В ответ его собеседник покачал головой: нет, не спутаю. Бумага писана немцем, но ведь цифры-то интернациональны.
— И еще просьба. Сделаешь сверх заказа два маленьких ящика, из своего материала. Я и расплачусь по-свойски. Хорошо?
Старик кивнул.
— Ну вот и сладили…
— Слушайте, — утром сказал Ланге. — У меня отличная идея. А пойдемте-ка сегодня в ресторан. В "Яр"! Уйдете сегодня после обеда, приведете в порядок костюм. Часам к шести подходите к комендатуре. Или даже так — я пошлю за вами связного мотоциклиста. Ну как, пойдем?..
— Не хочу.
— Почему.
— Не хочу и все… — огрызнулся Бойко.
— А если я скажу, что это приказ?
— Тогда я замечу, что это очень странный приказ.
— А меж тем, все логично до пошлости. Наружное наблюдение докладывает, что Гусь там ужинает. Я хочу проследить за ним в естественной среде.
— Мы слишком рискуем.
— А где риск-то? Русских туда не пускают, но вы пройдете со мной. Только я вас умоляю — оденьте костюм.
— Меня узнает Гусев.
— Узнает, — согласился Ланге. — И меня он узнает. Но мы-то его не узнаем. Просто пообедаем. Да полно вам, Владимир, я просто хочу в ресторан. Мне до чертиков надоела офицерская столовая. Как давно вы обедали в ресторане?
— Никогда.
— В смысле? — не сразу понял Ланге.
— Я никогда не ходил в рестораны.
— А, ну тогда понятно — вы будете не в своей тарелке. Не волнуйтесь — я заплачу. Только постарайтесь одеться поприличней. Ну как тогда на вокзале? Хорошо?
— Хорошо…
— Хм! — не успокаивался Ланге. — Вы знаете, это даже можно использовать в пропагандистских целях: бесстрашный капитан милиции при советской власти не ходил в рестораны, а шампанское видел только на картинках! А теперь, честно работая на новую власть, стал ходить в рестораны.
Бойко скривился недовольно:
— Просто рестораны — это не мое.
— А что ваше?.. Вероятно, спорт? Футбол?..
— Нет… Я в тир часто ходил. Стрелял. Успокаивает нервы.
— Слушайте, а работу вы на дом не брали? Ну, там допросить кого?
— Да ну вас… — обиделся Бойко.
* * *
Как и договаривались, Бойко ушел домой во время обеда. Привел в порядок костюм, лег вздремнуть. Проснулся разбуженный клаксоном. Быстро оделся, вышел.
Вместо обещанного мотоцикла Ланге прислал за ним легковую машину, "кюбельваген".
За рулем сидел Пашка Озимов, который на правах "хиви" работал в комендатуре.
— Владимир Андреич! — крикнул он. — Пора уже ехать!
Вероятно, орал он исключительно для соседей Владимира, чтоб подчеркнуть важность Владимира и свою. Дескать, смотрите, какой автомобиль мне немцы дали, а на нем кого попало не возят…
Когда машина выехала с улицы, Пашка набрал воздуха и выпалил, пока не передумал:
— Дядь Вов…
— Что…
Пашка молчал — продолжить отчего-то оказалось нелегко.
— Ну давай уже, говори…
— Дядя Володя… Я чего хотел сказать. Я ведь состою в подполье.
Он ожидал какой-то реакции от Бойко, даже повернулся в его сторону.
— Следи за дорогой, Паша…
И замолчал, будто парень ничего не говорил.
— Вы не хотите работать на нас?
— Я работаю на себя. И меня никто не перевербует.
— Но… — но что сказать дальше Пашка не знал.
На помощь пришел Владимир:
— Надеюсь, светлая идея вербовать меня пришла только что к тебе в голову? Тебя ведь никто не уполномочивал?
Пашка покачал головой.
— Павел… Я не скажу об этом разговоре никому. И ты помалкивай — для тебя и для меня это будет полезней.
— Это вы так говорите, потому что в вас стреляли?
— Нет, не потому. Для того, чтоб меня обидеть, надо что-то посущественней. Просто я не хочу мешать политику и криминал. Понятно?
— Нет, не понятно…
Бойко посмотрел вперед, прищурив глаза:
— С возрастом поймешь… Может быть. Я не хороший и не плохой. Я просто делаю свою работу. Делаю ее хорошо. И так уж ли важно, под каким флагом?
Когда подъехали к комендатуре, Ланге уже стоял у подъезда.
От комендатуры до "Яра" было недалеко, наверное, даже меньше километра, можно было бы и пройтись, но Отто сел в машину:
— Вези!..
* * *
…Не было до войны в Миронове ресторана "Яр".
