В госпитале Павел лежал уже не в первый раз. Первое время он отсыпался — всё-таки хорошо не подниматься по тревоге. В госпитале тепло, бельё чистое, кормят вовремя. А на фронте иногда бывало по три дня ничего не ели. Кухня то от наступающих войск отстанет, то под бомбёжку попадёт. И потому употребляли в пищу что придётся, зачастую перебиваясь трофеями, которые находили у немцев в блиндажах.
В госпитале Пашку беспокоило одно — он хотел после выписки в свой полк попасть. А с этим были проблемы.
У немцев возвращение после госпиталя или отпуска — даже после болезни — было чётко отлажено. Военнослужащий всегда возвращался в свою часть, свою батарею, свою роту, свой экипаж, поскольку боевую слаженность в расчёте или экипаже немцы ценили. Ведь члены того же танкового экипажа иногда понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.
В Красной армии порядки были другие. После госпиталя можно было не то что в другой полк или другую часть — даже в другой род войск попасть.
— Самоходчик? Ага, с пушкой знаком. У нас наряд, в артиллерию служить пойдёшь.
Понаслушался Павел в госпитале рассказов раненых о том, кем им только ни приходилось воевать. И в пехоте, и миномётчиком, и ездовым в артиллерийской батарее. Только лётчики служили в ВВС, и то в свою часть, эскадрилью возвращались редко. После госпиталя — в запасной авиаполк, а там уж как повезёт.
Пашка по мере выздоровления даже подумывал сбежать из госпиталя и вернуться в свой полк. Только кто ему скажет, где сейчас его полк? А НКВД и СМЕРШ не дремлют, сцапают без документов, и живо в штрафбат угодишь.
Побоялся Пашка, дождался выписки. Одели его в госпитале в видавшее виды, но чистое пехотное обмундирование: гимнастёрка, галифе, ватник, ушанка и сапоги кирзовые — на два размера больше. Если помнить, что впереди зима — так это и неплохо, можно две пары портянок на ноги для тепла намотать.
Вот только определили Павла в запасной полк в пехоту. Вернее — с ним никто не разговаривал, просто зачитали фамилии по списку.
— Выходи строиться!
Названные бойцы построились в шеренгу. «Покупатель», как называли в запасном полку представителя фронтовых частей, повёл группу на вокзал. И уже на перроне Пашке повезло. Среди многих военных, однообразия армейской одежды мелькнуло знакомое лицо. Комбат!
Пашка рванулся к нему.
— Товарищ капитан!
Комбат удивлённо обернулся — кто может окликнуть его в чужом городе? Или обознались? Но Павла сразу узнал.
— Сазонов? Живой! Ты как здесь оказался?
— Меня из госпиталя выписали, в пехоту направляют.
— Как в пехоту? Не может быть!
— Я уже в команде.
— Пойдём, разберёмся.
«Покупатель», младший лейтенант, упёрся:
— У меня в команде двадцать человек по списку. Не дам!
— Да он самоходчик, — пытался убедить лейтенанта комбат, — у меня в батарее воевал. Десять танков уничтожил, награды есть, а ты его — в пехоту! У меня в экипажах некомплект!
Насчёт десяти танков, подбитых Пашкой на самоходке, комбат загнул для красного словца. Но если считать все танки, подбитые Пашкой на Т-34 и на самоходке, выходило даже больше.
— А у меня приказ и разнарядка! — горячился «покупатель».
— Ты пойми, младшой! Он у тебя с винтовкой бегать будет — сколько, ты думаешь, он из неё танков подобьёт? Для армии же лучше!
Препирались они минут десять, и спор прервал подошёдший эшелон. «Покупатель» махнул рукой, достал из командирской сумки солдатскую книжку Павла и отдал её комбату.
— Забирай, уговорил! Потому как не в тыл его везёшь, а танкистов я уважаю.
— Ну вот, другое дело! А то заладил — разнарядка, разнарядка… Свидимся ещё, земляк, земля — она круглая.
Члены Пашкиной группы — уже бывшей — по команде стали садиться в теплушку.
— Спасибо, товарищ капитан! Вы-то как здесь оказались?
— Тоже за пополнением.
Только комбат получал пополнение не из госпиталя или запасного полка, а из самоходно-артиллерийского училища.
Так Павел попал в свою батарею и даже в свой экипаж. Рад был: на новом месте привыкать надо, а здесь вокруг знакомые лица. И комбату благодарен — не всякий командир за подчинённого вступится.
На следующий же день он сбегал к старшине — получил комбинезон и шлемофон. А то как белая ворона, среди своих обмундированием отличается. И почувствовал себя дома.
Батарея тогда уже под Легницей стояла. На календаре ноябрь, в России уже снег и морозы, а здесь, в Польше, грязь и дождь срывается. В такую погоду выходить на улицу не хотелось, ватники и шапки намокали быстро и не грели.
