Нальчике кинулась на шею, а сейчас только чмокнула в щеку. И он коснулся губами моей щеки и убежал.
— Даша, — спросила я, — почему у него соленые щеки?
— Ну и чудила, ничего-то ты не знаешь. Все ребята, которые улетают, на прощание купаются в море.
— Зимой?
— А что такого! Давай и мы с тобой пойдем сейчас и тоже выкупаемся. Это будет нашим крещением. Потом если чем обменяемся — станем навеки родными сестрами.
— Давай! — согласилась я, и мы побежали купаться.
* * *
После очередного медосмотра мне было назначено дополнительное питание. Я стала получать двойную порцию масла, стакан молока, а в мясной день лишнюю котлету. Нас, разведчиков и будущих десантников, кормили в особой столовой в помещении бывшего санатория машиностроителей. Мне хотелось видеть, какая я стала. Хоть немного поправилась или по-прежнему зеленая? Будто назло, все зеркала из санатория вынесли. Зачем это сделали, не знаю. Люстры тоже поснимали. Люстры ладно, мне они были ни к чему. Однажды я заметила, что при входе в столовую у открытой стеклянной двери останавливаются наши девушки, а парни над ними смеются: вот, мол, какие фасонистые. Идет война, но все равно прихорашиваются. Я стеснялась подолгу себя разглядывать, однако не могла пройти и не посмотреться.
К середине февраля жизнь в нашей «Школе» стала веселее, мы со многими перезнакомились — и с парнями и с девушками. Новички смотрели на Дашу, на меня и на других ребят и девчат, побывавших за линией фронта, как на героев. Видно было, что хотят расспросить, но это не разрешалось. Когда мы, «старички», входили в столовую, нас оглядывали и шушукались. От этого нос невольно задирался. Я, наверно, смешная была со стороны. Старалась смотреть строго и ходить твердой мужской походкой. Один высокий паренек из новеньких — он мне ужасно нравился — поглядывал на меня с улыбкой. Я отворачивалась, думая, что потешается над моим росточком. Потом оказалось, что он улыбался по другой причине…
Февраль в Сочи почти всегда дождливый. Неожиданно погода установилась, снег повсюду сошел, и даже не было туманов. Теперь довольно часто кое-кто из «Школы» стал исчезать. Ребят забрасывали самолетами в Крым, а иногда и в другие места. Оказывается, по распоряжению Центрального штаба наших людей посылали и на Херсонщину, и под Николаев, и даже под Одессу. Я бы, наверно, и себе не призналась: каждый раз, входя в столовую, бросала быстрый взгляд в дальний угол, где сидел высокий, незнакомый мне юноша. Я никогда и никого юношами не называла, а его про себя в отличие от других назвала именно этим словом и, наверно, очень бы опечалилась, когда б узнала, что он исчез.
Конечно, я попалась. Даша заметила мои взгляды, посмеялась надо мной, а потом сказала:
— Отдай мне фото Саши Зайцева, а я тебя познакомлю с тем длинным…
Я обиделась, что Дашка назвала его длинным, но мне, конечно, хотелось познакомиться. Говорю Даше:
— Отстань, никто мне не нужен…
Но случилось так, что в этот самый вечер нас — всю «Школу» — собрали на лекцию. Из Москвы прилетел полковник — начальник оперативной группы Центрального штаба партизанского движения. В столовой составили столики, получилась гладкая поверхность в виде большого квадрата. С одной стороны встал прибывший полковник с командирами и молодыми помощниками, среди которых оказался и тот улыбчивый юноша. Он и так был высоким, а теперь вырос в моих глазах еще больше. Кругом расположились все мы из подразделения «Школа». На столе появились бруски взрывчатки и разные металлические предметы с проводами и рожками — прямоугольные, круглые, сигарообразные. Я тут же сообразила: это мины разных конструкций. Так оно и оказалось.
Полковник нам представился. У нас не было принято, чтобы командиры перед всеми называли себя по фамилии, а тем более по имени и отчеству. Но этот приезжий начальник очень просто, как все равно штатский человек, назвался Ильей Григорьевичем Стариновым. Наши командиры были с ним обходительны, внимательно прислушивались ко всему, что представитель Центрального штаба объяснял и показывал.
