Я вышел из музея и направился в отделение УФСБ, с радостью воспринимая то, что я сам ориентируюсь хотя и в небольшом, но районном центре, где я никогда до этого не работал.
Петрович проводил совещание со своими подчинёнными. Он познакомил меня с сотрудниками.
Затем мы с Петровичем уединились в его кабинете.
— Ну, — спросил я его, сгорая от нетерпения.
— Она не могла быть ни связной, ни радисткой.
— Почему?
— Она 36 года рождения и в сорок четвёртом ей было восемь лет.
— Да-а.
— Что будете делать?
— Ехать обратно, но в Белогорск я всё же заеду.
— Дело ваше.
— Петрович, а сколько сейчас в Москве?
— Минус шесть, — ответил Петрович.
— Значит утро.
— Угу.
— Один звонок в Белокаменную?
— Ну, если только один.
Я набрал номер Анатолия. Соединение прошло безукоризненно. Слышимость была тоже хорошая, правда, параллельно с голосом было какое-то завывание. — Привет, начальник, — обратился я к своему однокашнику, — моя просьба?
— Выполнил, но порадовать ничем не могу. Коловратов Григорий Иванович, рождения 20 года, уроженец Сталинска, в кадрах «Смерша» не значится.
— А может, он был прикомандирован?
— Нет, такие тоже учитывались.
— Спасибо, отбивайся. На обратном пути я к тебе заскочу…
— Ну, что? — спросил Петрович.
— По учётам не проходит.
— Что будем делать?
— Простимся с Крючковым и в путь.
— Прямо сейчас?
— Нет, думаю, завтра.
Однако проститься с Крючковым не удалось. Он был занят и сказал, что может встретиться со мной только утром. Вечер я провёл в компании коллег в квартире начальника отделения. Во время товарищеского ужина показал им свой последний фильм, затем пошёл в гостиницу.
Утром я встал пораньше и заглянул в кабинет к Крючкову.
— Готовитесь убыть? — спросил меня он вместо приветствия.
— Да, — сказал я, — поэтому хочу проститься и, если позволите, задать несколько вопросов.
— К вашим услугам, — не без иронии ответил он.
— Как вы сами познакомились с Коловратовым?
— Я, как и Терский, служил когда-то в погранкомендатуре, а это — мужской коллектив, мужские интересы.
— И в чём заключались интересы вашей комендатуры?
— В охоте, в чём же ещё.
— И в этом вам помогал…
— И в этом мы не могли обойтись без помощи местных…
— Охотников-любителей?
— Ошибаетесь, — сказал он, — профессионалов. Коловратов когда-то был профессиональным охотником и даже инструктором по охоте и туризму. В одно время появился у нас зам по воспитательной работе, фамилию его называть не буду, назову по-старому, как привычней и вам, и мне, — замполит. Имел он большую страсть к охоте, хотя охотник был слабый. Так вот, он сколотил маленькую группу из подчинённых, чтобы не быть одному, и привлёк к этому делу в качестве проводника и знатока здешних мест Коловратова.
— И чего же охотничья братия не заступилась за него, когда жена сдала его в дом престарелых?
— Не дело братии вмешиваться в дела семейные — это во-первых, а во — вторых, к этому времени братия уже распалась…
— Почему?
— Времена наступили для меня малопонятные.
— В смысле?
— Во-первых, стали приезжать совсем молодые офицеры, а это поколение даже я не совсем понимал…
— А во-вторых?
— Во-вторых, сам Коловратов перестал быть понятен. И когда он начинал говорить о войне, над ним стали потихоньку посмеиваться. Правда, делали это не в глаза, но он, видимо, чувствовал это. Однажды тот же замполит сказал ему, что о войне невозможно узнать правду, пока живы ветераны войны.
— Да, — согласился он. Но Коловратов не подумал, что в эту фразу замполит вкладывал совершенно другой смысл.
— И какой же?
— «А ветеранов с каждым годом становится всё больше и больше», — сказал тогда замполит.
— И Коловратов обиделся?
— Да, но тогда он виду не показал, а отомстил замполиту по-своему. В сорок шестом перебрался Коловратов в Сталинск и стал инструктором по спорту и туризму. В сорок восьмом отменили карточки, жизнь стала лучше, появились люди с деньгами. Они жаждали развлечений. Коловратов стал водить группы в тайгу. Работа — не бей лежачего. Неделя — на маршруте, две недели — дома. На маршруте даже интересней. Разный попадался в группах народ, но опять же, что нравилось Коловратову, он для всех в тайге — царь и бог. Он один всё знал и умел. Иногда у костра как-то неожиданно, сам по себе заходил разговор о войне, и Коловратов мог рассказать туристам о рейдах в немецкий тыл. Но когда особо любопытные пытались выяснять детали, многозначительно умолкал. И слушатели правильно понимали: время деталей ещё не наступило.