В самоходке тоже было сыро, благо — электрики минимум, потому что двигатель дизельный. Аккумулятор и стартёр — вот и вся электрика. Да разве что радиостанция. У немцев с техникой проблем больше было: попала влага на высоковольтные провода к свечам — двигатели не заводятся, барахлят.
В такой вот мерзкий день, когда из-за мелкой мороси видимость была всего метров двести, взвод Куракина был придан на помощь пехоте. Добираться было недалеко — километров пять. Только дороги, разбитые тяжёлой гусеничной техникой, напоминали месиво.
Были в Польше дороги и с твёрдым покрытием — асфальтированные или выложенные булыжником, однако и им за войну досталось — все в ямах да воронках. А про сельские дороги вообще разговор особый.
В ноябре положение Первого Украинского фронта оставалось стабильным. Как говорили сводки Совинформбюро — наблюдались бои местного значения. Советские войска накапливали силы для наступления, а немцы укрепляли оборону. Ожесточённые бои шли южнее — в Чехословакии, Венгрии, Югославии.
Обе самоходки — куракинская и Павла — вышли на позиции, согласованные с пехотой. После миномётного и артиллерийского обстрела немецких траншей полковыми пушками пехота поднялась в атаку. Судя по тому, что атака была без поддержки танков, и в ней участвовал только один батальон, Павел предположил, что это всего лишь разведка боем — нужно было выявить и по возможности подавить огневые точки врага.
По рации Куракин передал приказ — следовать за пехотой, и сам двинулся к траншеям.
Самоходка Павла пошла метров на сто правее — на одном уровне.
Немцы открыли пулемётный огонь.
По пулемётным гнёздам тут же начали бить миномёты, пару раз с коротких остановок стреляла фугасными снарядами самоходка Павла.
Качнувшись, самоходка перевалила через нашу траншею и оказалась на нейтральной полосе, по которой перебежками передвигались наши бойцы.
Павел не отрывался от смотровых приборов. Подавить пулемёты — задача для него не самая важная, для этого есть полковые пушки ЗИС-З и миномёты. Для самоходчиков необходимо в первую очередь обнаружить противотанковые пушки или вкопанные в капониры танки. Ведь в первую очередь САУ создавалась как средство борьбы с танками, и большую часть боезапаса из имеющихся 48 выстрелов были именно бронебойные снаряды.
Павел смотрел на немецкую передовую. Наши пехотинцы уже преодолели половину «нейтралки». Он повернул голову влево и ужаснулся: самоходка Куракина с бортовым номером 789 горела. Пламя вырывалось из моторного отсека, а из распахнутых люков выбирались самоходчики — все четверо. Машине хана, но экипаж жив.
— Давай влево, там Куракина подбили, — скомандовал Павел Игорю.
Самоходка круто развернулась влево, но Куракин вскинул скрещённые руки. Понятно, запрещает. Потом он правой рукой стал показывать назад, за Пашкину самоходку. Павел понял сигнал командира, и по его спине пробежал холодок — ведь командир подавал знак, что сзади опасность.
— Разворачивай машину на сто восемьдесят градусов! — заорал он.
Самоходка резко, на месте крутанулась, и почти в тот же миг по броневой рубке справа раздался удар — как раз там, где находилась командирская башенка.
Павел с тревогой осмотрел рубку, но сквозного пробития не было.
— Все целы?
— Все.
Павел приник к смотровым приборам. Где же этот гад, что подбил самоходку командира и стрелял сейчас по нему? Ведь только резкий разворот самоходки спас её от попадания снаряда в корму, в мотор или в рубку сзади — там, где броневые листы тонкие.
— Командир, я его вижу! — закричал наводчик Анатолий.
Конечно, у него на прицеле оптика лучше.
— Левее по курсу двадцать! Выстрел!
Орудие самоходки выстрелило. Прямого попадания не получилось, но их снаряд сорвал с противника маскировочную сетку, и Павел разглядел характерную маску пушки, прозванную танкистами «кабаньей мордой» или «свиным рылом», и низкий силуэт.
Это была немецкая самоходка StuG III, имеющая в Красной армии название «Арт-Штурм» — противник очень сильный. Вооружена 75-миллиметровой пушкой — такой же, как на «Пантере», с боезапасом в 54 выстрела. Низкая — всего 1950 мм в высоту, что позволяло хорошо маскировать её на местности. Экипаж — 4 человека. Создана она была на шасси среднего танка T-III и весила 22 тонны при бронировании лба корпуса в 50 мм. Она унаследовала от своего прародителя узкие гусеницы и потому неважную проходимость. Выпускалась немцами с 1942 по 1945 год, и всего было выпущено всех модификаций 10,5 тысячи. На ней воевали многие немецкие асы, в том числе некоторое время Витман.
