Приходит не командир, а замполит. Разговариваем, не вылезая из машины. Блефую, объясняя, что мы не желаем кровопролития, хотя полностью блокировали дворец и можем разнести его в один момент. Как бы подтверждая это, начинает лупить из пулемета БМД, которая елозит туда-сюда по площади. Продолжаю:
— Режим Амина свергнут…
Наш визави меняется в лице и срывает с плеча автомат. С трудом успеваем с Олегом схватить его за плечи, не сговариваясь, дергаем на себя и буквально втыкаем головой в люк. Отбираем автомат и пистолет и ставим обратно на землю. Повторяю:
— Режим Амина свергнут. Вам необходимо снять посты, разоружить солдат, все оружие, в том числе и табельное офицеров, сдать в арсенал и выставить у него невооруженного постового. Дворец под охрану берем мы. Предупреждаю, сопротивление бессмысленно.
— Отдайте автомат, я без него не могу вернуться.
Олег выщелкивает из магазина патроны и отдает автомат. Замполит просит пистолет. Та же процедура. Уходит и не возвращается. Прибегает Андреич, говорит, что с Сабуром все решил. Оружие сдают, нам верят. «Зачем, — спрашивает, — эти, на улице, палят. Ведь никто из казарм не бежит и сюда не прорывается». Вызываем командира БМД. Является разгоряченный лейтенант.
— Зачем палишь?
— Так там же автобус и потом такси…
— Тебе ж ставили задачу отсекать, если побегут. На кой ляд тебе автобус и такси? Пусть себе едут.
— Понял. Больше не буду.
Вновь посылаем часового за командиром дивизиона. Опять приходит замполит. Под звуки разгорающихся в городе перестрелок, ближайшая из которых рядом, за площадью — в районе родного штаба ЦАК, спрашиваю:
— Вы поняли, что сопротивление бессмысленно?
— Да, — отвечает.
— Если через десять минут не снимете часовых, все оружие не сдадите в арсенал, мы будем вынуждены открыть огонь.
— Можно оставить оружие командному составу?
— Нельзя. Исполняйте.
Солдаты исчезают со двора. Идем к арсеналу, выставляем своих часовых. Убираем с площади БМД, организуем на всякий случай оборону. Не можем добиться от афганцев, где выключается освещение на фонарных столбах вдоль аллейки, ведущей от ворот к башне с часами, поэтому расстреливаем фонари, чтобы быть в тени и видеть, что происходит на площади. Один фонарь, висевший на столбе над тумбой регулировщика за воротами, расстреляли, пожалуй, зря. Через несколько минут на темный участок площади вылетает БМД и сносит столб с тумбой. С разбитых катков слетает гусеница. Андреич подскакивает к раненой машине и стучит по броне. Доносится обрамленный непарламентской идиоматикой вопрос:
— Ты кто такой?
Андреич обижается:
— Нет — это ты кто такой? А я — советский подполковник. А ну, вылезай!
Затаскиваем БМД и закрываем ею одну из прорех в нашей обороне. Только закончили, на площадь вылетает САУ[51] и, пытаясь избежать столкновения с разбитой тумбой, начинает крутиться волчком. Останавливается. Стучим по броне. Из люка показывается лейтенант, говорит, заблудился, спрашивает, как проехать в район Пули-Чархи, там какую-то тюрьму нужно взять.
— Ну, братец, Пули-Чархи за городом, сам без проводника не доберешься. Да и подстрелить могут ненароком либо свои, либо чужие. Оставайся с нами!
— А вы словечко за меня замолвите перед командирами, а то ведь голову снесут за то, что потерялся.
— Замолвим, — обещает Андреич.
Вот, разжились и артиллерией. Довольные, идем расставлять посты. Попутно определяем комнату для себя и помещение, в котором разместим десантников, как только позволит обстановка. Прибегает посыльный от Абдул-Сабура, просит Андреича и меня заглянуть на узел связи. Приходим. Солдат-связист снимает наушники, говорит, что корпусные соединения и части наперебой выходят на связь на УКВ,[52] докладывают, что окружают советские, спрашивают, что делать. Говорим: «Передавай всем: обстановка штатная, ничего не предпринимать, выполнять указания советских, они — друзья, действуют от имени новой власти». Сажусь на всякий случай рядом со связистом и минут пятнадцать слушаю его переговоры. Молодец парень! Все правильно излагает.
Выхожу с узла связи. Из темноты появляется молодой офицер и тянет за рукав в один из закутков коридора. Представляется членом подпольного комитета фракции «Парчам».[53] Говорит, что командование зенитного дивизиона оружие не сдало. Спрашивает, что делать? Отвечаю, наладьте связь с районным комитетом «Парчам», слушайте радио — должно быть заявление новых властей, а этих не трогайте, сами поймут, что рыпаться бессмысленно. Офицер смеется: «Они поначалу решили, что вас не меньше полка, думали, раз во дворе три машины, то снаружи еще штук тридцать».
