– Все сходится на том, что воевать-то нам придется уже не с Владиславом, а с Яном-Казимиром.
– Интересно, от кого ты узнал обо всем этом?
– Умею слушать. Умудряюсь видеть. Учусь осмысливать увиденное и услышанное.
– Гуран видел тебя на площади переодетым в нищего. Врет, наверное?
– Мог бы увидеть и на балу у Потоцких, в мундире польского ротмистра. Только не додумался заглянуть туда.
У ажурного каменного моста они спустились к речушке и напоили коней. За изгибом реки открывалось село с неизменным костелом на вершине шлемоподобного холма. Думать о войне, глядя на этот мирный сельский уголок, представлялось Хмельницкому кощунственным. Еще более дикой казалась мысль о том, что когда-нибудь он может прийти с войсками под стены этого костела, на сельские пепелища.
– Видишь ли, сотник, чтобы создать орден агентов, наподобие того, как у Вуйцеховского, нужно сначала создать свою державу. Да с богатой казной.
– Но для того, чтобы эту державу создать, нужно иметь большой орден агентов. И в придачу – казачий рыцарский орден, который по преданности своей не уступал бы ордену иезуитов. Как, впрочем, и по изысканности, а иногда и неразборчивости в средствах борьбы. Словом, как любил говаривать мой сосед: «Чого бидный? Бо дурный? А дурный? Бо бидный!» [27] . Так что думать надо, думать…
– Держаться при вашей свите, полковник, мне ни к чему, – прокряхтел после нескольких минут молчания Урбач. – Поскачу-порыщу вдоль дороги.
Он вброд переправился через речку и поднялся пологим берегом к небольшой рощице, у края которой чернел огромный деревянный крест.
– Постой, сотник! – вдруг озорно окликнул его Хмельницкий. И тоже пустился вброд. – Скажи, а если бы тебе предоставили такую возможность? Ну, и гетман был бы при власти, и казна государственная кое-какая имелась бы… Ты сумел бы, как этот Вуйцеховский?
– А я ждал этого вопроса, – задумчиво смотрел куда-то вдаль Урбач, – ждал. У каждого свой крест и свой перст Господний. Так вот, я свой крест знаю. Потому и говорю: сумел бы!
– Угу, – задумчиво потер подбородок Хмельницкий, так до конца и не определившись, как ему реагировать на подобное откровение.
– Понимаю, что ничего предложить вы мне пока что не можете. Не беда, главное, чтобы потом вовремя вспомнили.
– Но мы-то с тобой не иезуиты. И не из рода Вишневецких или Потоцких. Ни на Яна-Казимира, ни на другого королевича по имени Кароль ставить нам не приходится. А потому спрашиваю: на кого же ты ставишь как на будущего гетмана?
– А вот этого вопроса я никак не ожидал, – рассмеялся Лаврин. – Однако ответить могу, причем со всей искренностью. Только одного казачьего атамана вижу в образе будущего гетмана Украины – вас, полковник Хмельницкий. Не лесть это, скорее пророчество. И поддерживать буду только Хмельницкого, не при вас, полковник, будь такое сказано. И когда перст Господний укажет на крест, который суждено вам нести на Голгофу Украины, вспомните о Лаврине Урбаче, по кличке отцовской именованном Капустой. Вспомните и позовите. Ох, как я пригожусь тогда вам, ох, как пригожусь! – вздыбил коня, развернул его на задних ногах и погнал в поле. – Я не пророк, Хмельницкий! – крикнул он издали. – Но именно поэтому многие пророчества мои сбываются!
Часть вторая Французский поход
Франция – это кладбище верований и авантюр.
Король принимал графиню де Ляфер в рыцарском зале. Утвердившись в решении воевать с Турцией, Владислав IV почувствовал себя воодушевленным и теперь старался больше времени проводить здесь, среди статуй и портретов, в зале, в котором витал дух великих мужественных предков. Этот дух взбадривал его, призывал к мудрости и величию, освящал каждую мысль, каждый поступок.
Наступило время возвращаться в Варшаву. В столице его ждало множество государственных дел. Однако Владиславу IV казалось, что стоит ему только оставить краковский дворец, как все его замыслы разрушатся, из властелина могучей польской державы он снова превратится в больного немощного старика.
Да, в свои сорок девять он уже считал себя стариком. Жизнь казалась ему бесконечно долгой, как утомительная дорога на горный перевал, за которым его не ждало ничего, кроме такого же бесконечно долгого, изнурительного спуска к подножию. Нет, ему нельзя было оставлять Краков. Владислав IV уже всерьез помышлял о том, чтобы остаться в нем навсегда. Перенести сюда столицу, перевезти казну и библиотеку, вызвать министров… Краков считают второй столицей Речи Посполитой? Почему, спрашивается, не первой?
