Притом по твоей вине! Усвой это своими склерозными мозгами. А теперь звони! Не беспокойся о том, сколько это стоит. Платить будет армия. Только говори! И в твоих интересах, чтобы разговор принес хорошие результаты!
Мюллер долгое время не может дозвониться до Падерборна. Наконец ему это удается.
— Хочешь поговорить с Бернштейном, да? — звучит в трубке радостный писклявый голос. — Опоздал на час! Он уехал! Попробуй позвонить через три недели!
— Спроси, куда уехал, черт возьми! — рычит Гофман, слушающий по отводной трубке.
— У вас есть его адрес? — вежливо спрашивает Мюллер.
— Есть, конечно. Думаешь, мы здесь не знаем, что делаем? — фыркает радостный голос. — Зачем тебе его адрес?
— Я хочу связаться с ним.
— Невозможно! Его здесь нет! — раздается из Падерборна радостный выкрик.
— Тогда где он? Вы должны знать, куда он уехал. Если все рухнет, вы должны знать, где искать его.
— Если все рухнет, он ни за что не вернется, — смеется падерборнец. — Думаешь, он идиот? Он уехал в отпуск. Возможно, проходит курс лечения в Бад-Гаштейне. Говорил, что, может, поедет туда. Бывал там когда-нибудь?
— Нет, ни разу, — стонет Мюллер, готовый бросить все это дело.
— По слухам, замечательное место, — сообщает веселый падерборнский унтер-офицер. — Лежишь целый день в теплой грязи и укрепляешь силы едой. Вот идет начальник. Позвони через три недели, приятель, и если Бернштейн не утонет в грязи, то, может быть, будет здесь.
Раздается звонок. Связь прервана.
Гофман вскакивает из американского кресла и пытается ударить пинком ротную кошку. Как обычно, промахивается.
— Вот, значит, до чего дошло! — визжит он, как безумный. — Евреи едут в отпуск, разгуливают в Бад-Гаштейне, принимают грязевые ванны и пьют воды, а нам, немцам, отказывают в отпуске, потому что отечество в опасности. В жизни не слышал ничего худшего. Теперь начинаю по-настоящему верить, что мы не выиграем эту войну!
— Бог весть, что скажет на это рейхсфюрер, — недоумевающе произносит Юлиус Хайде.
— Закрой пасть, унтер-офицер Хайде. Этого твоему жалкому немецкому умишку ни за что не понять! Мюллер, ты не поступил бы так, правда? Не поехал бы в Бад-Гаштейн, не стал бы делать грязевые ванны еще грязнее? Божественный фюрер! Дальше ехать некуда! Ладно, за дело. С этим негодяем из Падерборна разберемся потом. Скольких еще псевдонемцев ты знаешь в Падерборне? Шевели мозгами! Думай! Напряженно, словно тебе нужно вспомнить весь Талмуд и переписать его! Снимай трубку, охламон, поднимай синагогу на ноги!
— Может, попытаться позвонить вахмистру Залли в Wehrkreiskommando? — задумчиво предлагает Мюллер. — Человек он очень славный.
— Плевать, славный он или нет, — кричит, выйдя из себя, Гофман. — Он должен нам помочь. На карту поставлены наши жизни и свобода. Объясни это ему!
Порта, привалясь к умывальной раковине, мурлычет под нос хор узников из «Набукко» и пристально разглядывает себя в зеркале.
— Перестань ныть, — кричит Гофман, — и хватит пялиться на свое отражение! Это лишь вызовет у тебя дурные мысли! Я только разрешил стоять «вольно», я не сказал, что можно смотреться в зеркало!
На то, чтобы связаться с вахмистром Залли, у Мюллера уходит почти час.
— Уничтожить список личного состава? — говорит Залли, когда ему объяснили суть дела. — Можно, только что я буду с этого иметь?
— В какие времена мы живем, — стонет Гофман, прижимая к уху отводную трубку. — Теперь этот чертов сын пустыни хочет нажиться на помощи людям в беде!
— Что можно обещать ему? — спрашивает Мюллер, глядя на Вольфа и Порту.
— Десять банок свиной тушенки, — щедро предлагает Порта.
— Нет, нет! — возражает Гофман. — Евреи не едят свинины!
— У меня есть несколько уродливого вида русских пишущих машинок, — говорит Порта. — Как думаете, хотел бы он печатать на русской машинке? На них наверняка будет большой спрос после войны!
— У него есть какие угодно машинки в штабе, — раздраженно отвергает эту идею Гофман. — Немецкие. Подумай еще, Порта!
— Польские яйца, — предлагает Порта, приподняв бровь. — Возможно, он один из охламонов, которые любят есть омлеты, полагая, что яйца увеличивают мужскую силу!
— Это мысль, — веселеет Гофман. — Давайте предложим этому ублюдку десять коробок яиц, чтобы его вялый член мог твердеть чаще.
— Десять коробок яиц, — щедро предлагает Мюллер.
Вахмистр Залли долго и искренне смеется.
