С самого утра и весь день напролёт мы продолжали готовить технику, оружие, вскрывали цинки и добивали патроны в ленты. Между тем всё шло спокойно, без происшествий, и внутреннее напряжение, оставшееся ещё со вчерашнего дня, постепенно спало. Даже стало казаться, что всё интересное уже кончилось и ничего особенного больше не произойдёт. Однако самое невероятное ждало нас впереди.
Наступил вечер. Кабул быстро погрузился в темноту. И когда мы уже готовились к отбою, совершенно неожиданно с разных сторон закричали:
— Боевая тревога! Выходи строиться!
Построение происходило в такой спешке, что даже тем, кто сразу не успел прихватить свой РД с боеприпасами, не разрешили забежать за ним в помещение. Переполошенные офицеры отдавали распоряжения бегом, громче обычного. Сразу почувствовалось:
— Всё, началось! То, из-за чего мы здесь, должно произойти прямо сейчас.
Тут же, без всякого предварительного инструктажа и объяснений, стали формировать группы для каких-то заданий. Ротный шёл вдоль строя и, вглядываясь в наши лица, словно подыскивая кого-то наиболее подходящего, называл фамилии, и те выходили из строя. Как только набиралось нужное количество, назначался старший группы и наспех сформированные экипажи бежали к своей боевой технике. Ничего не дожидаясь, группы сразу же уезжали небольшими колоннами в город.
Только отъехали первые колонны, не прошло и пяти минут, как до нас донеслись автоматные очереди. То тут, то там ночное небо стали резать яркие нити трассеров. Стрельба быстро усиливалась.
— Неужто по нашим стреляют! — встревоженно переглядываясь, недоумевали мы. — Хороши дела! Попросили помощь, а сами напали!
А тем временем в непрерывной спешке продолжалось формирование всё новых и новых групп, и они тут же уезжали неизвестно куда. Наш строй всё редел и редел. Так мы стояли около получаса. Затем формирование закончилось, и оставшиеся заняли оборону вокруг здания, где мы до этого обосновались. Офицеры каждому указали его место и сектор обстрела. Перед нами, метрах в ста, возвышалось красивое старинное здание, возле которого проходило ограждение высотой около полуметра. И нам был отдан чёткий приказ: во всякого, кто зайдёт за это ограждение, стрелять без предупреждения. Ещё дополнительно офицеры сказали, чтобы мы были внимательней и по своим огонь не открывали.
Стрельба вокруг быстро перешла в сплошной пулемётный шквал. Разные уголки города как молниями стали озаряться вспышками от взрывов.
Лёжа на промёрзшей земле с автоматом на изготовку, я напряжённо вглядывался в темноту, готовый в любой момент нажать на спусковой крючок. Всё происходящее было настолько неожиданным и невероятным, что создавалось впечатление, будто это не наяву, будто это происходит в какой-то другой жизни. В голове навязчиво крутились одни и те же вопросы:
— Что же там происходит? Кто стреляет по нашим?
Уже совсем рядом, в каких-то нескольких сотнях метров от нас, завязались сильные перестрелки. Там стреляли из гранатомётов, беспорядочную автоматную трескотню перекрывали долгие пулемётные очереди, всёподавляюще мощно заработали ЗУшки (зенитные установки), а разрывы снарядов сотрясали воздух так, что я ощущал их всем своим телом.
— Ну всё — конец! — пронеслось у меня в голове. — Со всех сторон обложили — везде бьют! Наверняка почти всех наших уже перемолотили! Тут разве уцелеешь? Сейчас и до нас докатится!
Видя, что дело приняло серьёзный оборот, я, улучив момент, пока офицеры не видят, забежал в помещение, где располагалась наша рота, и, чиркнув спичкой, так как там было абсолютно темно, стал искать в оставленных РД боеприпасы. Как бесполезные скинул с ремня лопату и котелок, а на их место повесил дополнительный подсумок с магазинами. Высыпав всё ненужное для боя из своего РД, набил его пачками патронов. За пазуху и в карманы насовал штук десять гранат Ф-1, сразу ввернув в них запал. В довершении ко всему накинул на плечи пяток "мух" — теперь я и впрямь был вооружён до зубов. На душе сразу полегчало, и, прошмыгнув обратно на своё место, снова залёг за кустиком.
А между тем, получив приказы по рации, офицеры продолжали формировать новые группы по нескольку БМД и отправляли их на объекты. БМД уходили одна за другой в город, а нас оставалось всё меньше и меньше. Нам сказали, что мы — резерв полка, и нас бросят на подкрепление туда, где будет тяжелее всего. Эта перспектива будоражила воображение. Внутренний голос, чувствуя близость реальной опасности, лихорадочно сам с собой вёл нервный монолог:
— Ну и ну! Занесла же нелёгкая! Ещё отправят в самое пекло — и сгину, так и не узнав, что же здесь произошло! Только бы не убили! Зато уж когда приеду домой — будет о чём рассказать! Вот так история! Ещё никто и не поверит, что такое со мной могло случиться! Ну ведь точно — никто не поверит!
