Ознакомительная версия.
— Надеюсь, она у меня имеется. Благодаря бабушке, конечно.
Молодая женщина снова склонилась над мальчиком. Повисла тишина, прерываемая только бряцанием инструментов и непрекращающимися всхлипываниями матери.
— Успокойте ее, Михраб, — попросила Джин. — Все самое страшное уже позади. Он будет жить. Сейчас мы очистим рану и уложим края мозговой оболочки на поверхность. Зашивать пока не будем. Мозг не должен отекать, а внутричерепное давление повышаться. Швы наложим на мягкие ткани свода черепа, таким образом избегая ликвореи.
В коридоре послышался крик. Трудно было разобрать, радостный он или, наоборот, отчаянный. Что-то смешанное. Оказывается, Михраб сообщила матери о результатах операции, и, упав на колени, та принялась благодарить Аллаха. Было слышно, как она стучит руками по полу и от волнения тяжело дышит.
— Расскажите о своей бабушке, — осторожно попросила Михраб, когда доктор Фарад отошел распорядиться о других раненых. — Вы часто упоминаете о ней. Американка?
— Нет, она была француженкой наполовину, а наполовину австриячкой. Она родилась в Париже и в Париже же умерла. Точнее сказать, скончалась у себя в клинике, когда ей было девяносто восемь лет. Она все еще работала. Конечно, не так, как в молодости, но каждый день. Она была великим врачом и выдающейся женщиной. — Джин сдернула повязку с лица и протянула Михраб руки. Та сняла липкие от крови перчатки и заменила на сухие. — Недавно в Париже, а затем в Чикаго ей открыли памятник. Он повторяет портрет знаменитого художника Серта, который висит у нас дома в Версале, где теперь живет ее младший сын Штефан… Марианна времен Первой мировой, в солдатской гимнастерке с распущенными волосами, с солдатской наградой Medaille Militaire на груди. Она смотрит на Дом инвалидов, где похоронен ее приемный отец. Родные примирились после смерти, и слава их теперь вполне сравнима. Мы все хотели вечной жизни для бабушки. Не только мы, но и весь мир. — Джин вздохнула. — Ее родные, известные врачи, политики, президенты, простые люди, лечившиеся у нее, старались беречь бабушку. Никому не хотелось естественного развития событий, ведь от смерти разве убережешь? Никто не уберег от нее и не уберегся. Рано или поздно она забирает всех. Бабушка ушла. Мне кажется, она сама так решила. Просто выполнила свою миссию, оставила нас за себя, уверенная в нашей компетенции, и ушла на вечный отдых. Сердце остановилось. Никакая медицина уже не могла его запустить. Все, Бог сказал: хватит, справляйтесь сами. Выросли, большие уже, теперь ваш черед. В новый век мы вошли без бабушки. Уже пять лет ее нет с нами, но мне кажется, она рядом. Мы за нее делаем теперь вчетвером то дело, которое делала она одна, и едва справляемся. Ким Лэрри, дочка американского лейтенанта, которого она спасла в Арденнах, возглавляет клинику в Чикаго, моя мама — в Париже, вьетнамская девочка, теперь уже не девочка, конечно, по имени Клод Нгуен — азиатский филиал клиники в Сеуле. Ты тоже пойдешь этим путем, — Джин с печальной улыбкой взглянула на Михраб, — если нам повезет и все сложится как надо. Пойдешь, ведь на него только ступи — и уже не сойти. Мы каждый день делаем все возможное, и пришедшие за нами должны продолжить благое дело — облегчать страдания людям, спасать их жизни, бороться с болезнями, с несчастьем, с голодом, с угнетением, с несправедливостью. Мы везем еду тем, кто голодает, и воду тем, кого мучает жажда. Мы призываем сильных мира сего помнить о слабых и ничтожных, защищаем их интересы. Мы продолжаем дело бабушки и леди Клементины Черчилль, а теперь еще и защищаем природу. Дядя Клаус заведует этой частью работы. Он вернулся в Германию и активно работает в рядах зеленых. Бабушка приучила Клауса жалеть более слабых, беззащитных, заботится о них. Например, о животных. Мама говорила, один русский солдат назвал ее колдуньей. Бабушка на самом деле приковывала внимание и к себе, и к своему делу тоже. Она всегда видела острее, понимала лучше, лечила точнее и въедливее. Мама говорит, я намного больше похожа на нее, чем она сама. Мама во всем старалась походить на бабушку, но ее невозможно повторить! Я часто вижу бабушку перед собой. Когда, например, шью сосуды, как она, или борюсь с тампонадой сердца. Она словно подсказывает мне дальнейшие действия, внушает мужество и уверенность. Мы все помешались на ней, — усмехнулась Джин.
— Мне уже сейчас хочется быть рядом с вами, — призналась Михраб. Глаза ее блестели.
— Это когда-нибудь случится. — Джин заставила себя улыбнуться и отвернулась. В ее глазах также стояли слезы.