— Понимаешь, до чего ты комичен? — спрашивает он, когда к нему возвращается дыхание. — У нас столько яиц, что мы уже начинаем сами высиживать цыплят. Дабы немного помочь твоему мыслительному процессу, сообщаю, что нам только что доставили информационный бюллетень в трех экземплярах. В прошлую субботу двух фельдфебелей расстреляли за фальсификацию документов. Что предложите теперь? Но только не яйца!
Мюллер с жалким видом смотрит на Вольфа.
— Это чуть ли не шантаж! — злобно рычит Вольф.
— Чего ты ждешь от еврея? — спрашивает Гофман. — Адольф прав. Они только и хотят угнетать нас, немцев.
— Предложи ему ящик шотландского виски, — нехотя бормочет Вольф. Он интуитивно сознает, что вахмистра Залли задешево не купишь.
— Можешь получить ящик настоящего шотландского, — передает Мюллер сообщение по телефону.
— Это пойдет, —довольно усмехается Залли. — Нет ли там поблизости Вольфа или Порты?
Гофман отрицательно качает головой и подмигивает.
Мюллер понимает.
— Нет, а зачем они тебе?
— Когда увидишь их, спроси, не хотят ли они купить дикого кота? У меня есть один из этих дьяволов. Если кто из них интересуется, могу прислать это чудовище почтовым самолетом. С оплатой доставки.
— С какой стати кому-то понадобится дикий кот здесь, за Полярным кругом? — удивленно спрашивает Мюллер.
— Если у тебя есть враги, он разделается с ними в два счета. Если станет еще более свирепым, чем сейчас, обратит в бегство целую пехотную дивизию. Подожди, не вешай трубку!
Вскоре из трубки слышатся шипение, фырканье и рычание.
— Что скажешь? — с гордостью спрашивает Залли. — Слышишь, какой свирепый? И это он еще в нормальном настроении. Раздразнить его слегка — и никто, кроме меня, не посмеет остаться в штабе. Если выпустить из клетки, в Падерборне тут же не останется гарнизона. Отправить его вам? Можно будет не выставлять часовых на ночь.
— Не нужны нам здесь дикие коты, — кричит Гофман. — Скажи ему, что мы сегодня отправим виски!
— Мы? — надменно рычит Вольф. — Можно подумать, у тебя оно есть!
— Дикий кот, — с удовольствием произносит Порта. — Это один из тех зверей с острыми, треугольными ушами?
— Совершенно верно, — отвечает Вольф, — от этих зверей нужно держаться подальше. Брось такого в ад, так дьявол и его бабушка дадут деру, оставив свое хозяйство дикому коту.
— Кажется, у меня появилась идея, — говорит Порта, еще пристальнее глядя на свое отражение в зеркале. — Дикий кот! Недурно, недурно!
— Никаких диких котов, — испуганно кричит Гофман. — Понял, Порта? Это приказ!
— Слушаюсь, герр гауптфельдфебель, — рявкает Порта. — Дикий кот, — мечтательно шепчет он чуть погодя и смотрит на Вольфа, тот подмигивает ему.
— Мюллер, есть у тебя еще крючконосые друзья в Падерборне? — спрашивает Гофман, нервозно расхаживая по канцелярии. — Тогда позвони им, пусть соберутся вместе. Ты знаешь это учение. Не рассредоточивай силы. Klotzen, nicht lockern[94], как учит нас генерал бронетанковых войск Гудериан.
Весь день и большая часть вечера проходят у телефона. Однако, несмотря на все старания, их единственной надеждой остается вахмистр Залли.
Гофман садится в свое американское кресло и водружает ноги на стол.
На другой день в канцелярии роты стоит гнетущая тишина. Мы все подскакиваем всякий раз, когда звонит телефон. Черный, зловещий, он стоит посередине стола перед Гофманом.
Даже если фюрер захочет поговорить лично со мной на любую тему, — рычит Гофман, — меня здесь нет! Вы не знаете, где я и когда вернусь. Ясно, псы?
Перед самым полуднем телефон громко, пронзительно звонит много раз подряд.
— Пятая рота, — отвечаю я.
— Как там у вас дела? — спрашивает масляный голос, который кажется мне знакомым.
— Кто звонит? — спрашиваю.
— Не догадываешься?
— Нет, но твой голос мне знаком.
— Приятно слышать, что узнаешь голос старого друга. Гофман гам? Скажи этому дерьму, что кое-кто хочет поговорить с ним.
Я указываю на телефон и вопросительно смотрю на Гофмана, гот отчаянно трясет головой и указывает в окно.
— Гауптфельдфебеля здесь нет. Что-нибудь передать ему?
— Да, скажи, что вам сейчас, наверно, приходится несладко, но если я не сыграю роль доброго друга и не стану помалкивать о том, что знаю, дела будут из рук вон плохи!
И тут я понимаю, с кем разговариваю. Этот смех узнал бы из тысячи. Штабс-интендант Зиг!
