Мы ехали в темноте и довольно быстро, но в Поярковскую гостиницу добрались только к часу ночи. Водитель называл начальника Петровичем, не стал ломать традицию и я.
— Спасибо, Петрович, — сказал ему на прощание, — как завтра?
— Водитель приедет за вами в девять, — пообещал Петрович и откланялся.
Я разобрал постель, улёгся и посмотрел на часы, пытаясь фосфорными стрелками загипнотизировать себя. Эти стрелки показывали второй час ночи по амурскому времени. Но обмануть внутренние часы долго не удавалось. Ведь в Минске было только шесть вечера. Промучившись в постели с полчаса, я встал, умылся, достал из сумки несколько листов бумаги и стал сочинять план завтрашних действий.
Срок Коловратов отбывал, работая на той же стройке, только уже за колючей проволокой.
— У вас, — подчёркнуто вежливо, что обычно не предвещало ничего хорошего, сказал следователь, — странный послужной список. Вы вдруг возникли в Севастополе в моряках, потом вдруг оказались среди танкистов?
Что мог ответить ему Коловратов? Он и сам не понимал зигзагов своей судьбы. С началом войны он попросился на фронт. Его направили сначала в штрафную роту, но уже на разборке всех, у кого были небольшие сроки, и кто не имел 58-й, отправляли на фронт обычным порядком. И громила Коловратов понравился какому-то «покупателю» в морской форме.
Так он оказался в Севастополе. Его ремесленное образование пригодилось, и он попал на тральщик помощником моториста.
— В Севастополе я оказался по мобилизации, — сказал Коловратов. — А после ранения меня отправили в госпиталь, в Сталинград. Тогда никто и не думал, что немцы начнут наступление на Сталинград.
— И вы оказались в рядах танкистов?
— Нет, с моими габаритами в танке не поместиться, я был в танковом десанте.
— А кто вас рекомендовал в «Смерш»? — спросил следователь.
— Меня отобрали его представители, — ответил Коловратов.
— Странно всё это, — заметил Попатенко, — с вашей биографией нельзя попасть в «Смерш», а вы в него попали.
— На фронте биографиями не интересуются…
— Интересуются, ещё как интересуются, — не согласился с Коловратовым следователь. — Вот я, например, выяснил, что в Сталинграде при странных обстоятельствах погиб командир вашей роты.
— Там все погибали при таких обстоятельствах, — сказал Коловратов.
— Да, — поддался ему Попатенко, — но перед этим им не угрожали подчинённые…
— Я ему не угрожал…
— То и подозрительно, вы действительно ему не угрожали, но за тем, кто угрожал, стояли вы… Старый зэковский приём — сделать что-либо чужими руками. А теперь скажите, почему вы умолчали о вашей судимости и пребывании в лагере во время беседы в Сталинграде с представителями «Смерша»?
— Меня об этом не спрашивали, да и беседы никакой не было. Меня нашёл Граббе и взял к себе в охрану.
— Есть ещё более странные обстоятельства. Человек, который привёз вас в Севастополь, погиб. Ваш командир роты в Сталинграде — погиб. Граббе, после того, как взял вас к себе, тоже погиб. Как вы можете это объяснить?
— Никак, — коротко и зло ответил Коловратов.
— Правильно, — почти дружелюбно согласился Попатенко. — Однако вам придётся ответить ещё на один вопрос. Куда вы исчезли на целых двадцать четыре часа перед последней операцией в прифронтовой полосе?
Коловратов промолчал.
— Но отвечать на этот вопрос вам придётся уже в другом месте.
Попатенко встал, и тут, словно этого ждали невидимые соглядатаи, открылась дверь, и вошли двое солдат с автоматами.
Попатенко поморщился:
— К чему этот театр. Мы с раненым выйдем во двор, пройдём к выходу, а вы уж потом с автоматами…
В госпитале был тихий час, и Коловратов с Попатенко подошли к машине с будкой никем не замеченными.
Пока один из конвойных бегал за его обмундированием, а затем относил халат, он сидел с Попатенко в будке. Потом следователь выпрыгнул наружу, а вместо него забрались солдаты с автоматами.
— Проваторов, — раздался голос Попатенко.
— Я, таш капитан, — отозвался один из конвойных.
— Будешь за старшего.
— Есть.
Коловратов присмотрелся к своим конвоирам. Бритва ещё не касалась их лиц.
— Давно на службе? — спросил он.
— Разговор-рчики, — прорычал старший Проваторов.
«И то верно», — подумал Коловратов. Однако между тем Коловратовым, который тянул срок с тридцать девятого по сорок первый, и нынешним, впитавшим опыт спецопераций в тылу и вне тыла врага, была дистанция огромного размера. Когда машину начало качать, в голову Коловратова пришла интересная мысль. А что если при очередном качке придать телу дополнительно ускорение и перелететь на противоположную лавку, где сидел второй конвоир. Чуть придержать его автомат и ударить ногой Проваторова, а затем задавить второго. И это должно получиться, поскольку начало его движения ни у кого из конвоиров не вызовет подозрения.
