— А для меня этот бой вообще первый. Правда, мы успели пострелять у каменоломен — но это не в счет.
«Ах ты ж, зелень пузатая! — незло, по-человечески посочувствовал им Андрей, перекатившись по склону ложбины к самому изгибу. То, что немцы заговорили между собой, как-то сразу успокоило его. Поговорили бы они еще немного… это отвлекает внимание. — Он выхватил из-за голенища штык-нож и еще раз выглянул из-за ребристого валуна. Теперь Беркут уже четко различал неуклюжие фигуры в мешковатых шинелях с поднятыми воротниками. До держащегося чуть позади второго номера оставалось не больше трех шагов.
Только бы пройти их, не поскользнувшись! Только бы никто из пулеметчиков не успел схватиться за автомат раньше, чем он, Андрей, окажется за шаг до него! А там… там схватка покажет.
Из-за изгиба вынырнула голова Мальчевского, но, выбросив вверх руку, Беркут резким движением приказал ему: «Замри!». И тот замер. Сейчас нельзя было рисковать. Одно неосторожное движение, один щелчок камня, шорох… Нет, сейчас никак нельзя было рисковать.
Капитан почувствовал, как непривычно сильно он волнуется. А еще вдруг понял, что совершенно не представляет себе, каким образом будет снимать этих двоих. Будто и не было множества схваток, которые ему пришлось пережить, не было снятых им часовых и обезоруженных патрульных; словно он никогда не владел добрым десятком испытанных ударов рукопашного боя и изысканных, утонченных в своей молниеносности приемов японской борьбы, которым когда-то давно, еще во времена своей дальневосточной юности, обучал его охотник — кореец Дзянь.
Весь опыт, вся его воля и выдержка, вся солдатская закалка и даже поражавшая многих физическая сила, — все это словно бы вдруг оставило, предало его. И он вынужден предстать перед схваткой таким же неопытным растерянным бойцом-первогодком, как эти двое.
«Что, предчувствие? — мысленно спросил он уже даже не себя, а собственную судьбу. — Считаешь, что это должно произойти здесь? Неужели именно здесь?! Какой дьявол нагадал тебе это?!». И тут капитан вспомнил предостережение Калины Войтич о том, как люди гибнут за несколько минут до… освобождения, но вполне реального спасения.
Ответа не было. Но он ждал. Все еще чего-то ждал, оттягивая те решающие, страшные и в то же время по-солдатски возвышенные мгновения… знакомые каждому фронтовику, которому хоть однажды пришлось под команду: «В атаку!» перемахнуть через бруствер окопа, поднять голову под стригущими очередями пулеметов; оторваться от земли на нейтральной полосе или сойтись с врагом в рукопашном бою…
— Этот проклятый мороз! Сменят нас когда-нибудь? Или мы замерзнем здесь раньше, чем придут русские?
— Чепуха, мы с тобой выберемся отсюда. Я верю в свою звезду. Лето буду встречать в своем Нордштадте.
«Конечно, лето ты будешь встречать в своем Нордштадте! — взвинтил себя Беркут, прежде чем подхватиться и броситься на пулеметный расчет. — Лето, видите ли! В Нордштадте встречать желает! Сволочи!».
Он незамеченным проскочил эти три шага, левой рукой налег на плечо немца, с силой ударил ножом в затылок первого номера и тотчас же мощным ударом левой в висок на какое-то мгновение приглушил ошеломленного этим нападением второго.
Парень оказался довольно крепким и еще попытался приподняться, но Беркут успел подхватить один из «шмайссеров» и, опустив его железную массу на голову сначала одного, потом другого гитлеровца, взялся за пулемет.
— Ленты! Ленты! — бросил подоспевшему Мальчевскому. — «Шмайссеры» и рожки с патронами, — напомнил попавшемуся навстречу Кремневу, успевшему выбраться вслед за сержантом из каменной преисподней.
— Появился старшина Кобзач, а с ним пятеро бойцов и учительница, — на ходу доложил лейтенант, почти вырывая из рук Беркута пулемет. — Звонарь встретил их и провел.
— Молодец, Звонарь.
— Но это все, что осталось от гарнизона.
— А раненые? Кто с ними?
— Нет там больше раненых. Фрицы ворвались и… Двоих наши сумели унести, вырвав их буквально из рук фрицев. Но один погиб при отходе, другой скончался от ран.
Андрей посмотрел на часы. Шесть тридцать утра.
— Хомутов, передай старшине: оставаться здесь. Сдерживать немцев. Помогать нашим пройти реку.
«Две красные ракеты, одна — зеленая, — вспомнил Беркут об условном сигнале, которого ждут сейчас на том берегу. Две красные — одна зеленая…» Ракеты и ракетницу он взял у Кремнева.
