В дверях послышался какой-то шорох, и через секунду в помещение вошли трое. Одного из них Леонов сразу же узнал: все тот же американец. Они стали над ним и молча разглядывали. По брезгливому выражению лица американца Леонов понял, что его вид не вызывает у того приятных ощущений. Антон даже с каким-то чувством злорадства подумал: «Черт с тобой, смотри на работу своих холуев!»
Американец на этот раз был выбрит, переодет в светлую рубашку с короткими рукавами. От него пахло одеколоном. Когда он наклонился к Антону, тот увидел, что глаза у него сероватого цвета, сидят глубоко, лицо продолговатое, крупное. Ему было лет сорок — сорок пять.
Вот американец что-то сказал одному из своих спутников по-английски, тот на языке дари передал сказанное второму душману, а уже тот сказал по-русски:
— Господин Роберт интересуется, как вы себя чувствуете?
«А неплохо этот тип по-русски шпарит»,— подумал Антон и спросил:
— Где я нахожусь?
Его вопрос был переведен американцу. Тот ответил:
— В Пакистане. У нас к вам есть предложение...
Леонов не стал ждать, что скажет переводчик, и заявил:
— Я требую, чтобы меня немедленно передали представителю Советского Союза, а с вами разговаривать не буду! ·— Антон хотел отвернуть голову и пошевелился. Боль опять пронзила все тело. Он закрыл глаза и не видел, как ухмыльнулся американец.
— Доставленные сюда русские всегда чего-то требуют, а затем, когда проходит время, они в конце концов соглашаются на все условия и принимают наши предложения. Подумайте об этом. Мы еще увидимся.
И тройка направилась к дверям. Антон настоятельно твердил:
Ответа не последовало.
На глаза Леонова опустился туман, в голове шум усилился, и он снова впал в беспамятство.
Он пришел в себя от холода. Открыл глаза, и первая мысль, которая пришла к нему — ослеп! Но постепенно глаза начали определять какое-то пятно, и Леонов догадался, что стоит ночь, а пятно — это оконце. Поэтому и прохладно. Он долго лежал с открытыми глазами, глядя в темноту. Мысли путались, и даже последний разговор с американцем казался ему чем-то нереальным, далеким. Прохладный воздух действовал целительно, и Антон крепко уснул.
Утром его разбудили двое. Молча поставили широкую чашку, наполненную какой-то жидкостью, и рядом, прямо на пол, положили небольшой кусок плоской лепешки. Когда они вышли, Антон осторожно повернулся на левую сторону. Немного выждал, чтобы дать чуть-чуть улечься боли, и взял чашку. В ней был теплый чай, и Антон, стараясь не разлить ни капли, выпил его. Есть не хотелось, и к лепешке он даже не притронулся. Возвратившись скоро, те двое жестами показали, чтобы он встал на ноги.
Превозмогая боль, Леонов встал. Его шатало, голова кружилась, ноги подкашивались, но Антон отказался от помощи, медленно направился к дверям.
Было раннее утро. Щурясь от яркого света, Антон остановился. Постоять ему дали не более полминуты. Стоящий сзади душман подтолкнул его в спину и грубо сказал:
— Ру-буру![5]
Антон сделал несколько шагов и оказался у дву колой арбы, в которую были запряжены два иссиня-черные вола. Его подсадили на голые доски арбы, и арба тут же тронулась. По сторонам и сзади на лошадях ехало трое вооруженных душманов. Четвертый устроился на передке и правил волами. Двигались медленно. Волы подымали сероватую пыль, которая вскоре и кучера, и Леонова покрыла таким толстым слоем, что они оба стали похожи на мельников.
Душман, сидевший на передке, улучил момент, когда те, кто был на лошадях, немножко отстали, тихо сказал:
— Шурави — хорошо.
Эти слова растрогали Антона, и он с благодарностью посмотрел на сидевшего наискосок человека.
Леонов знал, что многие, кто воюет против народной власти, не по собственной воле делают это. Одни, поддавшись уговорам и обману, другие — угрозами вынуждены были взяться за оружие. Здесь сказались и ошибки, допущенные на первой стадии революции, когда в руководство страной пробрались случайные люди, а то и откровенные противники, которые своими действиями способствовали врагам, помогали им дурманить и убеждать многих простых людей воевать за чуждые им интересы. «Этот, наверно, один из таких», — подумал Леонов и тихо сказал:
— Рафик, пить. — Он жестом показал, что хочет воды.
