«Нужна ли такая откровенность? — заколебался Гаевой и переглянулся с Ротовым, которому, очевидно, пришла в голову та же мысль. — Нет, с командирами только так и надо говорить: прямо и остро. А вот как мне, парторгу, говорить с рабочими? Безусловно, так же. Только правда, суровая правда мобилизует весь коллектив».
— Справится товарищ Егоров с обязанностью начальника марганцевых рудников? Так ли он хорошо работает, как докладывает? — с придирчивой недоверчивостью спросил нарком и перевел взгляд с Перова на Ротова.
— Справится, — ответили они одновременно.
— Прикажите всем работникам завода удовлетворять его требования вне всякой очереди, если необходимо — даже в ущерб другим участкам. Введите на заводе пароль «марганец». Нет сейчас у вас задачи более важной. — И нарком предложил обсудить план первоочередных мероприятий, которые позволили бы немедленно развернуть работы.
Когда он объявил перерыв, слово попросил Егоров.
— Я не могу принять это назначение, — заявил он.
— Почему? — удивился нарком. Черные немигающие глаза его смотрели сурово.
— Мне придется очень много разъезжать, а у меня жена больна и дочь плохо учится.
— А вы что, врач или учитель? — с возмущением спросил нарком. — Будто без вас жену не вылечат и дочь не выучат! И это после всего, что вы здесь слышали!
Он резко встал, подавив в себе желание сказать что-то более крепкое, и покинул кабинет. Никто не поднялся с места. В комнате было тихо, только из коридора доносились тяжелые шаги наркома. Перов переводил взгляд с одного сотрудника на другого, раздумывая, кого же можно назначить на этот ответственный пост, и не находил работника более опытного и энергичного, чем Егоров.
Гаевой подозвал Егорова, и они прошли в пустой кабинет старшего геолога.
— Почему отказались? — Гаевой плотно закрыл дверь. — Отвечайте честно.
— Страшно… взять судьбу завода на свои плечи. По правде сказать, я не вижу возможности вывезти руду. Добыть — добуду, а вывезти — не вывезу.
— Но ведь вам все будут помогать.
— Помогать будут все, а отвечать мне одному.
— А вы хотели бы работать и не отвечать?
Егоров промолчал.
— Я вам вот что советую: подумайте и… передумайте. Вам доверяют ответственный участок. Вы же опытный работник. В такую минуту оказаться трусом… Я понимаю, вы боитесь потерять авторитет, если не справитесь. Но вы его уже теряете, отказываясь от назначения. Подумайте…
В коридоре Гаевого остановил нарком. Походив немного, он смирил свою горячность.
— Что его испугало? — заинтересовался нарком.
— Боится, что не сумеет вывезти руду. С добычей он справится.
— Один он и с добычей не справится, если каждый не будет считать его дело своим кровным, — ответил нарком и снова зашагал по коридору.
Директор подошел к наркому, когда тот стоял у окна, задумчиво следя за огнями электровозов, скользивших по рудной горе.
— Сколько у тебя конструкторов в проектном отделе? — спросил нарком.
Ротов назвал цифру.
— Пятнадцать человек надо откомандировать в «Гипросталь». Самых опытных.
— Этого я сделать не могу, — не раздумывая, заявил Ротов. — У моих конструкторов работы столько, что впору еще тридцать человек принять.
Нарком бросил на директора добродушно-иронический взгляд, и Ротову показалось, что удастся отговориться.
— Не могу этого сделать, если даже прикажете, — произнес он решительно.
— Сделаешь и без приказа, — спокойно ответил нарком, и взгляд его снова остановился на расцвеченной зелеными и красными огнями светофоров рудной горе.
Ротов невольно насторожился.
— На днях меня и нескольких работников наркоматов вызывали на Политбюро, — сказал нарком. — Я был уверен, что предстоит разговор о текущей работе. И что бы ты думал, о чем нас спросили?
— Догадаться трудно.
— Спросили, как продвигаются проектные работы по восстановлению предприятий Юга…
— Не знал я, что в такое тяжелое время, когда враг под Сталинградом, в ЦК заботятся об этом, — дрогнувшим от волнения голосом произнес Ротов.
— Да только ли об этом? Думают и о других послевоенных делах. — Нарком, круто повернувшись, быстро пошел по коридору.
Директор постоял, наблюдая за деловитой, энергичной походкой наркома, и догнал его уже в приемной.
— Конструкторов временно командировать или дать им перевод? — спросил он тихо.
— Лучше перевод на постоянную работу, — ответил нарком на ходу.
