В сборах мне помогает молодой начинающий снайпер по фамилии Земмер, один из оставшейся в нашей роте четверки. Остроносый, с веснушчатым лицом, он выглядит совсем мальчишкой, но рука у него твердая, стреляет он неплохо, хотя часто слишком торопится. Прежде до серьезных заданий я его не допускал, однако теперь, после выбывших Штайнберга и силезца, придется рассчитывать и на этого юнца.
Земмер надел на мою каску проволочный каркас и аккуратно прикрепляет к нему маскировку. Я должен слиться с местным пейзажем, и тут нельзя допустить промашку. Пожухлая листва, трава не того оттенка, все это может быть обнаружено противником, а со снайпером не церемонятся, его сразу накрывают минометным или артиллерийским огнем. Закончив с каской, Земмер «украшает» мой камуфляжный комбинезон пучками травы и лоскутами ткани. Я подтягиваю ремни, несколько раз слегка подпрыгиваю на мысках. Ни одна деталь экипировки не должна издавать шума. Ночью любые звуки далеко слышны. А сейчас тихо, русские нас не беспокоят, видимо, к чему-то готовятся. Я постепенно превращаюсь в некое подобие ходячего куста.
— Разрешите обратиться, герр обер-ефрейтор, — чуть запинаясь, робко спрашивает Земмер.
— Обращайся.
— Когда вы позволите мне выходить на операции? — Он смотрит вопросительно, в глазах явно проскальзывает обида. — Или хотя бы с собой возьмете?
— Когда профессии своей обучишься до конца, — равнодушно отвечаю я. Мальчишка рвется в бой, внутренне злится на меня за то, что не выпускаю его с позиций. — Когда поймешь, что твоя задача не только уничтожить цель, но и живым уйти.
— Но я же снайпер…
— Ты не снайпер, ты недоучка, — мне не хочется его обижать, но он не понимает, что я лишь пытаюсь сохранить ему жизнь. — Вон силезец этот, Кальт, поторопился, и двоих нет. Так что пока не научишься быть терпеливым, привязывать тебе траву к каскам.
— Но ведь вы сами, герр обер-ефрейтор, говорили, что настоящий опыт можно получить только в реальных условиях, — упрямый мальчишка начинает мне надоедать, продолжает настаивать на своем.
— Куда ты вечно торопишься? Хладнокровный расчет, сосредоточенность и полное спокойствие — вот самые ценные качества нашей профессии. А в тебе этого нет. И кто вас только натаскивал в учебке?! Второго выстрела у тебя может не быть. Научись концентрироваться на первом, вкладывать в него все свое умение. Никогда не спеши. Понял?
— Так точно! — слегка насупившись, отвечает Земмер.
Он недоволен, я снова уничтожил в нем всяческую надежду. Становится его жалко, но виду не подаю. Пусть считает меня упертым козлом, зато проживет дольше.
— Подай винтовку, — приказываю ему, всем видом давая понять, что разговор закончен.
Земмер послушно протягивает мне оружие.
В работе я использую К98к образца 1935 года. Винтовка меня полностью устраивает, особенно после того, как поменял штатный полуторакратный прицел на четырехкратный и переместил его немного ближе, поскольку стандартное крепление неудобно. Рассчитывалось оно на то, что стрелок сможет одновременно смотреть в прицел и наблюдать за обстановкой. Однако вышло так, что подобное крепление не позволяет качественно прицелиться. Кое-кто использует трофейные русские винтовки Мосина, благо недостатка в патронах нет, после каждого боя их остаются целые россыпи, но я неплохо управляюсь и с отечественным оружием. Винтовка закамуфлирована, обмотана тряпками, и в лесу неотличима от обыкновенной коряги или заросшей мохом ветки. К оптике прицела и бинокля заранее прикреплены картонные кругляшки с узкими прямоугольными прорезями. Это снижает вероятность того, что русские заметят блики.
— Штайнберг умер, — вдруг торопливо бормочет Земмер, опуская глаза.
— Господи! — ошеломленно восклицаю я. — Откуда узнал?
— Ребята повезли его из лазарета в госпиталь, — сбивчиво продолжает Земмер, едва сдерживая слезы. — И километра не отъехали, как он дышать перестал. Говорят, слишком много крови потерял, пока шел к нам.
— Жаль, — сухо подытоживаю я, а в голове невольно мелькает циничная мысль, что его родственникам в похоронке вполне можно написать: «Геройски погиб, оторвав член от дерева».
