Руководитель! Я мысленно представил себе насупленное лицо командира эскадрильи, его пунцовые щеки, льняные волосы и холодные глаза. Он жил со мной в одном доме и в домашней обстановке относился ко мне по-дружески, но на аэродроме вел себя иначе. Да… Влетит мне за это. Почему я об этом не сообщил, не передал координаты — вырубка со срубом?.. Если б этот дурень не летал только над деревьями, он мог бы меня увидеть, должен был бы меня увидеть.
Когда я вернулся в дом, мне было уже ясно, что этой ночью меня не найдут. А ведь могли! Они могли бы сэкономить уйму работы и времени. Теперь же они будут вынуждены поднять местные гарнизоны, лесников, службу безопасности и искать, искать… Они могли бы обойтись без всего этого, если бы этот болван… Неожиданно поток моего гнева остановился, и я вынужден был признать горькую правду: «Уж если кто и есть болван, так это я!..»
Я перестал философствовать, так как меня вновь атаковал холод. Я сорвал один из матрацев и заткнул им отверстие в двери, потому что снаружи тянуло, как из ледника. Потом я взял второй матрац и положил его возле печки так, чтобы можно было дотянуться до дров и до дверки печки. Затем открыл дверку духовки.
Тепло! Это продолжалось с минуту, потом тепло исчезло. Через некоторое время меня вновь обдало теплым воздухом, но на этот раз поток тепла был слабее и короче. Я вынужден был закрыть духовку, чтобы накопить в ней тепло и потом повторить весь процесс. Потом мне все это надоело. Я сел, опершись спиной о стену печки. Сидеть так было приятно, но через минуту спине стало невыносимо жарко и от моего комбинезона пошел пар. И в то же время мои колени, руки и щеки мерзли.
Я понял, что эту шаланду не натопить и тремя такими печками, а поскольку я долгое время сидел, то меня вновь начал пробирать холод. Я снял туфли и пощипал пальцы ног: все в порядке — я их чувствовал. Я начал размышлять, как мне лучше распределить силы, и при этом подробно изучал мое убежище.
Между тем в доме почти стемнело, но последний косой лучик высветил у потолка что-то блестящее. Я посмотрел туда и удивился, что не заметил этого раньше. Над столом висел фонарь. Я залез на стол и потянул за веревку. Она была толстой и крепкой. Я хотел пережечь ее горящим поленом, но потом решил, что света у печки мне достаточно и фонарь мне не нужен. Я даже не предполагал, что решение не использовать фонарь было моим первым правильным шагом к спасению. Но это я понял гораздо позже.
Я вернулся к печке и стал лихорадочно придумывать план действий. Прежде всего я понимал, что спать мне ни в коем случае нельзя, так как может погаснуть огонь. И в то же время мне следовало экономить дрова. Я топил всего два часа, а дров уже заметно поубавилось. Я прикинул, что мне их хватит примерно на двадцать четыре часа. Завтра в это же время, если меня, конечно, не найдут, дров уже не останется. Подкладывать дрова реже — замерзнешь, так как стоял примерно двадцатипятиградусный мороз. Итак, у меня был один день… Уйма времени для того, чтобы меня нашли. Так что все в порядке… Утром меня будет мучить голод. Ничего, растоплю снег и выпью горячей воды. Проживем…
Подумав о дровах, я посмотрел под печку в надежде, что там блеснет топор. Он бы мне очень пригодился на тот случай, если бы мне пришлось разбивать стулья и стол. Однако под печкой лежала совковая лопата.
— Жадины, даже топор здесь не оставили!
Я чувствовал, как во мне закипает гнев. Это было совсем ни к чему, так как я терял способность спокойно мыслить.
Закончив разработку своего нехитрого плана, я положил голову на руки и мгновенно уснул. Проснулся я от страшного холода и с трудом разодрал слипавшиеся веки. Меня окружала кромешная тьма. В печке свистело и выло, но без огня. Огонь погас.
— Этого нельзя допустить, нет… — вслух разговаривал я сам с собой, а зубы мои стучали так, будто я сидел в грузовике, который мчался по разбитой дороге.
Мне удалось в темноте вновь растопить печку, и потом я уже засыпал лишь на полчаса. Просыпаясь, некоторое время бодрствовал и опять засыпал. Так я выдержал до двух часов ночи, но чувствовал себя совершенно разбитым. Я встал, открыл дверку в печке, чтобы было больше света, и сорвал с кровати еще один матрац. Улегшись у почки, я навалил его на себя. Холод стоял страшный, но опасность того, что лежа я опять крепко засну, была страшнее. Я сел и начал дремать сидя, время от времени вздрагивая всем телом и стряхивая цепкие оковы сладкого сна. Я подкладывал дрова и старался не смотреть на часы…
Наконец на востоке появилась крошечная полоска света. Увидев ее, я подбежал к окну как человек, страшно заинтересованный в рассвете.
