Одно из противотанковых ружей открыло огонь слишком рано. Сержант и его подчиненный успели выпустить несколько пуль. Их целью был танк «Т 3». Сержант рассчитал расстояние согласно таблице. Пуля должна была пробить броню немецкой машины.
Однако в таблицах нередко царила путаница. Некоторые таблицы и справочники уже устарели. В них указывалось, что лобовая броня самого массового германского танка «Т 3» не превышала тридцати миллиметров, в других она была и того меньше. Как бы то ни было, но к концу осени под Москвой действовали танки с усиленной броней.
За триста и даже за двести метров пули ее не взяли, а танковое орудие со второго выстрела накрыло расчет. Сержант-бронебойщик был убит. Его помощника оглушило и отбросило в сторону. Молодой красноармеец кинулся на помощь товарищу, но сразу же отшатнулся.
Голова сержанта была разбита, оторвана одна рука, а противотанковое ружье исковеркано. Бронебойщик видел, как приближается немецкий танк, страх сменился злостью. Он достал из ниши бутылку с горючей смесью и, выдержав, когда «Т 3» приблизится, бросил ее.
Бронебойщик был молод, ему недавно исполнилось восемнадцать. Потрясенный увиденным, он забыл чиркнуть теркой о спички, и бутылка разбилась о лобовую броню, залив ее темной липкой жидкостью, но не загорелась.
Если командир танка был намерен продолжить атаку, то более опытный механик включил заднюю скорость и проворно погнал машину задним ходом.
– Ты что делаешь? – кричал лейтенант. – Вперед!
Чтобы подбодрить себя и экипаж, он дал длинную очередь из пулемета. К механику присоединился наводчик:
– Не стреляйте, господин лейтенант. Мы подожжем себя собственными вспышками. Надо уходить и забросать этот «коктейль» снегом.
Наводчик дал свой дельный совет слишком поздно. Никита Швецов повернул ствол «максима» и нажал на спуск. По броне хлестнула очередь, брызнули огоньки бронебойно-зажигательных пуль, которые подожгли горючую смесь.
Младший лейтенант Орехов, мимо которого пятился немецкий танк, бросил еще одну бутылку. Теперь горела не только броня, но и одна из гусениц, растаскивая липкое пламя вдоль корпуса.
Ядовитый дым забивал смотровые щели, дым душил экипаж. Машина провалилась в воронку, засыпанную снегом, а командир открыл верхний люк и высунулся наружу.
Автоматная очередь ударила в верхнюю часть каски. Офицер нырнул снова в люк, но на броню вскарабкался ловкий, как кошка, младший лейтенант Коржак.
Огонь обжигал ноги, он дал очередь в смотровую щель и с руганью спрыгнул в снег. Зашипели тлевшие сапоги. Механик прибавил газ, выполз из воронки, но тут же уткнулся в основание кирпичного забора. В танк полетели гранаты, а когда экипаж сделал попытку выбраться, пули срезали наводчика и заряжающего. В открытый люк взводный Орехов швырнул бутылку с горючей смесью, выплеснулся язык пламени, а следом начали детонировать снаряды.
Если с одним «Т 3» расправились довольно быстро, то два других экипажа поняли, что соваться в гущу окопов, траншей и приближаться к кирпичным домам опасно. Оттуда летели гранаты и бутылки с «коктейлем Молотова».
Они отъехали на сотню метров и открыли огонь из пушек и пулеметов.
Штурмовой пехотный взвод занял крайний дом – барак и вклинивался в оборону. Станковый «максим», сдерживавший атаку был расстрелян из гранатомета. Второй номер пулеметного расчета успел бросить «лимонку», но немец в маскхалате, уклонившись от града осколков, достал его автоматной очередью.
Лейтенант Краев не знал, что на их участок брошена штурмовая рота, которая была предназначена для ведения боев непосредственно в Москве.
Солдаты и унтер-офицеры были рослые, хорошо подготовленные, прошедшие Польшу, Францию, Югославию.
Поселок и станция Крюково – это, конечно, не Москва, но здесь сформировался стойкий узел обороны, и штурмовую роту бросили на его ликвидацию.
Рота, насчитывавшая 180 солдат и офицеров, имела на вооружении три бронетранспортера, крупнокалиберные пулеметы, насколько огнеметов. Кроме штатных «машингеверов» «МГ 34», в каждом взводе имелись чешские ручные пулеметы «зброевка».
На центральном участке солдаты шли напролом, их поддерживали огнем пулеметов два бронетранспортера. Из подвала, превращенного в дот, ударила «сорокапятка». Снаряд угодил в двигатель, прикрытый довольно слабой броней. Вперед выдвинулись два огнеметчика и, не обращая внимания на пули, подожгли дот.
Ревущее пламя рвалось из амбразур, детонировали снаряды «сорокапятки», выскакивали горящие русские солдаты. Их не торопились добивать.
