Прошло некоторое время, а кругом по-прежнему никаких шевелений и никаких звуков. Неожиданно раздался автоматный выстрел: видимо, от волнения кто- то случайно нажал на спусковой крючок. Не прошло и двух секунд, как раздалась короткая очередь с другого поста — тоже у кого-то нервы не выдержали.
И тут всех словно прорвало! Не зная, что в башне свои, все открыли ураганный огонь в ту сторону: стреляли из автоматов и спаренных пулемётов БМД, со всех сторон трассера ниточками-очередями втягивались в окно башни.
С самого начала мне было абсолютно ясно, что никто на нас не нападает, и что эту дикую пальбу командиры вот-вот прикажут прекратить. Но руки сами просились пострелять, и поэтому, не теряя ни секунды, я скорей передёрнул затвор и включился в общую весёлую шумиху. Автомат приятно бился в руках, в секунды опустошался магазин за магазином. До этого, воспользовавшись изобилием боеприпасов, я специально забил свои магазины только одними трассерами и сейчас с удовлетворением наблюдал, как они точно заходят в окно башни.
Тут мы услышали как закричал ротный:
— Прекратить стрельбу! Прекратить стрельбу! команду продублировали солдаты, передавая на другие посты:
— Прекратить стрельбу!..
Огонь стал быстро ослабевать, и тут, словно заключительный аккорд в этой славной канонаде, грохнул выстрел из БМД. Осколочный снаряд рванул на полметра ниже оконца.
Огонь стих. Прибывшие перепуганные Еремеев с дедом доложили, что всё нормально — в башне и вокруг неё никого нет. Мы, прибывшие на усиление постов, ещё немного постояли и пошли в караулку, по дороге оживлённо обсуждая инцидент:
— Да, Бабрак-то видать обделался! Подумал, наверное, что дворец враги штурмуют! Хорошо отстрелялись!
Утром, построив роту, Хижняк первым делом приступил к общему разбору “ночного боя”:
— Что, сукины сыны? Уже сами не знаете куда стреляете! Все патроны выпустили! А потом приходи, кто хочет, и режь вас хоть кухонными ножами! Что ж вы головой нихера не хотите думать?! Где же на вас, идиотов, патронов напасёшься!
В это время к строю подошёл начальник штаба батальона майор Кирин. Кирину уже было под пятьдесят, и в отличие от большинства молодых офицеров ВДВ, стройных и тщеславных, он производил впечатление самого обычного и предельно простого мужика. Кирин не слышал, как Хижняк только что чихвостил нас за растрату казённых боеприпасов и, приняв, короткий рапорт от ротного, повернулся к строю:
— Молодцы! Орлы! — начал он нас хвалить с нескрываемым удовлетворением, — Что и говорить — правильно, что не даёте спуску! Особенно хорошо из орудия лупанули! — майор даже крякнул от удовольствия. — Эх! Жаль ниже получилось! Надо было немно-ожко выше взять — был бы полный порядок! Но всё равно хорошо! Так держать! Молодцы!
Его радовал наш боевой настрой. Мы просияли. И Хижняк, видя что начальство довольно, заулыбался и больше нас не ругал.
Этим же утром вокруг расстрелянной башни собралась толпа почти из сотни афганцев-мужчин. Они по доскам и брёвнышкам быстро разобрали крышу и деревянные леса, что были внутри башни, и всё куда-то унесли — остался только каменный остов, да болванка с оперением осколочного снаряда так и продолжала торчать под окном.
Чуть позже я узнал истинную причину этого новогоднего переполоха.
Заступивший на пост один из дедов решил хоть как-то отметить Новый год и по такому случаю дал очередь по звёздам, что висели над Кабулом. На выстрел из караулки к нему подбежал Еремеев — он был помощником начальника караула:
— Кто стрелял? Что произошло?
— Да ничего особенного, расслабься! Это я Новый год отсалютовал. Иди отдыхай.
Еремеев, чтобы выгородить деда, пришёл и доложил начальнику караула, что где-то рядом стреляли неизвестные. Ну а дальше всё пошло, как по сценарию — караул поднимают по тревоге, а Еремеев с дедом смело отправляются в темноту на разведку.
С первых же дней пребывания в Афганистане во мне постоянно сидела уверенность, что ни сегодня-завтра объявят сбор по тревоге, затем всех нас посадят в самолёты, и мы улетим дослуживать в Союз. Но день шёл за днём, а мы продолжали нести тихую караульную службу по охране государственного объекта номер один — нового руководителя Афганистана. Место, где он находится, держалось в глубоком секрете. Сам Бабрак Кармаль ни разу не показывался из своих апартаментов. Он никуда не выезжал и никогда не выходил наружу, даже для того, чтобы подышать свежим воздухом. Сюда, во дворец, иногда подъезжали правительственные машины, из них выходили представительного вида люди и шли на приём к Бабраку.
