Марсель давно уже примирился с новой жизнью, но так её и не принял. Может быть, ещё и поэтому он был замкнутым и раздражительным. Сын и дочь навещали его крайне редко, считая характер отца несносным.
Старик жил в своём доме как медведь в берлоге – всё время что-то достраивал, переделывал… Он хотел, чтобы дом стал неотъемлемой частью его самого. Но достичь этого старику никак не удавалось, и от этого он всё время злился и без конца искал свой особый стиль, который бы отличал его дом от всех остальных…
Вокруг своего дома он установил высокий забор из какого-то очень прочного материала, дабы ещё надёжнее отгородиться от соседей и утвердить своё право на пространство вокруг.
Если он не занимался домом, то сидел где-нибудь в кафе, пил кофе и курил. Домой он возвращался по берегу моря уже под вечер.
И вот однажды, возвращаясь уже поздно вечером с прогулки, он вдруг наткнулся на пожилого араба, который стоял прямо перед оградой его дома.
– Что тебе здесь нужно? – недовольно спросил незваного гостя хозяин по-арабски, который он помнил ещё со школы.
– Я бы хотел войти в дом, – ответил незнакомец.
От неожиданности хозяин даже растерялся. Но тут же растерянность уступила в его душе место возмущению: «Да как он смеет?! Может, ещё ночевать попросится?!»
– Что ты забыл в моём доме?! – воскликнул хозяин.
– Я бы хотел зайти внутрь лишь на минуту… Поверьте, мне хватит, – вежливо попросил гость. Он был само обаяние: выразительные тёмно-карие глаза, а седина на висках и аккуратно подстриженная бородка ещё больше подчёркивали благородные черты его лица. Одет гость был в дорогой неброский летний костюм, на ногах – тоже дорогая кожаная обувь. По тому, как уверенно держался незнакомец, чувствовалось, что он здесь не случайно. Гость вообще был из тех, кто умел вести себя в различных ситуациях и, похоже, что к этому визиту он готовился уже давно.
Обаяние гостя могло подкупить кого угодно, но только не Марселя. Ни один мускул не дрогнул на лице хозяина, и, дабы смягчить его сердце, пришелец продолжал:
– Дело в том, что когда-то этот дом принадлежал моему деду и мы, его внуки, больше всего на свете любили этот дом. Здесь было так хорошо… Я помню, вот здесь, – рассказчик протянул руку в сторону огромного пустыря, который местные подростки использовали в качестве футбольного поля, – были виноградники, а там – огороды.
– Какой дом?! – возмутился хозяин. – Ты что-то перепутал… Про какого деда ты говоришь?! Я прожил в этом доме сорок лет! Сорок! – Марсель растопырил пальцы своей руки, чтобы показать как это много. Старик стоял напротив незваного гостя с выпученными, не то от недоумения, не то от возмущения, глазами.
Гость в ответ лишь улыбнулся своей мягкой улыбкой.
– Я всё очень хорошо помню, – сказал он. – Мне было тогда семь лет… Помню, как мы собирались всей семьёй на веранде перед домом. У нас была очень большая семья, и дед любил, когда мы собирались все вместе. Когда он был весел, то любил пошутить, и смех в нашем доме не умолкал. Помню, как мы собирали маслины в его оливковой роще – все, от мала до велика… Я набирал целое ведро маслин и относил его к бабушке. Она сидела прямо на земле, подстелив лишь коврик, и вместе со своими дочерьми перебирала плоды, отбирая спелые от порченных. А мои старшие братья на машине отвозили плоды на маслодавильню – отжать масло нужно было как можно скорее, иначе всё пропадёт… Это было самое счастливое время в моей жизни! – мечтательно произнёс гость.
– Слушай, что ты мне тут сказки рассказываешь про маслины, про своего деда?! Не знаю я никакого деда и тебя знать не хочу! – заорал Марсель. – Мало ли что здесь было?!
– Здесь был дом моего деда, – вежливо, но с нажимом сказал пришелец.
– Какой ещё дом?! Не знаю я никакого дома! – взвился хозяин. – Не было здесь ничего!
– Я могу вам рассказать всё и об этом доме – каким он был раньше – и о его прежних хозяевах, – в свою очередь возразил гость.
– Не хочу я ничего знать! – заорал старик. Он привык в щекотливых ситуациях брать на горло. Ему это не всегда удавалось, но тем не менее он всегда старался в этом следовать местным традициям. – Мне нет дело ни до твоего деда, ни до тебя, ни до вашего дома! – Перешёл в контратаку хозяин, – я сам строил этот и все другие дома здесь… Сорок лет я проработал на стройке! Сорок лет! И у меня есть все документы, в которых чёрным по белому написано, что дом принадлежит мне! А что есть у тебя?! – с вызовом спросил старик.
– У меня тоже есть все документы и… Вот ещё… – гость достал из кармана пиджака огромные ключи.
– Что это? – удивился Марсель.