Наступило утро. Избалованный желудок сразу заявил о себе, но вместо плотного завтрака он получил только то, что я запланировал вечером. Горячая вода, которую я выпил из большого ведра, согрела меня, однако я вспотел и почувствовал еще большую усталость. Да, я начинал слабеть.
В тот день солнце ко мне было милостивым. С самого утра его лучи заиграли на крыльце, и я, очистив его от снега, сел на ступеньки. Меня так пригрело, что я снял куртку и задремал. Я загасил печку и не затапливал до двух часов дня. Таким образом было сэкономлено целых шесть часов. В случае необходимости дров мне теперь должно хватить еще на шесть часов.
«В случае необходимости?.. Нет, они обязательно мне пригодятся! Да, конечно, так как про меня просто забыли… — Эта мысль вызвала во мне прилив гнева. — Наплевать им на меня, факт! Целый день я не слышал самолета, а погода — как весной. Возьму и спасусь сам. Надо что-то предпринять… Что? Идти? Безумие! Звать на помощь? Не имеет смысла!..»
И вот тут-то меня осенило. Зажечь. Надо что-то зажечь. Необходим столб дыма. Сейчас безветрие: кто-нибудь да увидит. В долине находится деревня. Это должен быть высокий столб густого, черного дыма.
Я забрался в мое убежище, взял матрац, разорвал его на части и зажег. Когда солома разгорелась, я бросил в огонь несколько горстей снега. Дым, черный и едкий, поднимался прямо в небо, но там до самых сумерек так никто и не появился. Даже птицы.
Уставший, полный отчаяния от безнадежного положения, я залез внутрь, к печке. Горизонт посерел, на западе занималась кровавая заря.
— Этого еще мне не хватало, — проговорил я, поняв, что ночью поднимется ветер.
Это был не ветер. Это была метель. Она пришла неожиданно и так затрясла весь дом, будто в него врезался грузовик. Матрац, который я положил к дыре в двери, сразу отлетел в сторону, печка загудела и задымила. Я посмотрел на часы. Время шло к полуночи. Снаружи начался танец белых чертей. Я не чувствовал тепла печки, хотя и прижимался к ней спиной. Печка горела плохо: в трубу то и дело влетал вихрь и гасил пламя. Комната наполнилась дымом. У меня начался кашель, потекли слезы. Сруб продувало со всех сторон…
Однако все это не давало мне возможности уснуть и уменьшало опасность того, что я мог замерзнуть во время сна. Буря была такой сильной, что мне пришлось с ней буквально сражаться. В ту ночь я затапливал раз пять, а утром, когда ветер так же быстро стих, как и начался, я сосредоточенно, будто речь шла бог весть о чем, пересчитал поленья. У меня их осталось пятьдесят штук.
«Днем топить нельзя», — решил я, так как надеялся, что опять будет светить солнце, но бледный рассвет перечеркнул все мои ожидания. Вслед за бурей пришел теплый фронт. Повалил сырой снег. Он падал на исхлестанную бурей землю большими хлопьями. Неожиданно они стали превращаться в птиц, комаров, летающие платки…
* * *
Я заморгал, но спустя минуту это состояние вновь вернулось. Я понимал, что все это галлюцинации, и в то же время чувствовал, как все вокруг меня заколебалось, завертелось и начало куда-то пропадать.
Голод? Упадок сил? Нет, не может быть. Я открыл глаза и стиснул зубы. За это время я так сильно ослабел, что даже удивился, как быстро я поддаюсь. Я посмотрел в печку. В ней еще горел огонь. Я быстро поставил на плиту ведро со снегом, потом настругал туда коры с поленьев и добавил еще несколько горстей соломы. Мне невольно подумалось, что с этого месива» желудок мой вывернет наизнанку, но через некоторое время смесь начала пахнуть, и, как мне показалось, даже приятно. Когда она вскипела, я попробовал ее пить, но тут же вскрикнул от отвращения, а те несколько глотков густого варева, которые я проглотил, сразу же вылетели обратно. Мне стало плохо, я дрожал и стонал.
Я вылил эту противную кашу и вылез наружу, на свежий воздух. Там я сделал несколько глубоких вдохов и прополоскал рот снегом. Теперь я начал осознавать свое положение. Желудок мой судорожно сжимался. Мне хотелось лечь, закрыть глаза и ни о чем не думать. Увидев, что на руки мне нападало много свежего снега, я с трудом поднялся. Рядом с крыльцом намело высокий сугроб, который доставал мне до плеча. Я решил его разбросать. Медленно сходил в дом за лопатой и начал бросать снег. При каждом броске я едва удерживался на ногах. Мышцы рук болели, но потом работа потихонечку пошла. Размеренно откидывая большие легкие куски свежего снега, я совсем не заметил, как поземка ушла за леса и ветер разорвал тучи.
