— В прямом. Если его хоронят родственники, то это частное захоронение, если организации, то общечеловеческое.
— Они что, в разных местах?
— Разумеется.
Подъехали к кладбищу. Я попросил водителя подождать меня и пошёл влево, туда, где были так называемые общественные захоронения. Могилу я нашёл быстро. Табличка, прибитая к деревянному колу, сообщала, что здесь похоронен Коловратов Григорий Иванович. Там же значился год рождения и год смерти, а ниже кто-то приписал шариковой ручкой: «Награжден орденом Красного Знамени и орденом Отечественной войны второй степени».
Вернувшись с кладбища в город, я решил добраться до вокзала и уехать в Благовещенск. Но всему этому не суждено было сбыться, поскольку на последнюю электричку я опоздал. Я обратился к старушкам, которые «дежурили» на подступах к вокзалу, и не ошибся. За триста рублей одна из них согласилась предоставить мне комнату.
Звали старушку Антоновной. Она привела меня в квартиру, показала комнату, в которой было ещё три кровати, и стала опрашивать по схеме, известной со времен римского права: кто я, откуда, с какой целью и по какой нужде прибыл в Белогорск.
— Это вам для анкеты проживающего? — пошутил я.
— Нет, — совершенно серьёзно ответила Антоновна, — товарки вечером на лавочке соберутся и спросят: откуда жилец?
— А вы скажите им, что я из Новосибирска.
— Правильно, — ответила Антоновна, — а то, если скажу, что из Минска, так они вопросами замучат, а из Новосибирска… это же рядом…
Я отдал Антоновне деньги, она указала мне кровать, снова пожаловалась, что «на жильцов не сезон», и пошла на улицу к подругам. Правда, дойдя до дверей, она вдруг остановилась и спросила:
— Да, а как там в Белоруссии?
— Так же, как и у вас.
— Ясно, — сказала Антоновна и закрыла дверь.
А я развалился на кровати, достал из сумки дневник и стал читать.
К вечеру подстрелили косулю и притащили её в лагерь.
Коловратов наклонился над тушей, рассматривая добычу, затем вытащил нож, чтобы снять с неё шкуру и разделать.
— Шкуру нужно снять, а мясо на куски резать не надо, — сказал замполит, — мы пожарим тушку на вертеле.
Но Коловратов не тот человек, чтобы слушать кого бы то ни было. Он снял шкуру, а потом стал рубить тушу на части.
— Ну, я же просил, — возмутился замполит.
— Сварим в казане, — сказал, как отрезал, Коловратов.
Он не то, чтобы был против этого экзотического способа приготовления мяса, просто не знал, как его жарить на вертеле, а признаться в этом было выше его сил.
Мясо ещё варились, а охотничье сообщество уже уселось вокруг скатерти «самобранки», которую заменяла клеёнка, густо уставленная всем, что называют холодной закуской.
Выпили по первой, закусили, потом — по второй. К третьей подоспело мясо.
Большие дымящиеся куски разложили на крышке от казана.
— Кто под горячее не пьёт, — сказал замполит, — тот богато не живёт.
Все выпили и навалились на мясо. После горячего пиршество пошло медленнее.
— Когда я служил на Кавказе, — сказал замполит, — я видел, как на вертеле зажаривают быка, а в быка помещают барана, а в барана — гуся, а в гуся — утку, а в утку — фазана, а в фазана — голубя, а в голубя — воробья.
Подчинённые выразили удивление.
— Царское блюдо, — произнёс замполит.
— У-у-у, — поддержали его подчинённые.
— Западло, — сказал на это Коловратов.
— Что? — не понял замполит.
— Западло воробья есть.
Замполит обиделся. Присутствующие стали его успокаивать.
Компания разбилась на две группы: одни уговаривали замполита не обижаться на старика, а другие говорили старику, чтобы он не заводил начальника. Но вскоре все забыли об этом инциденте. В устоявшихся охотничьих компаниях — большие они или маленькие — у каждого своя роль. И не только на охоте, но и после её завершения. Апофеоз мероприятия вовсе не щедрое застолье, а послеобеденная или «послеужинная» беседа.
Уязвленный замполит лучше других знал это. Он ждал своего часа и дождался.
Все уже самые ненасытные отвалились от скатерти-клеёнки и расслабленно отдыхали, глядя на дымок костра. Разговор шёл сначала ни о чём, а потом, как обычно в мужских компаниях, зашел о женщинах.
— У нашего бывшего коменданта, — начал один из охотников, — была жена — золотая женщина. Все считали, что они дружили в детстве, а потом выяснилось, что познакомились они весьма странно.