— Лейтенант, что с радистом?
— Он-то жив, вот только рация погибла.
Этого Беркут никак не ожидал. Выход из строя рации сразу же усложнило положение остатков его гарнизона.
— Нужно было взять радиста с собой, — задумчиво молвил Беркут.
— Предполагалось, что его приведет Звонарь вместе с остальными бойцами. Но это уже моя вина, комендант.
— Да вину-то мы как-нибудь поделим на двоих, вот только рация… Сейчас она бы нам очень пригодилась.
Первый снаряд, перелетевший с того берега, упал за гребнем гряды, метрах в семидесяти, но осколки его, вместе с осколками камней, градом отшумели рядом с Беркутом и его бойцами. Второй артиллеристы положили чуть ближе к кончику косы. И сразу же, не тратя больше снарядов на пристреливание, ударили, очевидно, всем дивизионом.
Это был залп, способный очистить от врага половину плато, залп, после которого можно было отчаянно цепляться за этот берег, за косу. Однако бой все еще шел на том берегу. И ни один солдат — ни свой, ни вражеский — на лед пока не ступил. По крайней мере бойцы гарнизона не видели его.
Три выпущенные Беркутом ракеты взвились в небо одна за другой и догорели над плавнями, почти над тем местом, где под их светом угадывались руины охотничьего домика. После них дивизион дал еще два залпа, которые они вынуждены были переждать, прижавшись друг к другу в тесной ложбине.
Но эти залпы уже ничего не меняли. Немецких солдат на плато было немного. Основную массу их командование временно рассредоточило за пределами возвышенности, считая, что с остатками гарнизона каменоломен покончено и нечего зря терять людей под обстрелом русской артиллерии. Капитан был уверен: подкрепление они подбросят сюда в последние минуты, когда станет ясно, что русские прорвутся к этому берегу.
Взяв у Хомутова один из трофейных автоматов и рассовав по карманам рожки с патронами, он повел свою группу в плавни, к руинам охотничьего домика, к тому месту, которое было определено в качестве плацдарма. Уже спустившись с плато, Беркут отметил про себя: ни один снаряд на плавни не упал. А ведь где-то там, на островках и, возможно, возле руин, немцы конечно же оставили заслоны.
К первому такому заслону они вышли с тыла. Очевидно, гитлеровцы приняли их за полицаев или власовцев. Один из них, сидевший чуть в стороне, за перевернутым баркасом, поднялся навстречу бегущему первым Звонарю, и тот с хода сбил его с ног. Двое других приткнулись у подножия невысокой, похожей на свернутый парус, скалы. Услышав шум, они разом выскочили из-за своего укрытия.
— Не стрелять! — успел крикнуть Беркут по-немецки. И мгновений, которые капитан выкроил себе этим предупреждением, хватило, чтобы скосить одного из них. Но другой успел дать такую же короткую очередь, и Андрей услышал, как чуть позади него яростно вскрикнул от боли Хомутов. Вторая очередь прошла над головой Беркута, когда он был уже буквально в трех шагах от немца. Так, не разгибаясь, он и врезался штыком в промерзшее сукно шинели.
— Лейтенант, к скале!
— Понял!
Перебегая по исполосованному космами камыша льду на соседний островок, Беркут успел заметить, что лейтенант и Калина, подхватив под руки Хомутова, потянули его к этой парусоподобной скале, обложенной со стороны берега мешками с песком, так что образовался своеобразный дот.
«Туда бы еще пару бойцов, — подумал он. — Вот только где их взять? Зато у Кремнева пулемет. И две колодки с патронами… И Калина — со своим снайперским умением».
— Не стрелять! — вновь крикнул он по-немецки, когда, охватывая с двух сторон поросший ивняком островок, Звонарь и Кобзач начали подходить к домику со снесенной крышей. — Мы из полиции!
То ли пулеметчик не расслышал его, то ли разгадал эту нехитрую хитрость, но пулеметная очередь выкосила густой куст ивняка прямо у ног капитана. Он метнулся в сторону, залег за ствол старой ивы и уже оттуда повел прицельный огонь по окну и двери, в которой был пристроен пулемет. В то же время Звонарь, пригибаясь и отталкиваясь левой рукой, то ли бежал, то ли передвигался на четвереньках, и, прикрытый стеной кустарника и камыша, уходил все дальше и дальше вправо, пытаясь подобраться к пулемету.
«А ведь храбрый, черт! — заметил про себя Беркут. — Хотя с виду — всего лишь неприметный солдатик-строевичок…»
Пули вспороли тонкий лед на недавно затянувшейся полынье, и Андрея окатило черной леденистой жижей.
