Подъехали к аэропорту. Тот гудел своей обыденной жизнью. То и дело в небо взлетали боевые вертолёты, унося с собой смертоносный груз куда-то туда, в горы. Рядом на взлётной полосе ревели транспортные самолёты, привозившие грузы и людей в эту огромную мясорубку. Назад увозили сменившихся, раненых и трупы. Фабрика смерти работала во всю мощь.
Подъехав к пересылке, Бурцев выскочил из машины, и быстро зашагал к палатке, где сидели кадровики. Знакомый Бурцеву подполковник посмотрел на него и спросил:
— За кем прибыл, товарищ майор? — затем внимательно посмотрел в глаза Бурцеву. — А, наверное, Лужин за сменщиком прислал.
— У вас хорошая память, товарищ подполковник, — улыбнулся Бурцев.
— Работа такая, всё время с людьми, сортирую их по дивизиям и полкам, в мозгу что-то и остаётся. — Затем посмотрел в список, лежавший перец ним. — Никольцев ваш ещё в небе, с минуты на минуту будет приземляться, иди, встречай.
Бурцев вышел из палатки и направился к взлётной полосе. Где-то из-за гор раздался гул моторов, появился Ил-76. Он резко начал снижаться, и через минуту уже катился по бетону, затем также резко затормозил и как заправское такси, подкатил к кучке людей, стоявших на краю полосы. Когда свист турбин прекратился, к нему зашагали люди. Задняя часть ИЛа опустилась, и из него по наклонной стали выходить пассажиры.
Раздался шум, возгласы встречающих: кто-то выкрикивал фамилию сменщика, друзья встречали отпускников, везущих им гостинцы и весточку из дома. Наконец появился Никольцев. Он шёл медленно, всматриваясь в лица встречающих. Глаза Бурцева и Никольцева встретились. Никольцев вначале не понял и отвёл их. Затем посмотрел ещё раз. Бурцев заулыбался.
— Вася, а ты-то как здесь? — Никольцев заспешил вниз.
— Как… как… Вот так, вас встречаю. Разрешите представиться, начальник штаба вверенного вам полка.
— Ну, ты, Вася, даёшь! Задержись я немного, ты бы и командиром полка стал.
Наверное, уже всех душманов перебил, и повоевать не дашь?
— А вот этого добра хватит ещё не на одну смену.
— Да, Вася, дурное дело не хитрое. Веди меня, где тут кадровики засели.
Через полчаса они уже сидели в машине.
— Наверное, проголодались? — спросил Бурцев.
— Да, есть немного. В Ташкенте перехватил. На таможне в отстойнике долго держали. Успел проголодаться. Может, в городе заедем, перекусим. За русские покормят?
— Да вы что, остыньте, где вы находитесь? В их харчевнях кушать нельзя.
Посуду, овощи они моют в арыке, а выше по течению дети купаются, тряпьё стирают или осла моют. Там сзади за сидением картонная коробка, в ней сухой паек. — Николъцев достал коробку, стал рыться в ней перебирая консервы.
— О, завтрак туриста. Самое то. Вот и хлебцы есть, страсть, как люблю хлебцы.
— Я тоже их больше люблю, чем хлеб. — Бурцев сунул руку в карман дверцы, достал оттуда нож.
— Возьмите, Вадим Степанович, банку откроете.
— Тебе, Вася, сделать бутерброд?
— Не откажусь, мы с командиром по случаю вашего приезда по пятьдесят грамм приняли, слизистую обжог, а закусил кусочком сахара.
— Возьми, — Николъцев подал хрустяшку с ветчиной, — замори червячка.
Машина въехала в город, замелькали торговые ряды.
— А что, часть в городе стоит? — спросил Никольцев.
— Нет, в другом конце города, — вмешался водитель.
— Пожалуйста, езжай медленнее, — попросил Никольцев, — хочу посмотреть.
— За два года насмотритесь, — засмеялся водитель.
— Возле лавок сновали люди в грязных серых робах, в тюрбанах, тюбетейках, в чепчиках. У открытой курильни сидел афганец и тянул кальян. Все прохожие были босыми или в стоптанных сандалиях. Нищета просматривалась всюду.
Дорогу перегородил ишак, запряженный в арбу. Она была доверху нагружена камнями. Колесо её вскочило в глубокую выбоину. Возница хлестал ишака, а тот всё никак не мог сдвинуть арбу с места. Мимо машины прошла группа женщин. Все были в серой парандже до пят, снизу забрызганные грязью. Они прошли так близко, что через открытое окно УАЗа пахнуло дурным запахом, смеси мочи и немытого тела. К арбе подбежали два молодых человека. Они толкнули её за колесо, и ишак покатил арбу дальше. Дорога освободилась и машины медленно, набирая скорость, поехали дальше. Возле лавки стоял на коленях бородач и оправлял естественные надобности.