И до революции рестораций с подобными названиями не имелось.
Город с момента основания, как бы он не назывался, знал свое место — строили не Южную Пальмиру, не летнюю столицу, простой городишко не для царей, а для народа поскромней, потише.
Да и то, что он строился, — громко сказано. Люди, переселяясь сюда, строили дома за свой кошт, а уж градоначальник с главным архитектором следили, чтоб город рос не слишком фантазийно.
Кроме греков в город быстро прибыли евреи, переселились хохлы-малороссы с хуторков. Через город часто бежали люди без роду и племени. Бежали будто на Дон, откуда, как известно, выдачи нет. Да многие не добегали, оседали в Миронове.
А что, город был славным. Ленивым в полуденном зное, чуть пьяным под вечер. С морем, кишащим непуганой рыбой. Достаточно было забросить в волны пустой крючок, и на нем тут же вис бычок, который бросился на блестящую сталь исключительно из любопытства.
Но бычок, скажу я вам, — это рыба для голодранцев. Публика поприличней требовала к себе на стол рыбку поболее и чтоб без костей. Любили покушать в этом городе, потому как иных развлечений почти не было.
Хорош был ресторан "Аркадия", тот самый, что в центре города, довольно прилично принимали в основанных греками ресторациях "Салоники" и "Афины".
После знаменитой турецкой резни сюда бежало довольно много армян. Они открыли ресторацию "Эривань" и множество закусочных.
Не отставали и остальные национальности.
Летом на волнах качало "Нептун", именуемый в народе не иначе как "Поплавок". Чтоб не платить, в общем, необременительный налог на землю, хозяин построил его на понтоне. Гостей от этого немного укачивало, но с иной стороны многие любили выпить и закусить, глядя на порт, на море.
Звал к себе развеселый кабачок "Три смычка" — по количеству скрипачей. Кабачок пережил несколько поколений завсегдатаев, сменил пятерых хозяев, но традиция оставалась неизменной: в нем играли всегда трое и всегда лишь смычками.
Когда в гражданскую войну поменялась власть, рестораны сменили своих владельцев, но не названия. Правда, с "Три смычка" сняли вывеску и назвали учреждением общепита за скучнейшим номером. Но среди завсегдатаев он продолжал называться все так же.
Конечно, понтон "Поплавка" стал гнить, но нашлись добрые люди, высыпали баржу песка к нему под дно, забили трюм шлаком, и стал "Поплавок" на вечный якорь.
Но новые хозяева города, немцы, были совершенно иного мнения. Они шли войной на Россию, ожидали увидеть медведей на улицах, страну дешевой водки и икры.
Названия ресторанов их искренне возмутило. Какие еще греки? На греков многие насмотрелись во время еще весенней кампании 1941.[34] Хватит!
Так по настоянию коменданта, заведения меняли названия. В городе появился ресторан "Яр", гостиница "Метрополь".
Когда в "Яр" вошли Бойко и Ланге, зал практически был пуст, хорошо если была занята пятая часть столиков, не смотря на то, что время шло к пятничному вечеру.
В углу стопка за стопкой стремительно напивались офицеры Люфтваффе. За столом в другом углу чинно обедал комендант города. В центре зала кутили отпускники — то ли ехали они домой, то ли возвращались в часть, понять было нельзя. С ними смеялась молоденькая девушка.
На эстраде бородатые мужики в красных рубашках играли на гитарах, лениво изображая цыган.
— Садимся здесь, — указал Ланге на столик почти у входа.
— Да вы что! Он же нас заметит!
— Ну вот, опять вы за свое! — поморщился Ланге. — Заметит, заметит, заметит… Пусть замечает!.. Мы не станем прятаться. А вот если забьемся в угол, он тогда точно подумает, будто мы за ним следим, вынюхиваем… А мы просо отдыхаем. Музыку опять же слушаем. Да садитесь уже! На нас смотрят.
Отто сел лицом к эстраде, входная дверь у него была справа. Бойко же сел по левую руку от Ланге, и получалось, что дверь была перед ним, а эстрада слева.
Подошел официант в русской рубахе, подпоясанной красным кушаком. Подал меню. Несмотря на то, что ресторан был только для немцев, меню было написано на двух языках. Слева — по-русски, слева — по-немецки.
Ланге сделал заказ, официант испарился.
Когда музыканты отыграли "Три гитары за стеной" и затянули "Барселону", ту самую, которую обычно пел Петр Лещенко, на пороге заведения возник Гусь.
Возник так неожиданно, что Бойко чуть не поздоровался с Николаем.
Но спас официант, принесший водку и холодные закуски.
Гусь прошел через зал и сел за столик у окна, так что и Бойко и Ланге могли видеть его краешками глаза.