Снова вошел доктор Фарад, а с ним — санитар.
— Мальчика можно увозить в палату? — спросил он Джин.
— Да, конечно, — кивнула она. — Поставьте капельницу. Ему надо восстановить силы. Антибактериальная терапия для подавления инфекции. Перевязки делать очень осторожно. Завтра я посмотрю его.
— Хорошо, госпожа.
Михраб отсоединила приборы, и каталка с мальчиком сдвинулась. Полная женщина в широких черных одеждах бросилась вперед, упав перед Джин на колени, заголосила надрывно, вскидывая руки к потолку и кланяясь. Тень от ее фигуры металась по затянутой полиэтиленом стене операционной. Слова мешались, прерываясь рыданиями.
— Пожалуйста, встаньте. — Джин наклонилась, помогая женщине встать. — Вашего сына сейчас отвезут в палату. Вы можете оставаться при нем. С ребенком все будет в порядке.
— Идем, идем. Хватит уже, — сказал Фарад.
Каталку вывезли в коридор. Доктор Фарад, поддерживая женщину под руку, вывел ее.
— Кто у нас следующий, Михраб? — спросила Джин, проводив их взглядом.
— Женщина. Работает, варя лукум на рынке. Взрывное осколочное ранение бедра и левой кисти.
— Хорошо, давайте ее сюда.
— Я вам хотел сказать, — доктор Фарад вернулся в операционную, — в городе стало заметно больше боевиков. Они прячутся по домам, заставляя хозяев предоставлять им кров. Нам запретили завтра пускать детей в школу и не разрешили ходить на рынок. Явно что-то готовится, мэм. — Мужчина наклонился к уху Джин, якобы стерилизуя инструмент. — Скажите вашим.
— Спасибо, док. Постарайтесь спрятаться с семьей в надежном месте. — Молодая женщина внимательно посмотрела на иракского хирурга. — Вы знаете о жестокости боевиков. Боевики не брезгуют прикрываться мирными жителями. Лучше выезжайте из города. Укройтесь на базе. Вас пустят. И ты, Михраб. — Она повернулась к сестре.
— Если они выведают о нашем визите на базу, то всех убьют, стоит нам только вернуться. — Фарад обреченно покачал головой. — Соседи донесут. Точно найдется кому. Мы лучше в подвале.
— Вам виднее, — согласилась Джин.
— Мне хочется уйти на базу и больше не возвращаться в город, — всхлипнула Михраб. — Я так боюсь. Со мной отец, брат, они ни за что не пойдут. Чего они там будут делать? Кто пустит надолго лишние рты?
— Тогда как только начнется перестрелка, перебирайтесь сюда, в больницу, — решила Джин. — Мы сразу возьмем ее под свой контроль. Будет безопасно.
— Хорошо, мэм. Спасибо вам. — Доктор Фарад сжал ее руку.
* * *
— Майк. Майк.
Он спал, едва прикрывшись одеялом. Загорелый, мускулистый, красивый. Светлые волосы взъерошены, губы чуть приоткрыты, и на лбу залегла заметная складка. На тумбочке рядом с кроватью в пепельнице еще дымилась сигарета — видимо, заснул недавно. Джин скинула куртку, туфли, стянув через голову футболку, села рядом. Потом затушила сигарету в пепельнице. Наклонившись, она осторожно прикоснулась к его плечу губами.
— Майк…
Он повернул голову. Ресницы дрогнули, и Майк посмотрел на Джин — светло-серые глаза, чуть затуманенные ото сна, а потом взглянул на часы.
— Знаешь, я устал ждать, — сказал он.
— Очень много работы. Доктор Фарад один не справляется. — Джин прислонилась лбом к плечу Майка. Он размотал ее волосы, и они упали вниз, закрывая обнаженную спину. — Три черепно-мозговые, из них две пулевые, проникающие, очень тяжелые случаи. Одна осколочная, полостных три, тоже проникающие. О всякой мелочевке я уже не говорю. «Чарли не катаются»? — Джин взглянула на картинку, застывшую на экране ноутбука на столе напротив. — Подполковник Билл Килгор? Вы просто фанаты «Апокалипсиса».
— Да, я люблю этот фильм, особенно первую часть, до выступления с девчонками из «Плейбоя». — Майк с нежностью гладил ее плечи и спину. — Потом начинается философия, фантасмагория. Мне кажутся подобные сюжетные навороты излишними, а вот атака с вертолетами под «Полет валькирий» Вагнера… Гениально! Билл Килгор и его ребята вернули Америке уверенность в себе. Мы снова почувствовали себя сильными, после психологического краха во Вьетнаме. Проиграть войну, не потерпев неудачи ни в одном сражении, а, наоборот, закатав их в каменный век с потрохами.
Он обнял ее, уложив рядом и поцеловав в висок.
— Мне было семь лет, когда я впервые посмотрел этот фильм. С тех пор я бредил воздушной кавалерией и серфингом.
Ознакомительная версия.