— А Иваныч, — сказал один из охотников, кивнув в сторону Коловратова — вообще свою жену у немцев утащил…
Все примолкли, давая Коловратову возможность рассказать о том, как вынес он свою будущую жену из немецкой комендатуры. Однако в паузу вклинился замполит:
— У Василия Шукшина, — сказал он, — есть рассказ, который называется «Миль пардон, мадам». Там один мужик, которого смешно звали Бронькой Пупковым, рассказывал всем на охоте, как покушался на Гитлера.
Коловратов разозлился: его ещё никто не перебивал, когда он соглашался что-то рассказать о своём военном прошлом. Но замполит, видимо, решил как можно больнее уязвить Коловратова.
— Вот вы говорите, — сказал он, — что стреляли с двух рук, но кто это может подтвердить?
— Я сам и могу, — угрюмо прогудел Коловратов.
— Всё это слова, — распалялся замполит, — я уверен, что вы сейчас и в верблюда не попадёте.
— Со ста шагов в твою коленную чашечку, — сказал Коловратов.
Дело заходило слишком далеко. Собравшиеся это почувствовали, зашумели. Но как-то уговорили замполита и Коловратова не заводиться и продолжили пьянку. Замполит даже предложил тост: за поколение, прошедшее самую жестокую войну двадцатого века, и налил Коловратову полную кружку водки. Потом трёп продолжался, но некий осадок от стычек начальника с Коловратовым остался, и, наверное, поэтому в тот день выпили больше обычного и стали делать то, чего никогда не делали.
Установили рядышком две пустые бутылки, отмерили пятьдесят метров и стали стрелять.
Коловратов смотрел на развлечение молодёжи с иронической усмешкой и не участвовал в нём.
— А не слабо, — предложил ему замполит, — самому, это, конечно, не верблюд…
— В твою шапку, — сказал Коловратов.
— Годится, — ответил замполит, — но бросаю я.
— Угу, — согласился Коловратов.
Замполит сорвал с себя шапку и подбросил вверх. Шапка взлетела очень высоко, на какое-то мгновение остановилась в воздухе, и именно в это мгновение её догнал заряд дроби из ружья Коловратова.
Что эту шапку уже нельзя будет носить, поняли все ещё до того, как она упала на землю.
Но Коловратов на этом не остановился. Мрачным взором оглядел он притихшую компанию, резко повернулся и выстрелом из второго ствола разнёс бутылки, в которые так и не смогли попасть собутыльники.
— Фраера! — сказал он сквозь зубы, покачнулся и пошёл спать.
С той поры на охоту с военными он не ездил.
* * *
На следующее утро я без приключений добрался на электричке до Благовещенского вокзала, пересел там на маршрутку и уже через полчаса был в аэропорту. Чувствовал себя неважно, потому что не выспался. Была на то своя причина. Стоило мне погасить в комнате свет, как что-то стало меня отчаянно кусать. Зажег свет, обшарил постель, но ничего не обнаружил. Позднее понял, что это, скорее всего, были клопы, которые не входили в перечень услуг Антоновны, но внесли свой колорит в мое белогорское приключение.
У входа в аэропорт заметил знакомую фигуру Петровича.
— Ну, как поездка? — спросил он. — Удачно?
— Любопытствуешь или есть свой интерес?
— И то, и другое.
— Коловратов умер полгода назад.
Петрович развёл руками: мол, всё в воле Божьей.
— Здесь по делу? — спросил я.
— Нет, я же помню номер и время рейса, заехал проводить.
Мы двинулись на регистрацию, после которой я опять вспомнил поговорку: «не имей сто рублей…»
Молоденький сержант пограничник спросил меня:
— Ваша регистрация?
— Я только что зарегистрировался, — ответил я ему.
— Вы зарегистрировались на рейс, — сказал он мне тоном, каким обычно папаши наставляют неразумных дитятей, — а где ваша регистрация в Амурской области — вы же в пограничной зоне?
«Твою мать, если бы я был командировочным, то сохранил бы квитанцию из гостиницы, а так… она сейчас лежит в урне в далёком поселке Поярково».
— Володя, — радостно произнёс сержант, обращаясь к милиционеру, стоящему поодаль, — твой клиент.
Милиционер лениво двинулся ко мне, пришлось звать на помощь.
— Петрович, — окликнул я своего коллегу, — у меня проблемы.
Милиционер уже рассматривал мой паспорт, когда подошёл Петрович, представился и, кивнув на меня, сказал:
— Это наш коллега и гость… из Белоруссии.