Даша стояла со мной рядом и горячо шептала в ухо:
— Старинов такой специалист, такой, какого нигде больше нет. Он воевал против фашистов в Испании, сбрасывал под откос эшелоны, взрывал танки, самолеты…
Полковник Старинов держался деловито, не произносил громких слов. Это был спокойный человек лет сорока, по виду очень усталый. Помню, он начал рассказ с магнитной мины, которую успешно применяют советские патриоты в Белоруссии.
— Крымские партизаны, — сказал Старинов, — ее тоже получат. Надо научить их пользоваться этим оружием.
Старинов взялся показывать нам другие мины — нажимного действия, химического, электрического. Но особенно подробно и с увлечением говорил о МЗД, то есть о минах замедленного действия.
Старинов разобрал при нас одну из мин замедленного действия, показал несколько капсул, наполненных кислотой. Каждая из них была рассчитана на определенное время, после наступления которого пластинка внутри капсулы разъедается, предохранитель сбрасывается — и происходит взрыв.
— Но можно ведь и по-другому, — продолжал полковник. — Кислота разъела пластинку, предохранителя больше нет, мина становится на боевой взвод и теперь сработает под нажимом того или иного веса. Вот какая это мина! Она открывает перед нами огромные возможности. Недавно в Таганроге было назначено совещание большой группы немецких штабистов. Наши подпольщики узнали о нем за три дня. И заблаговременно заминировали зал. Взрыв произошел в точно определенное время — десятки фашистских офицеров взлетели на воздух…
Мы смотрели и слушали затаив дыхание. В моей голове творилось что-то невообразимое. Я твердо решила: обязательно буду проситься к партизанам. А потом передумала: возьмусь за изучение немецкого языка, пусть меня выбросят с парашютом в Берлин или под Берлин, я проберусь с миной замедленного действия в кабинет Гитлера и поставлю ее на тот день, час, когда там соберутся все главари фашистской шайки…
Подумать только: мне уже было без малого восемнадцать лет, а я все еще жила детскими мечтами… Я так увлеклась, что уже не слышала полковника. Вдруг в его речи прозвучало слово «радио», и я снова навострила слух. Однако что-то важное пропустила и смысл до меня не доходил. Тогда я подняла руку. Начальник «Школы» грозно на меня глянул, а полковник спросил:
— Что-нибудь непонятно?
— Нет, просто размечталась и пропустила.
Он улыбнулся:
— А вы кто — минер, радист?
— Я радистка.
— А как зовут? — спросил полковник.
Не успела я ответить, как Даша крикнула:
— Это же Чижик. Неужели не слышали…
Такой поднялся хохот, что я чуть не сгорела со стыда, а полковник сказал:
— Осторожно, осторожно, не очень-то раскачивайте стол. Тут у меня есть штуковинки, которые требуют нежного обращения… — Когда все успокоились, он продолжал: — Вот, товарищ радист по имени Чижик, вы как советская девушка, а точнее, боец Красной Армии можете гордиться. Нигде в мире еще не добивались таких успехов в производстве взрывов на расстоянии, как у нас. И не с помощью электрического замыкателя — это давно не новость, — а п о р а д и о! Да, да, именно так. Могу по секрету рассказать. Мы в Харькове еще в позапрошлом году, перед тем как оставить город, в особняке, где когда-то жили секретари Центрального Комитета партии Украины, заложили две мощные мины с особым радиоустройством… Особняк был большим и удобным. Когда наши отступили, а гитлеровцы заняли город, в особняке расположился командующий гарнизоном палач из палачей генерал-лейтенант Георг фон Браун. Конечно, раньше чем вселиться, генерал послал в особняк своих саперов, и те были рады-радешеньки, доложив, что нашли и обезвредили нашу закопанную под углем в котельной мощную мину. Но они рано торжествовали. Если б они как следует искали, то под первой миной, гораздо глубже, в кирпичной кладке фундамента, нашли бы вторую. Первая была поставлена только для отвлечения. Фрицы на это клюнули. В особняке устроился генерал со всем своим штабом. Но это еще не все. Такие же мины были заложены в помещении, занятом штабом округа, и под одним из мостов. Прошло немало времени, и вот в три часа ночи четырнадцатого ноября сорок первого года я со своими сотрудниками-радиоинженерами передал из Воронежа три радиосигнала на определенной волне. И в Харькове по этим сигналам произошло три мощных взрыва. И мост, и штаб округа, и резиденция генерала фон Брауна взлетели на воздух…