Осенью сорок девятого он пошёл в тайгу с очередной группой. В группе был мужик по имени Владик, который ему сразу не понравился. Но разве в мужиках дело, ведь ещё от первого срока на бедре Коловратова красуется наколотая тушью в три иголки надпись: «Вот что нас губит», — а ниже неё — бутылка, нож и женщина.
Была в той группе женщина, которую взял с собой Владик. Звали её Клавдия. Её интерес к своей персоне Коловратов почувствовал сразу. Была ли это истинная страсть или только способ позлить своего дружка, тогда трудно было понять. Но между мужиком и Коловратовым началось незримое соперничество. И надо же такому случиться, что на одном из привалов Владик предложил устроить соревнование по стрельбе. Но не просто так, а после стакана спирта.
Разлили спирт по кружкам, поскольку в поход стаканы не брали, выпили.
— Пошёл, — сказал мужик.
Кто-то бросил в воздух кепку. Владик выстрелил первым, но промахнулся. И тогда выстрелил Коловратов. Кепку резко подбросило вверх, раздались восторженные возгласы.
Но мужик не согласился с результатом. И тогда они повторили соревнование. Владик опять проиграл.
Ночью в палатку Коловратова пришла Клава. Раньше он никогда не допускал на маршруте вольностей с туристками. Но спирт сделал своё дело, и Клавдия осталась у него, пообещав, правда, утром перебраться в свой спальник.
Солнышко уже ощущалось даже сквозь брезент палатки. Коловратов выбрался наружу и увидел свой нож, всаженный по самую рукоять в спальный мешок Клавдии. Нож был широкий, и на спальнике совсем не было крови. В первую минуту Коловратов подумал, что его так жестоко пытаются разыграть, мстя за вчерашний проигрыш в стрельбе. Но всё оказалось не так просто. Потом была драка с Владиком, который прекрасно разыграл роль оскорбленного любовника и мстителя за убитую подругу.
«Два петра», как говорили зэки, из своего двадцатилетнего срока оттянул Коловратов и решил в Сталинск не возвращаться. Он поступил в Хабаровске в строительный техникум. Окончив его, попросился в самую глушь, в посёлок Канино, оттуда потом никуда не уезжал.
Перед самым отъездом из Хабаровска познакомился он с женщиной, напоминавшей ему ту девочку-связную, которую он спас в Белоруссии. Впрочем, с той поры Коловратов, казалось, прожил несколько жизней — и настоящих, и вымышленных, и стал их путать.
* * *
Петрович довёз меня до Благовещенска. Там я попытался взять билет до Улан-Удэ, но выяснилось, что самолеты из Благовещенска туда не летают. Пришлось брать билет до Иркутска на завтра, прощаться с Петровичем и спешить на вокзал, откуда я электричкой отправился в Белогорск.
Дом престарелых я нашёл быстро, но начальства на месте не оказалось. Точнее, самым главным человеком там на момент моего появления была кастелянша. После недолгой беседы я напрямую попросил её о помощи. Сказал, что хотел бы поговорить с Коловратовым, но знаю, что он старик вздорный и может меня послать…
— Нет, — перебила меня кастелянша, — не может.
— Почему? — удивился я, не догадываясь о причинах такого ответа.
— Он умер, — просто ответила кастелянша.
— И давно?
— Полгода назад.
— А почему об этом никто не знает?
— Мы сообщаем родственникам, но если они не приезжают и не забирают умершего, хороним сами на местном кладбище.
— Вот как.
— Вы его родственник?
— Нет, я человек, который его хорошо знал.
Я не стал спрашивать у кастелянши, как проехать на кладбище. Кладбище самое известное место в любом городе. Если не верите мне, то проверьте: все жители городов, посёлков и других населенных пунктов могут не знать, где у них сидят начальники, но где находится кладбище, вам подскажет любой. Недолго думая, я поймал частника и попросил его отвезти меня на кладбище. По дороге я сказал ему, что захоронение должно быть свежее, полугодичной давности.
— Частное или общечеловеческое? — спросил мой водитель, ошарашив меня последним прилагательным.
— В каком смысле? — не понял я.
— В прямом. Если его хоронят родственники, то это частное захоронение, если организации, то общечеловеческое.