Охрана столь важного объекта сулила нам массу беспокойств. Почти каждую ночь мы ожидали вражеские атаки. Постоянно нас запугивали сообщениями, что в нашу сторону двигаются то танковые колонны, то тысячи мятежников-афганцев. Обычно перед заступлением в караул нас инструктировали так:
— Обстановка очень сложная. Разведка докладывает — этой ночью нас должны атаковать танки! На этот раз это абсолютно точные сведения! Нам необходимо продержаться хотя бы неделю. На подмогу уже идут основные силы, тогда будет легче. А сейчас надо быть внимательными вдвойне! На посту не разговаривать и не курить! Ничем не выдавайте своего присутствия! Снайперу достаточно заметить даже огонёк сигареты — и пукнуть не успеешь, как придёт п..дец!
Офицеров постоянно информировали о складывающейся обстановке. Они в свою очередь говорили об ожидаемом приближении врагов нам. Может, оно так и действительно было, но до резиденции никто из мятежников и близко не доходил. По слухам, те части афганской армии, которые пошли на помощь правительству Амина, были вовремя замечены и разбиты ударами с воздуха ещё на дальних подступах.
Здесь, в уединённом месте, мятежников никто ни разу не видел. Поблизости даже не было никаких перестрелок. Тут шла своя особая, внутренняя жизнь. И заступая на ночной пост, как и прежде, все скрытно курили в рукав и внимательно смотрели в том направлении, откуда должны появиться проверяющие. А в темноту предгорий вглядываться глупо — разве кто рискнёт сунуться на охраняемый объект?
Несмотря на всю кажущуюся серьёзность обстановки деды с нами — молодыми — брататься не торопились. Строгая призывная иерархия бдилась с прежней твёрдостью.
Как-то раз за обедом Хохол (так звали фазана Васю из нашего взвода, поскольку он прибыл с Украины), двинул в челюсть молодому — видимо, тот ему чем-то не угодил. Это заметил молодой лейтенант из пятой роты, и подобная сцена его сильно возмутила. Он только что окончил училище, не успел пообтереться в коллективе и в нём ещё жили идиллические представления об армии. Лейтенант подскочил к Хохлу, обозвал его сволочью, отобрал у него автомат, приказал снять ремень и послал вызвать караульных, чтобы его арестовали.
К месту происшествия подошёл Хижняк. Лейтенант с негодованием стал ему докладывать:
— Он молодого солдата прямо по лицу бил! У всех на виду! Какая тут может быть дисциплина! Сейчас ведь военное положение! Я его посажу! Будет в дисбате сидеть! Надо со всем этим кончать!
— Что, Василий, — сурово посмотрел на Хохла Хижняк, — забыл каким божьим одуванчиком был два месяца назад? Может напомнить? A-а?!.. Что это ты вдруг стал таким храбрым?.. — и, как бы догадываясь, в чём дело, протянул. — A-а, Вася теперь стал дэмбэль! Ничего, посмотрю на твою физиономию, когда узнаешь срок.
Вскоре пришли караульные и перепуганного Xoхла куда-то увели. Весть, что Хохла заарестовали, моментально разнеслась по всей роте. Я даже всерьез обрадовался:
— Ага! Хоть одного дурака накажут — остальным будет наука! Посадят — и отлично! Это доброе знамение! Глядишь — другие начнут вести себя посдержанней.
На ужине старослужащие дали распоряжение молодым поделиться едой с "товарищем, попавшим в беду", чтобы поддержать его моральный дух. Мы собрали пайку и передали её Хохлу.
Однако этим же вечером, к моему разочарованию, всё уладилось миром. Хохла отпустили на свободу — вернули ему и ремень, и автомат. Он пришёл в роту как победитель, чувствуя себя невинно пострадавшим от "ненормального" лейтенанта.
Теперь и Хохол, и другие старослужащие вновь почувствовали свою прежнюю безнаказанность и вседозволенность. А возникшая было во мне надежда на добрые перемены сразу испарилась. Офицерам было не до нас. Стало ясно, что никаких изменений к лучшему не будет.
Для офицеров было не секрет, что после переворота, устроенного в Кабуле, у личного состава появились самые разнообразные боевые трофеи: валюта, одежда, дорогие и пустячные сувениры. Владельцы прятали их в самых укромных местах: засовывали подальше в БМД, зарывали в землю или носили с собой. Вскоре началась полоса беспрерывных шмонов — кампаний по изъятию ценностей у личного состава.