Впрочем, министры и сенаторы могут оставаться в Варшаве. Чем реже они будут лицезреть его величество, тем божественнее и недоступнее он будет казаться им.
Ах, да, графиня де Ляфер… Она уже здесь. Она ждет. Как, и она тоже чего-то ждет? Но чего?
Они остались вдвоем. Король позволил графине сесть в кресло, стоявшее слева от трона, и, подперев подбородок рукой, поставленной на подлокотник, устало произнес:
– Вы можете быть исключительно откровенной, графиня. Я знаю, что вас и королеву связывает давняя, еще парижская, дружба.
«…Еще парижская дружба!» – улыбнулась про себя де Ляфер. – О, да, меня с королевой связывает именно такая, «парижская», дружба…»
Она вдруг почувствовала себя совершенно раскрепощенной. Никакого особого почтения, никакого страха перед королем она не ощущала. Зато явственно ощутила его взгляд – утомленный, не согретый страстью к ней, оскорбительно безразличный. Оскорбительно! Ей с трудом верилось, что этот взгляд принадлежит мужчине, которому нет еще и пятидесяти.
– Увы: меня привели к вам не дружеские чувства к королеве и даже не глубокое почтение к ней. Преступники, о которых мне придется рассказать вашему величеству, покушались на мою жизнь, а также на жизнь людей, которые меня сопровождали. И при этом не скрывали, что являются заговорщиками и выступают против вашего величества.
– Теперь это и не пытаются скрывать, – как бы про себя согласился король, совершенно забыв о том, что его величество не имеет права терять своего величества. По крайней мере, в глазах этой чужеземной красавицы. – Теперь уже не пытаются…
– Тем не менее это заговор, – пыталась настроить его на воинственный лад графиня. Иначе просто не было смысла раскрывать ему суть происшествия.
– Заговор… – иронично улыбнулся король. – Всего лишь очередной заговор, – все еще подпирал он кулаком щеку. – Прожило ли дворянство этой страны хотя бы один день, не плетя заговора против своего короля? Польша – без бурлящего сейма и шляхтичей-заговорщиков – это не Польша.
«Как и Франция без дворян-трононенавистников – не Франция», – уточнила про себя Диана.
– Неужели вы действительно сумели свыкнуться с этим, ваше величество? Мне казалось, что при слове «заговор» всякий владетель короны обязан хвататься за меч и призывать к оружию свою королевскую гвардию.
– Увы, графиня, заговор – такой же атрибут королевского двора, как трон, корона и пошлые романы короля с прекрасными фаворитками. Посмотрите на эти портреты, – повел он свободной рукой в пространстве над графиней. – Здесь лики всех польских королей и королев. И я не решился бы назвать хотя бы одного из монархов, кого миновала чаша сия – быть спутанным сетями заговоров. В том числе и своего отца, Жигмонта III Вазу, мир праху его и его надеждам.
– И все же я осмелюсь рассказать вам то, что произошло с нами по пути сюда, из Каменца в Краков.
– Да, конечно. Но сначала назовите имя главного заговорщика. Если только оно известно вам.
– Пока что мне известно лишь имя полковника Дембовского, ваше величество. Пока что только его.
– Что?! – приподнялся король, ухватившись руками за подлокотники. – Полковник Дембовский?! Езус Кристос! Вы не ошиблись, вам действительно назвали имя именно этого полковника?
– Назвали бы другого, – хитровато ухмыльнулась графиня, – я не стала бы тревожить вас.
– Значит, все-таки Дембовский?!
– Мне не просто назвали этого офицера, но и рассказали о целом сонме сгруппировавшихся вокруг него заговорщиков. Эта шайка каким-то образом узнала, что королева Мария-Людовика приглашает к себе слепую предсказательницу, графиню Ольбрыхскую. Правда, лишенную по какому-то поводу графского титула.
– Позвольте-позвольте, Ольбрыхская? Слепая графиня? – болезненно поморщился король, прощупывая пальцами свою увеличенную печень. – Она что, тоже связана с заговорщиками? Хотя что тут удивительного: это похоже на Ольбрыхских.
– Ну что вы?! К счастью, она настроена к вам весьма лояльно, если учесть положение, в котором она оказалась. Да и королева находит утешение в ее предсказаниях, в коих, замечу, судьба ее, как, простите, и ваша, видится достаточно счастливой.
– Предсказания меня не интересуют, – мягко улыбнулся Владислав IV. – Уже не интересуют. Во всяком случае, значительно меньше, чем планы полковника Дембовского.