– Пусть покувыркаются, пока огонь не сожжет им кишки, – улыбаясь, рассуждал немецкий лейтенант, командир взвода.
Один из бронетранспортеров, девятитонный «ганомаг», буквально сметал все вокруг из двух своих пулеметов. Пехотинцы забрасывали гранатами траншеи и окна домов бараков.
Андрею Краеву доложили, что немцы прорывают оборону. Красноармеец в обгоревшей шинели с закопченным лицом докладывал:
– Крепко напирают, товарищ лейтенант. Взводного убили, дот сожгли вместе с пушкой. Люди живьем сгорели. Помощь нужна…
– Где винтовка? – отрывисто спросил Краев.
– Гранатой взорвало…
– А сам жив?
– Я стрелял, а фриц гранату бросил. Ствол согнуло и щепки от цевья в разные стороны. Я успел на дно окопа броситься. Фриц прямо на меня спрыгнул, но я вытерпел, не вскрикнул. Он меня за мертвого принял. В окопе еще двое убитых лежали, все в крови…
– Ясно, – перебил его лейтенант. – Возьми винтовку у погибшего, вон в углу стоит, и гранатами запасись. Коржак, бери десяток людей и разберись там.
В последнюю секунду хотел отменить приказ. Ивана в каждую дырку сует, надо поберечь. Кроме него, роту в случае чего некому будет возглавить. Орехов еще совсем неопытный, хотя взвод уверенно взял в руки и воюет неплохо.
Немецкая штурмовая рота была уверена в себе. Но и бойцы 8 й гвардейской дивизии имени генерала Панфилова прошли такие бои, что, шагая вслед за Коржаком, испытывали только злость и нетерпение.
Страшно, когда ты сидишь под огнем, ожидая смерти. А когда идешь на врага и стреляешь в него, страх пропадает.
Иван Коржак не хотел разбрасываться людьми и напролом не лез. Пулеметчик Никита Швецов установил среди развалин свой «максим». Отделение Тимофея Савенко тоже заняло свои места. Уже слышался надрывный звук двигателя тяжелого бронетранспортера.
Машина преодолевала сугробы, воронки, груды битого кирпича и вела огонь из двух пулеметов.
Навстречу Коржаку бежали бойцы. Некоторые обожженные, сбросившие с себя шинели. Один из красноармейцев шел, вытянув перед собой обугленные руки (попал под струю огнемета) и что-то бессвязно выкрикивал.
Как в пустое ведро, гулко молотил крупнокалиберный пулемет. Стоял непрерывный треск пулеметов обычного калибра и автоматов. Но не все убегали сломя голову. Человек пятнадцать отходили, стреляя на ходу из винтовок и ручного пулемета. Некоторые бросали гранаты.
– Все сюда! Занимать оборону, – командовал Коржак.
Подозвал Тимофея Савенко и скорее попросил, чем приказал:
– Тимоха, заткни этот гроб с тяжелым пулетеметом. Обойди с фланга, возьми пяток бойцов. Понял? Давай, друг, уделай его!
Немногословный, мрачный Коржак поймал себя на мысли, что провожает старого товарища Тимофея Савенко с такой же обреченностью, как провожал его самого Андрей Краев. Драка идет жестокая, а поединок с бронетранспортером пахнет верной смертью.
Отгоняя ненужные сейчас мысли, быстро организовывал оборону, подсчитывал гранаты.
– Ребята, отсюда ходу нет! Если побежим, всех из пулеметов положат.
– Ясно, чего там…
Прибежал старшина Снитко с помощником. Сбросили два ящика патронов, сложили в кучку гранаты.
– Пользуйтесь. И водка еще есть, две фляги.
Нестерпимо захотелось сделать несколько глотков, но Иван сдержался.
– Раненым отнеси, – приказал он.
Немцы взламывали оборону, давя на психику. Еще один огнеметчик вырвался вперед. Шипящая струя ударила в развалины следующего дома-барака. Оттуда выскочили двое бойцов, охваченные огнем.
Они пробежали десяток шагов и упали. Один из них еще дергался в агонии. Третий из оставшихся защитников дома понял, что бежать бесполезно. Положил у ног винтовку и неподвижно застыл.
На него шли трое солдат штурмовой роты. Один из них проговорил:
– Беги… нам не нужны пленные.
Красноармеец, это был совсем молодой парень с окровавленной, кое-как перевязанной рукой, продолжал стоять, тяжело, со всхлипом, дыша. Шинель он сбросил во время перевязки и стоял в телогрейке-безрукавке.
Двое немцев обошли его, а третий сделал выпад, как на учении, и вонзил ножевой штык в живот. Затем выдернул винтовку со штыком, с полминуты раздумывал и снова ударил извивающегося от боли парня, целясь в горло.
Савенко и двое красноармейцев с ним видели эту сцену. Один из бойцов скрипел зубами, сжимая трехлинейку, пальцы побелели от напряжения.
