Ознакомительная версия.
— Сам-то рассчитываешь пережить эту войну, или… голова в кустах? Что чутье подсказывает?
— Подсказывает, что вроде должен еще пожить. Особого страха нет. Но и на рожон не лезу. А там, как судьба предначертит.
— Значит, говоришь, еще должен повоевать? Хорошее предчувствие.
Штубер поднялся и вышел из блиндажа. Вслед за ним вышел и старшина. Какое-то время они стояли в окопе и всматривались в ту сторону, где должны были находиться окопы немцев. Ночной ветер разносил по степи зарождавшиеся там слова германского солдатского гимна и звуки губных гармошек.
— Э, старшина, хлопцы наши уже вернулись? — как бы невзначай спросил Штубер.
— Которые расстреливали? Не знаю.
— Странно. Почему не доложили?
Они прошли ходом сообщения к окопу, поинтересовались у одного солдата, другого. Старшина позвал Семенюка (фамилии остальных, очевидно, не запомнил), но кто-то из бойцов ответил, что он до сих пор в плавнях.
— Может, они там в секрете остались? Как дозорные? — предположил старшина.
— Товарищ лейтенант, вас к телефону! — крикнул телефонист.
— Меня? Кому это я понадобился?
— Командир дивизиона.
— Ничего не предпринимать, старшина. Ждать меня здесь. Я сейчас.
«Только бы не вздумал пойти на поиски красноармейцев без меня, — слегка нервничал Штубер, принимая из рук телефониста трубку. — Кстати, почему бы нам не сходить на эти поиски вместе? Прихватив, может быть, еще кого-либо из солдат?» — успел он подумать, прежде чем услышал сбитый с тональности сиплой одышкой голос Грошева. Оберштурмфюреру уже запомнилась эта неизгонимая одышка, с которой капитан, очевидно, давно свыкся.
— Пляши, лейтенант, прибыло подкрепление. Взвод приведет младший лейтенант Совко. К сожалению, совсем еще дитя. Ни стрелять, ни козырять. Я вас спрашиваю! Так что принимай на себя общее командование сводной ротой.
— Как прикажете, товарищ капитан.
— Пусть пока окапываются во втором эшелоне. Метрах в пятидесяти за тобой.
— Не против. Пусть окапываются.
— Вслед за ним и я тебя навещу. А то меня в штаб полка вызывали.
— По поводу меня, что ли?
Вопрос был задан в темпе разговора и не должен был вызвать особого подозрения.
Грошев замялся.
— Почему тебя? По общей обстановке. Кстати, в штабе сказали, что к тебе вроде бы пленного переправили. С передовой. Немецкого офицера.
— Странно. Откуда они узнали об этом? — не смог скрыть удивления Штубер.
— Кто-то сообщил. Им тут сразу же разведотдел дивизии заинтересовался. Так что жди еще одних гостей. Придут за твоим «языком».
— А вы не могли бы попросить штаб полка, чтобы их, гостей этих, немножко задержали?
— Это ж почему? — спросил Грошев после некоторой паузы. Голос его сразу же стал жестким.
— Подстрелили мы этого лейтенанта. При попытке к бегству.
— Ты что, сдурел?! Какая еще «попытка к бегству»?! Я вас спрашиваю!
— Так получилось. Офицер ударил конвоира ногой, пытался убежать в плавни. А тот пальнул.
— Тогда иди и добывай им нового лейтенанта, понял? Сам иди и добывай. И в штаб я звонить не буду. Разведчиков отпугивать от тебя тоже не стану. Не подашь им к машине немецкого лейтенанта или другого офицера — пойдешь под суд. Я вас спрашиваю!
Положив трубку, Штубер зло рассмеялся, хотя в сущности ему было не до смеха. Попасться в руки русской контрразведки за то, что расстрелял пленного немца! Сюжет, который может привести в изумление кого угодно. Вот только становиться героем этой истории ему не хотелось.
Быстрым шагом, почти бегом, он направился по ходу сообщений в передовой окоп, но, добравшись до развилки, от которой один из ходов вел к санитарному блиндажу, чуть не столкнулся с бегущим ему навстречу солдатиком.
— Товарищ лейтенант, там такое творится, там такое… — вполголоса, но очень взволнованно заговорил тот.
— Что именно там… творится? По-человечески изложить можешь?
— Семенюк приполз. Его ножом в спину.
— Как это, «приполз»? — опешил Штубер. — Кто его… в спину?
— Свои же. Предатели. А немца, пленного офицера, отпустили. Один стрелял в воздух, чтобы мы думали, что расстреливает пленного, а другой в это время Семенюка ножом в спину. Его ножом, а сами сбежали.
Штубер и солдат прошли одну накрытую плащпалатками и ветками «спальню» бойцов, вторую, третью. Отовсюду доносились то храп, то приглушенные голоса. Выставленные сержантами часовые тоже дремали, сидя в пулеметных точках. Только там, недалеко от плавней, действительно копошилась небольшая группка окопников.