– Это ключи от нашего дома.
– У меня другие ключи, – ответил Марсель. В его голосе явно слышалось злорадство. – Моими ключами можно открыть дверь этого дома, – он вытащил свои ключи и указал на входную дверь. – А что можно открыть твоими ключами?
– Это ключи от истории, – всё так же вежливо, но твёрдо ответил гость.
– От истории! – ядовито усмехнулся старик. – Ну, так и открывай этими ключами свою историю, а я тем временем открою входную дверь в свой дом!
– Когда войдёшь, приглядись внимательнее: твой дом построен на фундаменте нашего дома. И стены его из камней, которые закладывал ещё прадед моего деда, – сказал гость.
– Убирайся отсюда по добру поздорову, – сказал Марсель, – а не то я вызову полицию! Полицейские быстро вправят тебе мозги. Откуда ты вообще взялся?!
– Из Иордании, – ответил гость, – туда нас выгнали израильские солдаты пятьдесят лет назад. Моего отца убили израильские солдаты, бабушка умерла в дороге. Дед умер уже в лагере беженцев… Но я всё помню, – сказал гость.
– Зачем тогда пришёл, если всё помнишь? – с ехидством спросил старик.
– Чтобы напомнить тебе, – ответил гость.
– Слушай, оставь меня наконец в покое! Чего тебе от меня надо?! – заорал старик. Из домов вокруг вышли соседи старика и недобро смотрели на незваного гостя. Они слышали весь разговор и впервые были на стороне старика.
– Молодец, старик, – одобрительно сказал смуглый с огромным, жирным брюхом сосед старика, – их только пусти… Завтра мы все окажемся на улице. Его дом… А мой тогда где?!
– Эй, – крикнул он гостю, – вот ты говоришь, что это дом твоего деда. Сейчас ты пришёл посмотреть, потом явишься и скажешь, что всё это твоё… А мне куда идти прикажешь? Мой дом где? Меня привезли сюда, когда мне было пять лет. Я и языка другого кроме иврита не знаю. Куда мне возвращаться?!
Но незваный гость исчез так же неожиданно, как и появился. Соседи недоумённо озирались вокруг, не находя объяснения происходящему. Откуда он взялся вообще? Может, это вообще был призрак? Соседи понедоумевали и разошлись.
А старик, войдя в дом, наглухо закрыл за собой дверь. Чуть позже он вышел во дворик и проверил, надёжно ли он запер забор. Убедившись, что всё надёжно закрыто, старик вернулся в дом и запер дверь на оба замка.
Солдаты, размещенные на базе в селении Шейх Джафр, совершали кросс ежедневно, в рамках физической подготовки. Подразделение было элитным и для его солдат не существовало преград. Они одинаково легко преодолевали и канавы, и огороды местных жителей. При появлении солдат дети бросались врассыпную. Впрочем, солдат боялись не только дети, но и взрослые. Их вообще все здесь боялись.
В тот злополучный для Дауда день дети при виде приближающихся солдат как всегда разбежались. Единственным, кто не успел убежать, был шестилетний Дауд. Они были совсем рядом от него, и маленькому Дауду казалось, что их обутые в коричневые армейские ботинки ноги сотрясают землю, на которой он стоит. Солдаты были такими огромными, что закрыли собою всё пространство до самого неба. И вся эта масса неслась прямо на Дауда. Маленький и беспомощный, он остался совершенно один перед накатывающей на него волной ужаса в виде огромных парней с винтовками М-16. Дауд почувствовал, как отвратительная масса ползёт по его ногам, и к ужасу добавилось отчаяние от позора. Увидев несчастного ребёнка, по ногам которого стекала коричневая жижа, солдаты стали громко хохотать. Мощное, молодецкое «Бугагага!», будто взрыв, прогремело над округой. Перепуганная мать, преодолевая собственный страх, выскочила из дома и, схватив несчастного, захлёбывающегося слезами ребёнка, унесла его в дом. Этот день стал для Дауда печатью проклятья, которой была отмечена вся его дальнейшая жизнь. С того дня за ним закрепилась, будто печать позора, унизительная кличка «засранец». Иначе его теперь никто и не называл. Так его называли и сверстники, и соседи, и даже учителя в школе за глаза называли его «засранцем». Они все любили смеяться над ним, потому что его позор позволял им забыть собственный страх. И ещё – от безнаказанности, потому что над ним можно было смеяться, ничего не опасаясь.
Отец Дауда умер, когда ему было два года. С тех пор мать осталась одна с тремя маленькими детьми. Семьи, из которых происходили и отец, и мать, были бедны и малочисленны даже в сравнении с не слишком большими родами, жившими в селении, и защиты было ждать неоткуда. От всеобщих насмешек ему не хотелось жить, и он мечтал о смерти как избавлении от позора. Возможно, он и наложил бы на себя руки, если бы не одно событие, так же круто изменившее его жизнь.
