Саша, спокойно. Сколько двести?
Роджер закусил губу.
– Трое. Триста – один. Тяжелый. – Он посмотрел на суету вокруг раненого. – Если срочно не эвакуировать, отойдет.
Голос ловил истеричные нотки. Он безучастно проводил глазами бойца, который перебежками добирался до высоты, оставленной Мазутом.
– Мазут, почему фланг открыл? – неожиданно нашелся он. Пулеметчик обрезал раненому обвисшую кожу и сухожилия.
– Килька, да ты охуел, – возмутился он, не прекращая орудовать ножом.
– В контейнер пойдешь! – закипел Роджер.
– Пошел ты, землячок.
– Нет, не можем. Танк, бл…
– Да легко. Танк на восточной окраине деревни.
– Хорош гадать. Координаты давай, нах!
Роджер перевернулся на спину, извлек карту. Сверился с ней, выглядывая из-за валуна.
– На связи. Готов работать?
– Лови координаты. Квадрат …, по «улитке» шесть.
– Принял. Наблюдай.
– Наблюдаю.
– С праздником, родной. Не дотянется арта.
– Пиздец! – запаниковал Роджер.
– Спокойно. Попробуем вояк подтянуть. Должны помочь. Как больной?
– Живой.
– Принял тебя. Сможете спустить?
– Плох он.
– Принял тебя. Наблюдай. Никуда не суйтесь. Внимательно!
Прошло полтора часа. Марат вышел на связь.
– Роджер, смотри сюда. Ничего не будет. Людей оттягиваешь…
– Без истерик, родной. Потихоньку. Спускаете трехсотого. Будет вертушка. Если придется, ждете темноты. Как принял меня?
Роджер заиграл желваками.
Раненого в шесть рыл спустили. Пришла вертушка. Непонятный ни замыслом, ни завершением поход закончился ничем. Через сутки приехали ССОшники, танк спалили «корнетом» с семи кэмэ. Противник сразу отступил, а «четверка» с разведкой заняли их позиции. Крест «мужества» остался в клубе, а место Роджера занял более колоритный персонаж. Шунт. Но это уже другая история.
Голова
Генерал был настоящим. Надменное обрюзгшее лицо, плотный начальственный живот как концентрация федеральной мощи и дружбы между армией, народом и холодильником. Он с порога оценил Кирилла, смешав с первородной грязью и одновременно снисходительно извлекая из говна. Затем палец генерала очертил высоту на карте.
– Займете эту высоту. Ничего сложного. – Слова были обращены Комбату, человеку легендарному, вхожему по воле случая на самый верх. Генерала это раздражало.
– Там духи кругом, – заявил Кирилл, слова упали, как слюна на раскаленную сковороду, заплясали шариками по огненному генеральскому самолюбию. За три продолжительных секунды и выпученные глаза начальник спустил пар, что позволило ему относительно спокойно заявить:
– Если там духи, я застрелюсь, блиадь!
Комбат и Кирилл переглянулись, Комбат весело, Кирилл – растерянно. Эфир заблистал эполетами и офицерской честью, густо замешанной на императорских балах.
– Союзники доложили, нет никого. Закрепитесь. Плевое дело.
Кирилл вздохнул, шумно отхлебнув протянутый Комбатом кофе.
– «Орлан» летал? Ножками ходили? – спросил он через глоток. Переглянулся с Комбатом, затем пересекся взглядом с генеральскими холодными очами. Жестко, до стального лязга. – Точно застрелитесь, если что?
Генерал побагровел, кто-то из ординарцев фыркнул – напыщенно, по-холуйски, чуть не шаркая несуществующими шпорами. Охрана, однако, чуть заметно оскалилась.
– Ты меня за слово не лови, сопляк, – прошипел генерал, – свое дело сделай. Если ссышь, так и скажи. Твой командир, я думаю, замену найдет.
Кирилл пропустил тираду мимо ушей. Кружку поставил прямо на карту, отпечатывая смачный коричневый круг.
– Что с соседями? Поддержка? – спросил он Комбата.
– «Четверка» слева пойдет. Выходите вместе, на точке расходитесь по направлениям. Армейская арта в помощь.
– Добро, – кивнул Кирилл. Следующий час оговаривали детали.
* * *
Как только солнце упало за горы, отряд пришел в движение. Растянувшись в километровую колонну, навьюченная, перегруженная, ползла разнородная человеческая масса. Ночь заскрипела песком, забормотала сотнями голосов вкупе с арабской тарабарщиной. Обрывистое гавканье радеек пронеслось по всей длине строя. Идут метры через часы, Медведь видит перед собой только силуэт спины. Вязкая тьма окружила, алчно слизав сообщников по ремеслу, пропуская сквозь лишь тихий звон и проклятия, переплетая в тонкий звуковой ковер. Человек впереди и человек сзади. Метр за метром, шаг за шагом, минуты – в часы. Колючий песок на лице, промокшая от пота флисовая шапка. Ткач с пулеметом на плече знай себе глотает метры. Погрохатывает в коробе лента в такт растянутым шагам. Метр за метром. Тяжело качает сердце. Два шага вдох, два шага – выдох. Рука ловит протянутую Ткачом бутылку воды. Кивок. Жадный глоток. Второй. Третий. Завинтить крышку. Молча вернуть в мародерку, прищелкнув фастексом.