Мужчина кивнул головой и ответил что-то на своем языке. По тому, как он начал все чаще подгонять быков, Леонов понял, что тот старается побыстрее доехать до водного источника. Минут через сорок въехали в тенистую рощу и остановились. Среди редких кустов виднелся арык. Возница помог Леонову слезть с арбы и подвел его к арыку. Антон лег на землю и окунул голову в чистую холодную воду. Пил долго и жадно, не обращая внимания даже на острую боль в правой стороне груди. Он чувствовал, как вода, словно живительный бальзам, разливается по всему телу, даже боль чувствовалась меньше. Душманы отошли немного вверх по ручью и тоже с удовольствием пили воду, а затем принялись за еду.
Леонов отдохнул немного, перевел дыхание и снова наклонился к воде, затем еще раз и еще.
Но вот охранники поели и приказали Леонову садиться на арбу.
Когда тронулись, возница тайком от других душманов протянул Леонову кусочек лепешки. Скорее из чувства благодарности, чем голода, Антон взял его и съел.
К вечеру арба ввезла его в какой-то кишлак. Уже стало темно, когда они подъехали к высокому дувалу и через большие ворота въехали во двор. Леонова ввели в какое-то здание, грубо втолкнули в комнату и захлопнули дверь. Антон некоторое время стоял, пытаясь что-нибудь рассмотреть, но, поняв, что в этой кромешной тьме ничего не увидишь, лег на пол и уснул.
Проснулся он утром и сразу же услышал какой-то шорох. Поднял голову и увидел парня. Нет, это не был житель Востока. Лицо европейское, короткая стрижка, глаза… их цвет нельзя было разобрать, но глаза… русские. Парень сидел в дальнем углу и тоже внимательно разглядывал Леонова. Потом тихо спросил:
— Ты кто?
«Точно русский, — обрадовался Леонов, но тут же его обожгла мысль: — А вдруг провокатор?»
— Как кто? Человек.
— Солдат?
— Угу.
— Я тоже. Ты где служил? — Парень подсел к Леонову. Увидев, что вся голова у Антона в запекшейся крови, не стал дожидаться ответа, воскликнул: — Слушай, парень, да ты же ранен. — Он осторожно осмотрел голову. — Чем же это тебя, друг? Вся голова разбита.
— Чем, чем? — Леонова все больше грызли сомнения. — Ногами, палками, чем они еще могут, сволочи!
— Давай попытаемся перевязать!
— Чем ты перевяжешь? Или тебе для таких случаев специально перевязочный материал выдали?
— Выдадут тут! — Парень поднял подол рубахи. — Нет, моя майка не годится. Я уже три недели у них, ни разу умыться не дали. Покажи свою.
Он поднял натянутую душманами на Леонова длинную рубаху.
— Твоя почище. — Разорвал ее на широкие полосы и как мог забинтовал голову. — Вот хоть от мух спасем раны…
В этот момент в комнату вошли американец и одетый в европейский костюм мужчина. Американец держал в руках… военный билет. «Неужели мой? — подумал Леонов. — Хотя почему он раньше интересовался моим именем?»
Американец по слогам прочитал:
— Лео-ноф Антон Сер-ге-е-вич. — И что-то сказал переводчику, который перевел:
— Господин Роберт говорит, что вы уже познакомились, и интересуется, согласны ли вы побеседовать с ним.
— Скажите своему господину Роберту, — запальчиво ответил Леонов, — что я согласен говорить только с представителями Советского Союза и требую, чтобы мне предоставили такую возможность.
Парень, который только что перевязывал голову Леонову, встал на ноги и громко сказал:
— Я тоже требую встречи с представителями нашей Родины! И тоже отказываюсь отвечать на вопросы любых лиц, в том числе и этого господина Роберта.
Переводчик с беспристрастным выражением переводил. Роберт изобразил на лице улыбку.
— Вы очень молодые люди, а молодости свойственны горячность и бескомпромиссность. Но вы не знаете, что вас ждет. Вы же находитесь в руках людей, которые не имеют возможности предоставить вам условия, которые предоставляются пленным в других странах. Поэтому подумайте хорошенько о своей судьбе. Время терпит, мы еще побеседуем с вами.
Американец повернулся и вместе с переводчиком вышел из комнаты. Стоявший у дверей часовой с автоматом в руках закрыл дверь на запор, и парни остались одни. Леонов спросил:
— Как тебя зовут?
— Алексей.
— Фамилия?
— Николаев. Служил в мотострелковом батальоне. Мой военный билет тоже у них, там все написано.
— С тобой разговаривали уже?
— Раз пять. Даже одна дамочка, яркая, разукрашенная блондинка, больше на болонку похожа, чем на того, за кого себя выдавала. И ты готовься: тоже начнет при встрече охать да ахать, говорить о жестоких душманах-азиатах, ругать их за плохое обхождение с «таким милым, красивым мальчиком».
