— Пан офицер хочет угостить пани сигаретой? — спросила женщина с едва уловимым акцентом низким грудным голосом.
— Н-да, — Коловратов протянул ей начатую пачку трофейных сигарет.
— Пан офицер свободен?
— Н-да, — так же неопределённо сказал Коловратов.
Дама тут же стала собирать вещи с прилавка.
— Как её зовут? — спросил Попатенко, вернув Коловратова из воспоминаний в сегодняшний день.
— Лёдя…
— Это имя или прозвище?
— Имя.
Лёдя жила в домике на окраине Лиды, который был окружён палисадником. Во дворе чисто, значит, ни живности, ни кур у Лёди не было.
Они зашли в дом. Коловратов снял вещмешок и поставил на пол. Леокадия прошла мимо него к буфету, при этом она чуть коснулась гостя, от чего Коловратова мгновенно бросило в жар. Женщина достала из буфета бутыль с самогоном, поставила её на стол и тем же путём двинулась обратно. Но Коловратов не дал ей пройти. Он протянул к ней свои ручищи и по тому, как она жадно потянулась к нему, понял, что её рейды за бутылью и закуской были наживкой, на которую она ловила его, а он не мог не попасться.
Из дома с палисадником он ушёл утром, пообещав прийти ещё, хотя наверняка знал, что обещания своего не сдержит.
— Так, — сказал следователь, — значит, вы дважды нарушили требования конспирации. Во-первых, ушли накануне операции на рынок, а во — вторых, исчезли на целую ночь, правда, прикрываете всё это контактом с женщиной.
— Ничего я не прикрываю, — сказал Коловратов, — я действительно был с женщиной. И я сказал об этом Граббе.
— Ну, с Граббе сейчас взятки гладки, — ответил следователь, — он расплатился за излишнюю доверчивость своей жизнью.
— А я тут при чём?
— Вас надо было отстранить от операции, операцию отменить, а Граббе не сделал этого. И мало того, он же попросил Коровина не говорить никому о том, что один из бойцов перед операцией отлучался из расположениягруппы. Но самое главное доказательство вашего предательства я оглашу сейчас…
* * *
В Канино приехали через час. И весь этот час Крючков готовил меня к встрече с женой Коловратова. Делал он это как хороший сын, который намеревается показать посторонним свою не совсем психически здоровую мать.
Я не должен был обращать внимания на беспорядок в доме, если таковой будет. Не должен удивляться тому, что на один и тот же вопрос Анастасия Дмитриевна может ответить по-разному и так далее.
Канино было небольшим селом, перерезанным пополам довольно широким ручьём.
Мы крутанулись по главной улице, съехали в переулок и остановились у полуразрушенного домика. Крючков вышел первым и закричал:
— Анастасия Дмитриевна, к вам гости.
Через час мы вышли из дома жены Коловратова. Я был обескуражен. Всё, о чем меня предупреждал Крючков, произошло. Анастасия Дмитриевна путалась в показаниях, не могла пояснить, как она оказалась в Белоруссии. Крючков пришёл к ней на помощь.
— А где фото Григория Ивановича? — спросил он.
Хозяйка тут же достала из комода старую картонную папку и принесла к столу.
Крючков бросился ей помогать. Он долго возился со шпагатными тесёмками. Видя, что их не развязать, хозяйка пошла во вторую комнату и вернулась с охотничьим ножом. Уверенное движение — и клинок разрезает тугой узел. В папке несколько фотографий Коловратова в морской форме, вырезки из газет.
— Это статьи про Гришу, — говорит хозяйка.
— А где письма? — спрашивает Крючков.
— Какие письма?
— Те, что ему писал Богомолов.
— Не знаю, наверное, кто-то украл.
— Кто?
— Завистники.
— А, понятно.
На самом дне папки был свёрток, точнее, что-то завёрнутое в пожелтевшую от времени газету. Ия, и Петрович напряглись, потому что в нём могло содержаться то, что расставляло все точки над «i», или, наоборот, то, что ставило крест на красивой легенде о прототипе Таманцева.
Крючков стал разворачивать газету. В ней была книга Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого» — одно из первых изданий. Я стал листать страницы в надежде найти посвящение, которое подписал автор своему прототипу, но не нашёл. Зато увидел множество подчёркиваний, которые когда-то делал Коловратов.
Они все были в главах «Таманцев». Подчёркнуты были в основном ключевые фразы, освещающие биографию Таманцева и основные эпизоды его службы в качестве «чистильщика» и грозы «паршей». И только в одном месте карандашом был выделен большой отрывок текста. Это было описание «дуэли» Таманцева с Павловским.