Нахожу Андреича у выбранной нами комнаты на первом этаже. Старлей Саша инструктирует приставленного для нашей охраны увальня-солдата, в котором угадывается огромная сила:
— Если что, сначала умрешь ты, — для вящей убедительности тыкает солдата пальцем, попадая где-то в район пупка, так как ростом Саша метр с кепкой, — и только потом они, — указывает на нас.
Солдат Юра так и ходил за нами все последующие часы, и под его присмотром нам было довольно комфортно и спокойно.
После полуночи все слушают радио, передают обращение нового главы государства Бабрака Кармаля. Перевожу спецназовцам и Андреичу. Несмотря на отголоски боев в городе, возникает чувство, что делу конец. Победа за нами. О бдительности, однако, не забываем. Время от времени хожу «на разведку», беседую с афганскими офицерами и солдатами, оцениваю их настрой. Инициативники так и прут: то один, то другой предлагают информировать о скрытых аминовцах и прочих «врагах».
Затемно, но уже ближе к утру, на прошитой автоматной очередью «Волге» приезжают двое ребят-зенитовцев из тех, с кем поначалу строили планы штурма штаба ЦАК. Они, как оказалось, его и брали. Хотят вместе со мной съездить в «Яму» за водкой, которую припасали до после победы. Андреич против, но в конце концов соглашается.
Садимся в машину. Кроме водителя-афганца, там еще майор из штаба нашего полка. Едем по ночному Кабулу. Афганских военных патрулей нет, но то там, то здесь из подворотен выскакивают вооруженные люди в «гражданке» с замотанными шарфами лицами и тычут в нас автоматами. Узнав, что мы советские, едем в Даруль-аман, стягивают шарфы, улыбаются, но предупреждают, что там еще идет бой. Видим, что не только мы работаем этой ночью, но и подпольные комитеты «Парчам» вывели на улицы весь свой наличный состав. По мере приближения к дворцу убеждаемся, что парчамисты были правы: впереди пожары, летают трассеры. Вот пожары уже и справа, и слева. Очередью поперек дороги останавливают нашу машину. Подскакивают разгоряченные десантники:
— Куда, мать вашу, претесь?
— Как куда? — пытаемся перекричать грохот боя. — В «Яму» за водкой.
— Какая водка? Там сейчас такое! Поворачивайте!
— Может, и правда не стоит дальше ехать, — ноет майор-штабист.
Спецназ упирается, но десантники стоят на своем. Поворачиваем. Зенитовцы советуются о чем-то между собой: «Есть запасной вариант. Едем!» Кружимся по кварталу напротив советского посольства. Останавливаемся у одной из вилл, скрытой от глаз высоким забором. Стучимся. После коротких переговоров через закрытую дверь впускают. Несколько парней в «гражданке», но с «калашами» в руках восторженно кричат:
— Ребята! Мы слушали эфир. Вы молодцы! Здорово сработали.
Обнимают, тискают, целуют.[54] Мы просим водки. Бегут искать, притаскивают, похоже, все, что у них было, в том числе и невиданные в Афганистане чекушки. Возвращаемся в штаб корпуса. Уже от ворот обращаю внимание на то, что окно кабинета начштаба разворочено взрывом. Спрашиваю у самого молодого зенитовца про Шах-Заде. Отвечает: «Убит».
— Говорил же, что он наш человек!
— Да мы и сами в этом убедились. Он сразу выскочил нас встречать, видно, чтобы избежать кровопролития. Так сзади в спину и застрелил кто-то из своих. Наверное, Мохаммад Дуст. Он-то потом сбежал.
— Так вы поэтому по окну и шандарахнули?
— Конечно, хотели достать стрелка с БМД пушкой «Гром».
Сидим в хорошо знакомом кабинете Шах-Заде. Разваленный оконный проем завешен ковром, пахнет гарью. Режет глаза, видно, не выветрились еще остатки слезоточивого газа. Водка на столе. Пить не из чего. Посланный за чашками солдат-вестовой где-то пропал. Иду разбираться. Солдат, оказывается, не может понять, зачем нужны пустые чашки, и спешно готовит чай. «Чай потом, — говорю. — Тащи чашки!» Разливаем водку. Первую пьем молча, не чокаясь. Уже знаем, что погибли при штурме десятки наших, в том числе есть убитые и среди спецназа госбезопасности. Я же про себя плюсую к нашим и своим личным потерям и Шах-Заде. Вторую, как и договаривались, опрокидываем за победу.