На самом деле, Штайнберга мне не жаль. Он решил поиграть с судьбой и проиграл. Да и силезца с собой потащил только ради того, чтобы тот потом рассказывал всем, насколько Штайнберг хорош в деле. Земмер этого не понимает, а объяснять ему бесполезно. Для него Штайнберг — настоящий герой. Земмеру предстоит еще многое узнать, прежде чем он поймет, в какое дерьмо наши бонзы запихнули нас по самую макушку. Пока они отсиживаются в теплых берлинских кабинетах, жрут за чистыми столами с чистых тарелок, носят чистое белье и спят в чистых постелях, прижимаясь к теплым жопам своих жен и любовниц, мы живем в сырых землянках, жрем там же, где срем, носим завшивленное, давно не стиранное тряпье, а спать готовы где придется, лишь бы была возможность прикорнуть. Наши жены не помнят уже наших объятий, наши дети не узнают в нас своих отцов. Если что и прижимаем мы к себе во сне, так это холодную сталь оружия, чтобы было под рукой в случае внезапного нападения врага. Мы платим кровью за их пламенные речи, мы умираем за их глупость и бредовые идеи. Мы, немцы, хорошие солдаты, но сами не заметили, как бонзы превратили нас в зверей, в псов ада, послушно уничтожающих все и вся на своем пути. Я давно не понимаю, зачем и за что воюю. Бонзы сломали в нас умение думать собственными мозгами, чувствовать собственным сердцем, а иваны выдрали нам клыки и теперь гонят прочь со своей земли. Если Земмер осознает это, у него появится шанс выжить, если нет — сдохнет здесь, подобно тысячам других немцев. Как и он, я сначала глубоко переживал смерть близких мне людей, впадал в отчаяние. Меня одолевала злоба на врага, накатывая горячей волной и обжигая сердце. Мы здесь каждый день теряем товарищей, и если каждую смерть пропускать через свою душу, легко сжечь себя изнутри. Нельзя. Надо отрешиться. Я научился этому, а ему еще только предстоит…
Русский корректировщик огня, несомненно, пасется где-то недалеко от наших траншей. Можно, конечно, наобум накрыть предполагаемые точки его местонахождения минометами и артиллерией, но после придется с голой задницей встречать толпу русских. Мы сейчас не в том положении, чтобы впустую расходовать и без того скудный боезапас, не будучи уверенными в выполнении задачи. Сталин людей не жалеет, иваны напирают, к ним постоянно подходит подкрепление. Вермахт этим похвастаться не может. Недавно прилетал транспортный Ю-52, доставивший боеприпасы, но после русские предприняли несколько серьезных атак, которые, к счастью, удалось отбить, хотя и с огромными потерями. А безумные приказы майора фон Хельца делают наше существование еще более отвратительным.
Мы давно уже топчемся в этом районе, то захватывая позиции русских, то откатываясь. Местность я знаю наизусть, детали ее изучил по картам, а по нашим позициям способен ходить с завязанными глазами. Чтобы понять, где может укрываться русский корректировщик огня, нужно поставить себя на его место. Мне некому помогать в этом, я все должен сделать сам.
Наша теперешняя позиция выбрана довольно удачно, что дает возможность удерживать ее до сих пор. Равнина впереди хорошо простреливается, все видно как на ладони, что, однако, не мешает Иванам атаковать нас с этого направления с завидным постоянством. Развороченная техника, подбитые «тридцатьчетверки» с понуро опущенными стволами, выгоревшие остовы наших T-III не подходят для лежбища корректировщика. Там может, конечно, затаиться неопытный снайпер, но стоит ему произвести выстрел, его тут же сровняют с землей. Несмотря на жестокие бои, на равнине еще остается несколько отдельно стоящих лиственных деревьев и редких пятен кустарника, но прятаться среди них может только дурак. Обзор для наблюдения оттуда минимален, а опасность быть замеченным и погибнуть велика. В любом случае, артиллерия русских бьет слишком точно, и разброс избираемых ею целей слишком велик, чтобы корректировщик мог скрываться на равнине. Этот вариант отпадает.
Правый фланг тоже не подходит, так как весь усеян минами, и для русских это не секрет. Там однажды даже наша группа разведчиков взлетела на воздух, несмотря на то, что с ними был сапер, якобы знавший безопасный проход через минные поля. Иваны туда не суются, мы тоже.
Будь я на месте наводчика, расположился бы несколько левее. Место лесистое, есть где спрятаться, и возможностей отойти незамеченным хватает. Обзор наших позиций оттуда почти идеальный, как, впрочем, и русских. Патрули и разведгруппы с обеих сторон постоянно курсируют там, углубляясь в чащу, а потому риск попасть в засаду очень велик. То и дело в лесу происходят мелкие стычки, но территория пока остается ничейной. Штайнберг с Кальтом угодили в лапы русских именно там.
