Тайна Золотой долины. Четверо из России - Клёпов Василий Степанович

Я внимательно посмотрел на карту и сразу наметил маршрут: так делали все золотоискатели, прежде чем отправляться в путь.

— Дядя Паша! — все-таки спросил я, чтобы окончательно уточнить маршрут. — Значит, чтобы попасть в Золотую Долину, надо идти от нас на север?

— На север.

— Так прямо на север идти и идти?

— Так и идти. А ты не в Золотую ли Долину собрался?

— Нет! Это мы с Димкой поспорили. Он уверяет, что Золотая Долина от нас — на юг, а я говорю — на север. Выходит, он мне проспорил пять перышек.

Этот, который в очках, сначала почему-то ерзал на стуле и впивался в меня глазами, как шпион какой-нибудь, а тут даже рассмеялся:

— Нет, Паша, это — не Пржевальский! И чему только их в школе учат?

Я обиделся, но промолчал.

Не нравился мне этот тип!

Чтобы вы знали, как он выглядит, я вам его сейчас опишу. Представьте себе толстую чурку с глазами. Лоб у нее маленький и сразу, без всякой переносицы, переходит в здоровенный массивный нос, похожий на молоток без ручки. А под молотком начинаются губы, и эта чурка моментально сходит на нет, и начинается шея. Получается лицо без переносицы и без подбородка.

Это и есть голова Белотелова. И чего дядя Паша с ним связался? Ну и пусть этот очкастый тоже ленинградец.

Ленинградцы разные бывают.

Но хоть Белотелов и думал, что нам далеко до Пржевальского, мы все равно стали готовиться к экспедиции.

Прежде всего нам нужны были собаки. Все золотоискатели, о которых писал Джек Лондон, ездили только на собачьих упряжках.

Это дело мы поручили Левке: по собачьей части сильнее его никого не было.

Два дня Левка ходил весь истерзанный собаками и наконец повел нас в недостроенный дом на нашем дворе. Там, в подвале, у Левки уже было столько разных псов, что их хватило бы на десять упряжек: дворняжки, лайки, сеттеры, пинчеры, таксы, овчарки и даже китайский мопс.

— Ты жалкий чечако! [7] — воскликнул Димка. Он тоже почитывал Джека Лондона. — Видел ли ты золотоискателя, который ездит на мопсах?

Я тут же приказал Левке всю благородную шваль выпустить, а для дворняжек и овчарок приготовить упряжку. Потом мы вернулись с Димкой домой и составили список необходимого снаряжения.

Ох, и пришлось нам побегать в этот день! Но мы все же успели, пока взрослые были на работе, достать все необходимое снаряжение и продовольствие и погрузить на санки, которые Левка взял у соседки. Мы легли спать, не раздеваясь, и я всю ночь с наслаждением слушал вой собак в подвале недостроенного дома: вой напоминал мне о том, что начинается, наконец, наша Северная Одиссея. На рассвете по сигналу Димки (крик сойки — В. М.) мы должны были собраться около нашего подъезда, чтобы затемно промчаться на собачьей упряжке по городу и вырваться на снежный простор.

Часа в четыре утра сойка закричала. Я вначале думал, что это ревут коты на крыше, но посмотрел в окно и понял, что, действительно, слышал сойкин крик, так как у подъезда стоял Димка. Мне удалось, не разбудив мамы, выйти из комнаты. На лестнице меня ждал Левка в полном полярном снаряжении с бичом погонщика в руке, готовый мчать нас на своей упряжке со скоростью сорока миль в день.

Вы скажете, сорок миль много? Но разве темнокожий великан-метис Франсуа, о котором писал Джек Лондон, не проскакал от Доусона к Дайе по льду Юкона пятьдесят миль в день? Правда, у него вожаком упряжки был Бэк — помесь сенбернара и шотландской овчарки, но и у Левки в подвале сидели неплохие псы. Они все визжали и выли: так и рвались в дорогу.

Примерно с час ушло на то, чтобы вытащить собак на улицу и прицепить к постромкам. Это оказалось не такое уж простое дело. Левка вылавливал псов в темном подвале и просовывал в дверь. Они скулили и огрызались, но мы смело надевали на них ошейники и прицепляли к постромкам. Наконец у нас получилась солидная упряжка, штук в двенадцать собак, и я велел Левке выпустить остальных псов на свободу.

— Трогай! — сказал я, когда увидел, что все уже уложено и мы стоим с шестами в руках, готовые бежать за повозкой и управлять ею на опасных поворотах.

Левка крикнул на собак:

— Но!..

Однако собаки не обратили на погонщика никакого внимания.

— Эх ты, Федя! [13] Что же ты кричишь «но»! Ведь это не лошади. Ты кричи «гей!» и щелкай бичом.

Левка крикнул, как можно бодрее, «гей! гей!» и щелкнул бичом, но и из этого ничего не вышло. Собаки поднялись, потыкались туда-сюда, повизжали и опять успокоились: одни уселись, другие улеглись, кому как понравилось.

Тогда я сам взял бич и с криком «гей!» хлестнул вожака упряжки.

Отощавший пес взметнулся, и его белые зубы чуть не впились мне в горло. Я опоясал вожака еще раз и опять крикнул «гей!». Но он, как тигр, бросился на меня, порвал мне сзади штаны, и вся упряжка стала скакать и лаять, а мои товарищи со страху убежали в подъезд.

— Федор Большое Ухо! — приказал я, косясь на кусачую собаку. — Возьми вожака за ошейник и веди вперед. Остальные собаки за ним пойдут.

— Сам веди! — откликнулся Левка. — У меня и так все руки искусаны.

Димка подошел ко мне:

— Знаешь что, Молокоед! [14] Давай отпустим их, пока они все не взбесились и не порвали нам штаны. Я вижу, нам подсунули псов, которым и во сне не снилось, как ходить в собачьей упряжке.