— Что он делает! — воскликнул Никольцев.
Афганец взял горсть земли и вытер ею свою плоть и встал с колен.
— Они на коленях мочатся, — засмеялся водитель.
— Вася, ты не знаешь, что мы забыли в этой стране? — обратился к Бурцеву Никольцев.
Бурцев молчал.
— О, дает! — воскликнул Никольцев, — Вася, ты только посмотри. Ты чего притих?
— Насмотрелся уже. Вы говорите, как будто что-то новое обнаружили в «нашем королевстве». Мне ли вам объяснять. С тридцать восьмого года, если посчитать, куда мы лезли, пальцев не хватит.
— Территория почти от океана до океана, — сказал Никольцев, — и всё мало.
— Лезли же в Испанию, Вадим Степанович. Если бы Иосиф тогда победил, как раз бы от Атлантического до Тихого океана, а сейчас, наверное, мечтают от Северного до Индийского.
— Тараканы в головах у вождей, они и мешают нам жить. Сейчас смотришь кино, какие они добренькие, как они испанских детей спасали, в Россию вывозили. Такие человеколюбцы — прямо куда там. Чужих детей спасали, а своих сиротами оставляли. Сколько там отцов погибло, кроме этого, в лагерях отцов и матерей подушили. Да маленькие, ни в чём неповинные дети, с родителями на зонах жили.
Несколько минут ехали молча.
— Экзотики им хочется, что ли, — продолжил Никольцев, — видать, им наплевать, что эти люди копошатся в навозе. Главное амбиции — он владыка, полмира в его руках. Пусть они ползают у его ног, а он наслаждается властью.
— Согласен, на двести процентов с вами согласен. Из-за этих имперских амбиций нас весь мир ненавидит. Они были и при батюшке царе, остались и сейчас.
— Наш чиновник предрасположен к амбициям, — сказал Никольцев, — он выучен на этом. По его понятию любовь к Родине — это как можно больше захватить чужой земли.
— Мы же это проходили и не однажды. Из-за каких таких претензий к финам Мерецков и Тимошенко кидали тысячи необстрелянных солдат на линию Маннергейма. Какое дело было Советскому Союзу до Финляндии? Что она угрожала нам? Может там рожь и пшеница хорошо родит или нефть фонтанами бьет? Хоть бы это было, то как-то ещё можно было гибель тысяч невинных душ оправдать. Была бедная, освободившаяся от российского рабства страна, со своей слабенькой армией. Кидали на неё многотысячную армию. Вытаскивали оттуда тысячи трупов. Даже по домам не развозили. Не в состоянии были. Похоронки разлетались по всему Союзу. Матери втихомолку оплакивали своих сыновей, никто не мог сказать, кстати, как и сейчас: «Что же вы делаете, сволочи». Маленькая армия сражалась за свою страну и показала всему миру, как можно бить алчного, жадного, неуёмного соседа.
— А итог-то, каков, Вася! Ты погляди на Финляндию и на нашу Карелию. Это, по сути, одни и те же люди. Видать, власти хотели финнов не «пущать», чтобы они, жили как мы, но не вышло.
— И что страшно, — сказал Бурцев, — что это никого ничему не учит.
— Почему, Вася? Научило. После войны Иосиф имел армию одиннадцать миллионов, самую большую армию в мире. Но не посмел пойти на финнов. Видать, не только финнов, но и своих боялся. Народ после войны не тот стал.
— Сюда же полезли? Или наука не идёт впрок?
— Так другие ж стали у власти, правда, с такими же амбициями. Пока не вымрет последний чиновник в Кремле, желающий помыть армейские сапоги в Индийском океане, до тех пор мы будем жить в дерьме, а матери будут хоронить своих сыновей. Я думаю, надо им давать тесты на амбиции, и прогонять через детектор лжи. Если у рвущегося к власти чиновника тест положительный, то ему сразу надо давать лопату, и гнать на конюшню навоз выгребать.
— Ой, Вадим Степанович, не будьте наивным. Тест подделают и аппарат испортят.
— В том то и дело, что мы народ такой, молчим, и позволяем делать с нами всё, что чиновнику захочется.
— А ну их, — Бурцев махнул рукой, — Лучше расскажите как там Родина, Вадим Степанович?
— А что Родина, молчит, как в рот воды набрала. «Красная Звезда» пишет: «В н-с кой части батальон, действуя в горах, уничтожил условного противника».
— Противник условный, только трупы настоящие, — добавил Бурцев.
— Глупая власть, — сказал Николъцев. — Солдаты, офицеры с Афганистана домой приезжают, всё рассказывают. Голос из-за бугра круглые сутки вещает, а они как страусы. Голова в песке, а остальное наружу и думают, что никто не видит.
— Менков всё-таки выжил вас?
— Выжил, командиром полка стал, по полку такой важный ходит.
— А Лужина, куда они денут?
