таких, мягко говоря, «крылатых выраже-ний» хватало. По каким-то причинам они считались остроум-ными. И весь личный состав, как попугаи, повторяли подобные всплески мозговой активности, а другие почему-то ржали, услышав их. Даже вернувшись на гражданку, еще некоторое время многие продолжали острить подобным образом, но, пе-риодически сталкиваясь с недоумением в глазах собеседника,
1
Минбанда
–
миномётная батарея.
2
Замок
–
заместитель командира взвода.
111
потихоньку оттаивали от подобных шуток. Наверное, всеобщий армейский дебилизм как-то на подсознании в общем-то вполне адекватных людей временно превращал в идиотов, но по воз-ращении домой у большинства, к счастью, это проходило, хотя некоторые в подобных остротах застревали на долгие годы.
Сергей протянул правую пятерню для рукопожатия, а левую руку отвел в сторону, готовясь обняться, но каменное лицо сидящего повара и равнодушный взгляд говорили о том, что он не намерен вставать со своего «кресла». И здороваться с бывшим поваром, судя по всему, тоже не собирался. Пожидаев остановился и опустил руки.
— Меня зовут Альгис, а не Лабус. И тем более не «Где бус?», — опять сухо ответил бывший ученик и продолжил покрикивать на чижа.
Эти слова словно холодный душ подействовали на Сергея, и, как потоки воды смывают белую мыльную пену с лица, так
и этот ответ смахнул улыбку с него, но чувство дружбы еще цеплялось за края души Пожидаева. Не веря услышанному и со-вершенно опешив, Сергей еще на панибратской волне произнес:
— Да что с тобой, Буткевичус?
— Со мной все хорошо. Не видишь? Я занят. Вам же жрач-ку готовлю. Если ты пришел за тушняком или сгухой, а ты именно за этим и пришел, то мой ответ — нет. Много вас тут таких ходит. Если всем давать, то поломается кровать, а кашу из топора придется готовить, — и улыбнулся.
Видно, ему понравилось, как он в «елочку», по его мнению, совместил пошлую присказку со знаменитым выражением из сказки. Все тот же армейский дебилизм расплющил и ему мозги.
Последнее предложение было уже не как холодный душ, это было как обухом по голове того топора, из которого соби-рался готовить кашу Альгис, если даст пару банок тушенки. От удара этого «топора» у Сергея невольно нижняя челюсть начала отделяться от верхней, и вместе с ней чувство дружбы, оглушенное все тем же «топором», отпустило края души По-жидаева и полетело куда-то во вселенную, растворившись в ней раз и навсегда…
Действие обуха топора из каши не ограничилось опусканием нижней челюсти и исчезновением чувства дружбы, оно стран-
112
ным образом повлияло на глаза Сергея. В начале разговора из них лилось тепло, но, после того как шандарахнул «топор», ис-точник тепла иссяк, и теперь бывшего друга-повара ощупывал пустой, ошалелый взгляд.
Сергей стоял как припечатанный к земле. Его сознание давало сбой. Он не знал, что ему делать. В его голове не укла-дывалось: как этот человек может говорить такое? После всех тех месяцев, проведенных бок о бок на кухне. Как ему в голову пришли эти слова? Вместе пахали, мутили с продуктами, вме-сте курили чарс, пили брагу, мечтали о гражданке, о девчонках, радовались, печалились… Что с ним стало за эти два месяца?…
Все когда — то бывает впервые. Это банальное, избитое утверждение очень четко сейчас прочувствовал Сергей. Его предал друг, разменял на гарантию остаться на тепленьком местечке, хорошо запомнив последствия залета Пожидаева,
и теперь действовал так, чтобы, как говорится, комар носа не подточил. Потом, конечно, в жизни Сергея будет еще такое, и не раз, но сейчас его наивная душа кипела: в ней бурлило не-годование, смешанное с обидой. И на этой дьявольской смеси начала появляться пена под названием месть. И чем сильнее кипела душа, тем выше подымалась пена…
К КамАЗам с боеприпасами он возвращался словно опущен-ный в воду. Его не только предали, но и сделали балаболом, что очень не любили в 3-м ПТВ, да и во всем полку тоже. Что-что, а жесткий армейский быт и боевые условия приучили личный состав отвечать за свои слова. Так же, как и дебильные армей-ские шутки, это качество на гражданке многими утрачивалось, если не сказать — почти всеми. Но в этом случае — уже «к сожа-лению». Сергей не мог придумать ни одного вразумительного объяснения, почему вечером не будет жареной картошки с туш-няком, и он молча присоединился к разгрузочному процессу.
— Я тут подсуетился, — сказал замок, догоняя Пожидаева с ящиком. — Дрова на вечер обеспечены.
— Ты извини, Иса… но картошки не будет, — ответил Сергей, чувствуя себя очень неловко и пряча глаза, словно нашкодив-ший школьник.
— Как не будет? — остановившись и чуть не уронив свой ящик с минами, удивился замок.
113
Как он мог сейчас объяснить, что его друг на поверку оказался гнидой? Что он наивный и доверчивый лох, все еще веривший в дружбу. Что ему сейчас очень больно, что у него руки чешутся схватить автомат и пристрелить как собаку пре-дателя… И Сергей срывающимся голосом прохрипел:
— Меня кинули, — и потащил свой ящик дальше, оставив Ису стоять в недоумении…
Было еще только около десяти утра, и черный день лишь слегка начал окрашиваться в светло-серые тона…
***
Огнеметчики-санитары сидели возле палатки медвзвода. Только что загрузив двоих контуженых солдат, привезенных
с блоков, на БТР. Бойцы 3-го ПТВ молча курили, вспоминая, как довольно комично и в то же время жутко выглядят люди, получившие контузию. С одной стороны, они похожи на не-смышлёных младенцев, в чьих глазах ничего не отображается, кроме искреннего вопроса-удивления: «Где я?», «Кто я?». С другой, в этих глазах мерцает какой-то недобрый огонек, за-метив который, чувствуешь, как мурашки побежали по твоей спине. Речь у них часто замедленная, с растянутыми словами, и некоторые почему-то начинают картавить. Как младенцы, еще не умеющие ходить, они также теряют равновесие: то потешно заваливаются набок, то начинают выписывать кренделя, пыта-ясь найти это самое равновесие, и, так и не найдя его, падают. При этом почти все они улыбаются, но это не улыбка радости, а сведенные мышцы лица. И она не вызывает ответную улыбку. В ней тоже есть что-то