Прошел еще час. Советуясь с инженерами, нарком уточнил число рабочих для подготовительных работ, набросал список необходимого оборудования и материалов, но ни словом не обмолвился о способе доставки руды.
— Чем же мы будем возить оттуда руду? — не выдержал Ротов.
— Готовьте дорогу для автотранспорта.
— Для такой операции нужно около двухсот машин, а я могу выделить не более десяти.
— Пришлем автомашины.
— У нас шоферов нет. Многих в армию призвали, автотранспорт сейчас — одно из узких мест завода.
Нарком задумался.
— Готовьте дорогу, — повторил он. — Срок — тридцать дней. Кого назначим ответственным?
— Моего заместителя по капитальному строительству, — предложил Ротов.
— Что ж, кандидатура надежная. Значит, все решено, кроме одного: кто будет начальником рудников.
Егоров медленно поднялся с места.
— Товарищ нарком, я обдумал свой отказ и нашел его недостойным, — твердо сказал он. — Если разрешите, приму ваше назначение.
Нарком долго смотрел на него. Егоров выдержал этот суровый, испытующий взгляд.
— Хорошо, — жестко произнес нарком. — Но учтите всю важность задачи… — И обратился к директору: — С семейными делами товарища Егорова разберись сам. Помоги. Понадобятся особые медикаменты — позвонишь. Вышлю самолетом.
Макаров не забывал о Пете и часто заходил в плотницкую, где работал мальчик.
В мастерской подобрался народ дружный. Большинство рабочих были выходцами из одной уральской деревни, славившейся на всю округу отличными плотниками, и носили одну фамилию, словно родственники. Они давно обзавелись своими домиками, огородами, хозяйством. Домики стояли рядом, и плотников прозвали в шутку «побратимами».
Петя здесь быстро освоился. После трудового дня плотники поочередно звали его в гости, и, спасаясь от одиночества, он охотно принимал приглашения. Старший плотник уговаривал Петю перейти к нему навсегда, но мальчик наотрез отказался. Когда бы ни пришел Макаров в плотницкую, Петя всегда был занят. То он забеливал холсты плакатов мелом, разведенным на клее, то чертил буквы по трафаретам, которые сделал ему жестянщик, а в обеденный перерыв, проглотив еду, становился к свободному верстаку и мастерил игрушки. В углу на полке давно уже красовался паровоз с огромными красными колесами и высокой, как мачта, трубой. Рядом с паровозом появился такого же размера грузовик, неуклюжий, но очень прочный, выкрашенный за неимением зеленой краски в синюю. Постепенно одна полка в мастерской украсилась пестрой Петиной продукцией, и плотники, добродушно ворча, уступили ему вторую.
Макаров застал Петю за обработкой пропеллера для самолета. Фюзеляж самолета лежал на куче черенков для лопат. Василий Николаевич хотел было спросить, для чего все это Петя мастерит, но не решился, опасаясь, что мальчуган истолкует вмешательство в его занятие как осуждение.
Заходил в плотницкую и Пермяков. Случилось, он увидел такую картину: на верстаках восседали плотники, закусывая тем, что принесли из дому, а среди них хлебал бражку Петя и критическим взглядом рассматривал только что законченный им пароход. На коленях у него лежали две конфеты.
— Ты, сынок, хоть бы картошкой заел, — наставительно сказал Пермяков, недовольный тем, что Петя привыкает к хмельному.
Петя поднял на Пермякова свои красивые, окаймленные пушистыми веерками ресниц глаза.
— Да мне, Иван Петрович, и бражки хочется, и конфетки хочется, — оправдываясь, говорил он срывающимся фальцетом.
Пермякова тронула в нем эта смесь детского и взрослого, и он обратился к плотникам:
— Что вы мне тут парня портите! Еще курить научите.
— Курить? — насупился старший плотник. — За куренье по губам нададим. А бражка — от нее только польза. На солоде и на муке заквашена. Сами на ней росли и как будто неплохие выросли.
Петин замысел стал ясен Макарову, когда Пермяков принес подписать пропуск на вывоз с завода игрушек. Макаров просмотрел список и развел руками.
— Куда ему столько? Всю комнатенку загромоздит. Их на целый детский сад хватит.
— Он для детского сада и делал, — объяснил Пермяков. — Ну и скрытный мальчишка — никому ничего не говорил. С дедом Дмитрюком дружбу свел, а дед воскресный день в детском саду проводит. То сказки ребятам рассказывал, а когда все исчерпал, на быль перешел. О старом житье-бытье. Вот туда и повадился малец. Засядет в углу и слушает. Важный такой, говорят. Он там самый взрослый, к тому же представитель рабочего класса. И захотелось ему свой подарок сделать.