Пальба вокруг всё разгоралась, и часа через три светопреставление достигло своей кульминации. Во многих районах начались пожары, и зловещее зарево от пламени освещало окрестности где шли бои. Нас уже оставалось всего человек тридцать с двумя БМД. Иногда в некоторых местах, откуда доносилась автоматная и орудийная стрельба, перестрелка стихала, и казалось, что вот-вот прекратится вовсе, но затем вновь вспыхивала с новой силой и ожесточённостью. Однако нас всё ещё никто не хотел атаковать, за исключением одного зануды-офицера, который ходил позади нас и периодически тормошил каждого сапогом по спине:
— Не спать! Не спать! Быть внимательней!
Ждать становилось утомительно, и я перекидал гранаты, что хранились за пазухой в РД, поскольку лежать на холодных ребристых железках стало невмоготу, да ещё к тому же, когда я ворочался, они периодически выкатывались в щели между пуговиц десантуры.
Со временем, мало-помалу стрельба стала стихать. Первоначальная нервозность прошла, и теперь, вначале со смутными сомнениями, а потом всё определённей и уверенней я стал догадываться, что на наших никто вовсе и не нападал, а скорее всего, это наши атаковали кого-то. В душе всё улеглось. Я окончательно успокоился и, выждав, когда офицер отойдёт, сбегал в расположение во второй раз: оставил там три "мухи", высыпал назад половину запаса патронов и гранат, поскольку надоели на спине, а вместо них разыскал банки три сухпайка и в приподнятом настроении вернулся на своё место.
— Всё нормально! — радостно рассуждал я про себя. — Теперь точно пронесло! — и принялся вскрывать сухпаёк штык-ножом.
Заметив, что лежащие слева и справа от меня с интересом косятся в мою сторону, я кинул им по банке, и они тут же принялись их уминать. Другие, заметив, что мы жуём, тоже гуськом устремились в расположение и, подцепив там нужное количество банок, пригнувшись, быстро возвращались обратно.
Ночь подходила к концу. Непрерывные перестрелки постепенно истощились в отдельные автоматные очереди и выстрелы. Становилось всё тише, тише и к утру всё успокоилось окончательно.
Начало светать. С первыми лучами солнца над городом на низкой высоте стали беспрерывно летать истребители МИГи. Разрывая воздух оглушающим рёвом своих реактивных двигателей, они проносились друг за другом с интервалом минут пять-десять. Огня они ни по кому не вели — видимо летали только для устрашения, чтобы оповестить горожан, что с этого дня их ждут серьёзные перемены.
После такой жаркой ночи я ожидал, что сейчас привезут много окровавленных тел убитых и раненых. И вот, наконец, к нам стали съезжаться небольшими колоннами БМДшки. Одна БМД была прострелена. Расположенные в ряд на её броне сквозные отверстия навсегда зафиксировали точное попадание очереди крупнокалиберного пулемёта.
Весь первый день после ночного боя прошёл интересно и спокойно. Большая часть полка всё ещё оставалась охранять занятые объекты, так и не вернувшись в расположение. Однако те, кто вернулся или кто ненадолго заезжал для выполнения каких-то разовых поручений, быстро и в красках обрисовали общую картину событий. Все были чрезвычайно довольны и возбуждённо рассказывали о своих ночных похождениях. По общему мнению всё прошло очень удачно и теперь город полностью находится в наших руках.
Одним из самых жарких объектов было взятие здания, где размещался КАМ (контрразведка Амина). Перед самим зданием простиралась небольшая площадь, огороженная внушительной стеной с воротами у центрального входа.
— Как подкатили, так сразу без разговоров грохнули часового у входа, прямо на месте, — увлечённо рассказывал один из наших. — И понеслось! В нас стреляют почти изо всех окон. Отбиваются вовсю. А мы по ним из пулемётов мочим. Ну вот, палим друг в друга палим, а тут один КГБшник, решил себя показать: только стрельба немного стихла, поднял вверх пистолет и с криком: "Вперёд! За мной!" — рванул на площадь! Думал, что все такие дураки и побегут за ним. Ну есть же такие ненормальные — его тут же очередью и скосили. Там он и лежал до самого конца. Зачем надо было лезть на рожон? — то ли орден ему не терпелось заполучить? Объект-то ещё толком не обстреляли! Тогда мы давай их долбить из гранатомётов и из орудий БМД. Здорово наблюдать! Снаряд влетает в оконный проём, ка-ак рванёт! У-ух! Зрелище — высший класс! Всё разносит там в пыль! Часа два их так крушили! Видим — они почти замолкли, вот тогда и пошли на штурм. А внутри — коридоров, лестниц, помещений — до чёрта! Тех, кто сопротивлялся — перестреляли, а другие сами сдались. Потом, когда здание очистили, уже почти к утру, всех пленных осматривали наши советники и ещё какие-то афганцы. Видать, кого-то искали. Кого опознают — выводят из общей толпы во двор и там расстреливали. Так замочили человек двадцать.