Ещё сутки провёл Коловратов в КПЗ — не КПЗ, гауптвахте — не гауптвахте. Это было странное сооружение: отдельно стоящий дом, что-то вроде флигеля с решётками на окнах, крепкими дверями и часовым за стенами.
На следующий день его опять повели на допрос к Попатенко.
— Ну-с, — сказал тот, увидев Коловратова, — вот и наступает…
— Что наступает? — спросил Коловратов.
— А вы не догадываетесь?
— Нет.
— Момент истины наступает. Знаете, что это такое?
Коловратов ничего не ответил. Что такое момент истины, он не знал да и не хотел знать. А всё, что было выше его понимания, он не только не принимал близко к сердцу, но и вообще не брал в голову.
— Повторим пройденное, — сказал следователь, — вы утверждаете, что 20 августа ходили на рынок не для встречи со связником.
— Каким связником?
— Армии Крайовой, — ответил следователь.
— Не знаю я такой армии.
Следователь сочувственно покачал головой, а потом вдруг сказал:
— Не знаете и не знаете, они же не представляются?
— Не понял.
— Ну, конечно, не представляются. Да, как звали ту женщину, с которой вы провели целые сутки вне части?
— Я провёл с ней ночь…
— Ах да, всего лишь ночь… Тогда я поставлю последнюю точку в нашем расследовании.
После этих слов Попатенко встал, прошёл к сейфу, демонстративно достал папку, вынул оттуда лист бумаги стал читать:
— На ваш запрос от 30 августа сорок четвёртого года, входящий… сообщаем, что Пшебельская Леокадия Казимировна, тысяча девятьсот четырнадцатого года рождения, уроженка Белостока, проживающая в городе Лида, по улице Лесная, дом 21, нам известна. Разрабатывается нами как близкая связь «Янека», руководителя разведпляцовки в Гродно…
— Чего руководителя? — переспросил Коловратов.
— Разведплощадки, — пояснил следователь. — За сим наше следствие окончено. Вас требует под своё крылышко трибунал… Проваторов!
В комнату вошёл уже знакомый Коловратову конвоир.
— Будете сопровождать подследственного, — сказал ему Попатенко.
— Руки назад, — грозно скомандовал Проваторов, — вперёд, шагом марш.
Во дворе их ждал второй конвоир и машина. Коловратов влез в будку, за ним прыгнул второй конвоир, а Проваторов чуть задержался. В это время из дома вышел военный, звание которого Коловратов не успел рассмотреть, и скомандовал:
— Хватит одного…
— Но по инструкции… — попытался возразить Попатенко.
— Я здесь инструкция, — отрезал военный.
Проваторов закрыл дверь будки, и машина тронулась. Коловратов посмотрел на своего конвоира. Чокнулись они здесь в тылу, что ли? Оставить его один на один с этим пацаном, у которого автомат в положении «на грудь». Да он и в первый раз мог задавить обоих конвоиров, но машину почему-то перестало качать.
Коловратов ещё раз взглянул на своего конвоира. Паренька трясло и, как догадался Коловратов, трясло от страха. Он боялся Коловратова, боялся три дня назад, когда конвоировал его с Проваторовым, и тем более сейчас. Его прямо парализовало от страха. Но не тяжёлый взгляд Коловратова был этому причиной, а что-то другое. Именно это «что-то» остановило Коловратова. Звериным чутьём он почувствовал здесь опасность ловушки.
Однако постарался сделать свою физиономию ещё более зверской. Этим он довёл конвоира до состояния шока, что в какой-то мере компенсировало его унижения в последние трое суток.
Когда-то его дед, живший в Горной Шории, брал его на лето к себе в деревню. Именно дед научил его стрелять, а вовсе не инструктора в Севастополе. От него Коловратов усвоил железное правило: чтобы всегда попадать в цель, нужно выработать в себе чувство устойчивости. А оно не зависит от того, пятьдесят в тебе кэгэ или сто. Устойчивость — это внутреннее состояние. Устойчив ты внутри, устойчиво и твоё тело.
Ещё там, в тайге, стало появляться у Коловратова интуитивное чувство будущей удачи на охоте. Он знал, в какую цель попадёт, а по какой цели стрелять не будет.
И какое бы оружие потом ни брал в руки Коловратов, ему достаточно было сделать несколько пристрелочных выстрелов, и он словно срастался с автоматом или пистолетом. Однако пистолет он не любил. Однажды увидел, как Трошин стреляет из двух пистолетов одновременно, и предложил тому пари. Спор он выиграл, но никогда больше не стрелял из пистолета.