– Благодарю.
Мельком замечает поднятую руку: «Внимание!». Продублировал, сел на колено. Аккуратно, стараясь не завалиться под тяжестью рюкзака. Выбрал сектор, попробовал рассмотреть его в прицел. Тщетно. В окуляре – силуэт хребта на фоне звездного неба. Черная бархатная шевелящаяся яма.
– Что видно? – обернулся Ткач.
– Нихера, – ответил Медведь, нарочито картавя, – нихера.
Поймал отмашку: подъем. Кряхтя, поднялся, опираясь на «весло», в коленях резко укололо. Пошли. Шаг за шагом, метр за метром. Иногда колонна натыкается на протяженные разломы, в темноте не разглядеть – метр до дна или пять. Звездный свет облизывает покатые края обрыва и тонет в чернильной тьме. Осторожно, проклиная местность и командование, колонна перебирается на ту сторону. Прыжок, и сердце обрывается, но нет – руки товарища вцепляются в лямки рюкзака, чтобы перетащить на другой берег. Кивок благодарности, остановка, чтобы повторить этот трюк с идущим вслед. И снова – шаг за шагом. Бутылки идут по рукам, вода уходит в пот. Громкое сопение и скрежет зубовный. Шипит рация. В сотый раз взмах рук. Сели-встали. Теперь падаешь не на колено – на жопу, блаженно облокотившись на рюкзак, раскинув ноги. Оружие смотрит в темноту, без толку, но так надо. Дачник просто завалился на бок, жадно глотает воду из фляги. Перерыв в три глотка. Подъем! Медведь поднялся, помог Дачнику.
– Пошли?
– Пошли.
Отпустили Ткача на пять метров, он еле виден – скорее угадывается по направлению, по звуку. Тронулись. Пот уже не течет. Лицо – пыльная маска с прочерченными дорожками. Мандраж давно отступил перед усталостью. Охота упасть вниз лицом и раскинуться звездой. Сели! Упал на бок, обернулся на Дачника. Светятся белки глаз. Показывает большой палец: нормально. Встали!
– Блядь!
Час за часом, шаг за шагом. Черноту разбавило серым, резко очерчивая грани вершин. Падают песчинками минуты, прессуются в часы, волокут солнце на небосвод. Жажда уступила место тупой апатии. Шаг за шагом – вдох, шаг за шагом – выдох. Медленно, вязко, буксуя в камнях, перетертых миллионами лет. Шаг за шагом. Сели! Успеваешь глотнуть сухого воздуха. Встали!
– Твою же мать!
Стрелки часов ползут к тройке. До хребта рукой подать. Час-другой. Союзники плетутся следом. Сначала как учили, спустя часы – сбились в мушиную кучу, роящуюся и галдящую. Как дети в школьном походе, будто в сказку попали. Удивительная способность игнорировать очевидное, неудивительно, что ПМН словили именно они. Банг!.. Звонко жахнуло, значительно правее ордера. Медведь оказался на земле, замер, вращая глазами. Мина. У союзников началось веселье. Громко заклокотали, загалдели, замолотили в ночь трассерами. Цирк. Затем счастливчики нашли еще одну мину. Полыхнуло. Оглушило до звона в ушах. Новый всплеск возбуждения. Несчастный арабский капитан попытался навести порядок, но был послан. Известно куда. Он вовремя сообразил, в чем дело, поэтому не сделал ни шагу, а только размахивал рацией, используя антенну как указку. Однако когда он включил фонарь, жалость к чудо-офицеру пропала. Дачник обложил засранца таким матом, что всплеск негатива мог сжечь квадратного коня в стеклянном кубе. Фонарь погас. Угас и пыл союзных человеков.
– Мины, мины, – загалдели они по-русски.
– Так ведь война, – хихикнул Дачник.
По русскому строю пронеслось: «Осмотреться!» А толку – пятьдесят бомжей прошло, естественно, пусто. Пока Медведь изучал местность вокруг себя, арабский гвалт начал утихать.
– Ушли, бляди, – сплюнул Дачник. В темноте растворялась спина незадачливого садыка-капитана.
– Войнажежь! – прошипел Ткач и очень похоже, по-губерниевски, протянул: – Опасно-о-о-о.
Подрыв и связанные с ним мероприятия позволили перевести дух. Медведь с удовольствием вытянулся, взгляд шерстил сектор, уши слушали эфир, а ум думал мысли. Все это происходило раздельно, игнорируя липкий далекий страх. Из ступора вывел оклик.
– Чи-чи!
Медведь лениво оторвался от своего сектора. Овал, припадая на четвереньки, подобрался на расстояние вытянутой руки.
– Мархаба, – поздоровался Медведь.
– Как ты?
– Живой.
– Видел, садыки ушли?
– В первый раз, что ли? – отмахнулся Медведь. – Лучше сейчас.
– Пидоры слабозадые.
Медведь разумно промолчал, говорить не хотелось, хватало