— Значит, Семенюка ударили и бросили? Он пришел в себя и приполз? — начал уточнять Штубер, остановившись и заставив остановиться гонца. — Что еще успел сообщить этот ваш Семенюк?
— Он еле говорит. Умрет, наверное. Сказал, что здесь действует группа предателей. Немецких агентов. Что он давно понял это.
— Какая еще «группа»? Он имел в виду тех двоих, что расстреливали? Ну, говори, говори…
Солдат замялся, но потом еле слышно проговорил:
— Он сказал: «Те двое, которые появились с лейтенантом. Тоже немцем».
— Так и сказал? — переспросил Штубер, сразу же свернув в переход, ведущий к оврагу, куда они планировали относить убитых.
— Сам слышал.
— Тогда кто тебя послал за мной? Старшина? — Он не мог рассмотреть лица солдата.
— Нет, я сам. Услышал и побежал. Я чуть в стороне стоял. Они даже не заметили. Предупредить вас хотел. Знаете, еще и вправду ляпнут на вас. Семенюк это может. Мы из одного села, о нем давно слухи…
— А, так вы давно с ним знакомы?
— А какой же вы немец? Скажет тоже.
— Был учителем немецкого языка в школе. А жил в Прибалтике, потому и говорю с легким акцентом — вот и все, — как можно спокойнее объяснил Штубер. — Я пытался поговорить с пленным. Вроде получалось. Ну, Семенюк это слышал. Он что, был у вас в селе активистом?
— Не то чтобы активистом, а просто… Ходил, высматривал. Если что, сразу сообщал в милицию или куда там еще.
— Ясно. Сколько их там вместе со старшиной?
— Человек пять.
— Приготовь оружие.
— Зачем?
— Все может быть. Если что — сразу стреляй. Представлю к награде. За мужество и спасение командира. Понял?
— А… старшина? — испуганно спросил солдат. Это был довольно рослый, крепкий парень. Штубер вдруг вспомнил, что приметил его еще тогда, когда оказался у машины, везущей новобранцев на передовую.
— Поди знай, что он за человек, — неопределенно ответил лейтенант.
Сокращая путь к плавням, они пробежали лощиной, пересекли небольшой холм и оказались как раз над тем местом, где на развилке окопов четко очерчивалось несколько фигур и раздавались негромкие голоса.
— Что здесь происходит?! — С немецкой стороны ударил пулемет. Свинцовая очередь вспахала холм чуть левее того места, где стоял Штубер. — Кто это, Семенюк?
— Он самый, — ответил старшина.
— Он еще жив?
— Пока еще… Вот, вернулся…
— Знаю, что вернулся, — брал инициативу в свои руки лейтенант. — Перевязали?
— Нет. Потерял сознание.
— Так какого черта?! Быстро перевязать. Старшина, свяжитесь с комдивом, пусть пришлет фельдшера или медсестру… надо как-то доставить его в медсанбат. Он еще понадобится нашим особистам как свидетель. Выполняйте, старшина.
— Есть. — Старшина недоверчиво посмотрел на пистолет в руке офицера и попятился по окопу к командному пункту.
— А что те двое? — спросил ему вдогонку Штубер. — Не объявлялись?
— Предатели они. Фрицевские агенты, — ответил вместо старшины кто-то из четверых солдат. — Семенюк полз и громко стонал. Мы услышали. Сначала думали: немец.
— Хватит подробностей. Значит, те двое ушли? Сговорились и ушли? Ну, сволочи…
— Темное дело, — только и сказал старшина, поторапливаясь уйти подальше от лейтенанта.
Штубер спрыгнул в окоп, наклонился над Семенюком. Тот лежал на подложенной кем-то шинели, грудью вниз. Гимнастерка на спине была липкой от крови и грязи.
— Как фамилия? — спросил он солдата, предупредившего и пришедшего вместе с ним.
— Семенюк.
— Твоя, солдат, твоя.
— Моя? Жоденчук.
— Семенюк что, говорил, что лейтенанта не расстреляли? Отпустили?
— Да, он так и говорил.
— Отпустили, а его ножом… — мрачно добавил кто-то из красноармейцев.
— Понятно. Это уже явная измена. Вы, — обратился к бойцам, — остаетесь здесь. Жоденчук — за мной. Осмотрим место расстрела. Нужно ведь будет что-то докладывать командованию, — выбрался из окопа Штубер. — Да, вы времени не теряйте, — сказал остававшимся. — Перенесите раненого в санитарный блиндаж, в котором сидел пленный. Промойте рану и перевяжите. Пошли, Жоденчук.
Несколько мгновений солдат постоял в нерешительности, глядя на своих сослуживцев, потом неохотно перепрыгнул через окоп и так же неохотно побрел вслед за лейтенантом, уже, очевидно, проклиная себя за то, что побежал предупреждать его. Не нравилась парню вся эта ночная история с расстрелом и сразу двумя немцами-лейтенантами.
Ознакомительная версия.