«Я тебе покажу разговор-рчики», — подумал он с некоторым злорадством и стал ждать следующей кочки или впадины на дороге. Кто-то стучался ко мне. Я глянул на часы — была половина девятого. Петрович обещал появиться в девять.
— Да-да, — заорал я, чтобы они не подумали, что номер пуст, — сейчас открою.
Конечно же, я уснул под утро, но спал не более двух с половиной часов.
Я открыл дверь. Передо мной стоял свежий, выбритый и пахнущий одеколоном Петрович.
— Извините, — сказал он, — я на полчаса раньше. Готов проводить вас на завтрак.
— Не стоит — есть я захочу только к обеду. А к выезду готов уже сейчас.
— Хорошо, — ответил Петрович, — я жду вас в машине.
Вода в кране оказалась жёсткой, мгновенно снимала мыльную пену, но я сумел побриться и не порезаться. Затем захлопнул дверь номера и с папкой под мышкой спустился вниз, где у входа в гостиницу меня ждал Петрович.
— Человек, о котором я вчера говорил, — сказал Петрович, — в двух шагах отсюда, может, начнём с него?
— Фёдор Антонович Крючков, — представился человек, о котором мы говорили вчера, когда мы зашли к нему в кабинет, расположенный с торца гостиницы, — чем могу?
Я назвал себя и спросил, не знает ли он некоего Терского, который когда-то служил здесь в погранкомендатуре.
— Знаю, — сказал Крючков, — и очень хорошо.
— Значит, я на верном пути.
— Возможно, — ответил он.
— Петрович сказал, что вы были знакомы с Коловратовым.
— Был, и довольно хорошо, но рассказывать о нём — дело неблагодарное.
— Почему?
— Много непонятного. Я полагаю, что вы должны всех послушать и сами оценить сказанное.
— А где сейчас Коловратов?
— Он в доме престарелых, во всяком случае, был там полгода назад.
— Это в Благовещенске?
— Нет, это ещё дальше, в Белогорске.
— Так, сто шестьдесят до Благовещенска и сто до Белогорска. Действительно далековато даже по меркам Сибири.
— Дальнего Востока, — поправил меня Петрович.
— Извините, совсем запутался.
— Ничего страшного, — сказал Петрович, — раз уж вы здесь, надо отработать этот участок, а потом заехать в Белогорск.
— Логично, — сказал Крючков, — мы можем начать с местного музея. Там есть материалы о ветеранах войны. Но можно съездить и в деревню, где жил Коловратов.
— Можно, — вмешался в разговор Петрович, — тем более, что мне туда надо по делу.
— Такую оказию нельзя упускать, — сказал Крючков. — Если не возражаете, я съезжу с вами, а то жена Коловратова без меня с вами говорить не станет.
— У него жива жена?
— Конечно, она же значительно моложе его.
— А как её зовут?
— Её зовут Анастасия.
— А уж не она ли…
— Коловратов говорил, что она…
— Ну, таких чудес не бывает.
— Бывает, — сказал Крючков, — и вы в этом убедитесь.
Когда все уселись в машину и она, пропетляв по улицам посёлка Поярково, выехала на трассу, Крючков, откинувшись на сиденье, спросил:
— Как там в Белоруссии?
— Ну, — сказал Коловратову Попатенко, — было время подумать?
— Н-да, — неопределённо отозвался Коловратов.
— Так где мы отсутствовали целые сутки перед очередным выходом на задание?
— Я был… у одной знакомой.
— Так и запишем. Это было 20 августа?
— Да.
— И где живёт ваша знакомая?
— В Лиде.
— А точнее?
— Не знаю.
— И как давно вы знакомы?
— С двадцатого августа.
— Лихо, — следователь внимательно посмотрел на Коловратова.
Коловратов промолчал, только неопределённо пожал плечами. Двадцатого августа он пошёл на рынок за самосадом. Трофейные сигареты его не устраивали. Он хотел перед операцией накуриться до одури, чтобы тошнило, — это на некоторое время избавляло от желания закурить. Он выменял мешочек самосада за пару банок немецких консервов и стал бесцельно ходить между торговыми рядами, пока не заметил полногрудую бабу, бойкую, языкатую. Он остановился перед ней и стал бесцеремонно её разглядывать. Трудно сказать, что заставило его выделить эту женщину из множества других торговок. Впрочем, это не столь важно. Он уже давно заметил, что к определённого вида дамам его тянет, как магнитом. И, как ни странно, почти такое же влечение испытывали эти женщины к Коловратову.
