Конек Отто скачет слишком медленно, и поэтому моему другу приходится похлопывать его по холке и подгонять ударами каблуков в бока. Впрочем, пользы от этого практически никакой. Кроме того, упрямый скакун все время пытается укусить его. Мой конь подражает поведению своего собрата. Возникает впечатление, будто оба животных сговорились вести себя одинаково. Мне с трудом удается сохранять равновесие, я еду, вцепившись в гриву своего скакуна.
— Этот дьявол меня скоро в могилу сведет! — жалуюсь я. Меня покачивает из стороны в сторону, как пьяного. Чувствую себя мешком с тряпьем, который везут в старой садовой тачке. Каждая неровность дороги болезненно ощущается во всем моем теле. Особенно плохо приходится моему заду, постоянно ударяющемуся о костлявый хребет низкорослого коня.
— Я больше не могу, Отто! Я лучше слезу и пойду пешком! — жалобно произношу я.
Отто оборачивается и тут же быстро нагибается, прижимаясь к голове своего конька.
— Русские! — кричит он. В следующую секунду раздаются винтовочные залпы. Стреляют где-то возле соседних домов. Пули свистят у нас над головой.
Мой конь заставляет меня дернуться вперед, затем переходит на галоп. Мне приходится прижаться грудью к его холке и крепко вцепиться в гриву. Мы легко перегоняем Отто, конек которого тоже перешел на галоп.
Неожиданно я даже испытываю радость от езды. Мне кажется, будто я покачиваюсь в колыбели. С удовольствием отмечаю, как быстро сокращается расстояние между нами и врагом. Оба коня удачно миновали последние деревенские дома и все так же галопом устремляются в открытое поле. Затем мой скакун, по-прежнему мчащийся впереди, внезапно останавливается и начинает храпеть. Хлопья пены летят мне в лицо.
Когда я оборачиваюсь, то вижу моего друга, мчащегося мне навстречу. Гривка его скакуна развевается на ветру, а сам Отто в меховой шапке напоминает мне лихого казака на марше. Он останавливается рядом со мной. Несмотря на то, что сумерки наступят еще не скоро, оставшейся позади нас деревни уже не видно.
Мой конь переходит на рысь, и я снова начинаю раскачиваться из стороны в сторону, как мешок с тряпьем. Позднее мы подъезжаем к новой деревне. Мой скакун застывает на месте, не желая больше двигаться вперед. Конь Отто следует его примеру. Теперь животные, как мне кажется, с презрением смотрят на нас.
— Нужно спешиться, — говорит Отто. — Они почему-то упрямятся. Я такое уже и раньше видел — местные лошадки непредсказуемы.
— Отлично. Пойдем пешком. Подождем, когда они образумятся. Пусть немного разомнут ноги, — отвечаю я, радуясь тому, что скачки на какое-то время прекратятся. У меня болит все тело. Особенно тяжело пришлось моей «пятой точке». Тем не менее, благодаря сну и еде, мои силы восстановились, а ногам стало лучше. Мне уже не так больно идти.
Приближаемся к деревне. Отто разглядывает ее в полевой бинокль. Там полно русских солдат. Нам срочно приходится обходить ее стороной, и мы тут же ныряем в овраг. Когда деревня почти остается у нас за спиной, нам вдогонку неожиданно гремят выстрелы. Стреляют сзади и откуда-то сбоку. Мы снова вскакиваем на коней, у которых, к счастью изменилось настроение. Они тут же срываются с места и, перейдя на галоп, мчатся вперед с такой скоростью, будто за ними гонятся черти. Прекрасно! Кони переходят на рысь только после того, как мы удаляемся от деревни на порядочное расстояние и выезжаем на широкую дорогу.
Движемся на запад по непролазной грязи дорог и открытой степи. Часто идет дождь и дует сильный ветер. Мерзнем. Чуть позже пускаем коней пощипать травы, и поим их водой. Однако вместе благодарности те продолжают упрямиться. Время от времени они останавливаются, и никакая сила на свете не способна заставить их сдвинуться с места. Даже когда мы пытаемся припугнуть их, стреляя в воздух, они никак не реагируют на это. Маленькие дьяволы прекрасно понимают, что стреляет их временный хозяин, а не враг. Когда мы ласково треплем их по холке, агрессивные коньки не покупаются на лесть. Мы предполагаем, что раньше с ними жестоко обращались. Каждый раз, когда мой конь смотрит на меня своими желтоватыми глазами, противясь моей команде, у меня возникает ощущение, что четвероногий строптивец просто смеется надо мной.
Лишь после того, как мы накрываем наших скакунов вместо попоны старыми армейскими одеялами, они немного смягчаются и более великодушно ведут себя, позволяя недолго проехать на них. Впрочем, кони по-прежнему останавливаются, когда им заблагорассудится, и все повторяется сначала. Мы абсолютно зависим от настроения этих косматых созданий, однако испытываем огромную благодарность за то, что с их помощью нам удается немного сберечь силы и пощадить свои натруженные ноги. Правда, постоянно дает знать о себе мой многострадальный зад, отбитый о костлявый круп моего коня. Где-то далеко за Ингулом и ближе к реке Еланец наш кавалерийский поход завершается. Однажды мы заходим в деревню и отправляемся на поиски жилья, привязав наших коней к дереву. Вернувшись, не находим их. Судя потому, что веревки аккуратно отвязаны, а не оторваны, мы приходим к выводу, что коней украли. Это дело рук кого-то из наших солдат. Вместе с конями исчезли и наши одеяла.
В середине марта наступает самый пик распутицы. Мы снова присоединяемся к массе отступающих немецких солдат. Сопротивление оказываем лишь в тех случаях, когда враг подходит к нам слишком близко. Начальство постоянно пытается сформировать из усталых деморализованных людей боевые части, но после коротких боев с противником они сразу же рассеиваются.
Однажды мы оказываемся на продуктовом армейском складе. Набиваем карманы шоколадом, сигаретами и прочим добром. В ту минуту, когда мы собираемся отрезать толстый кусок колбасы, где-то рядом раздаются взрывы мин. Стоящий снаружи солдат истошно кричит:
— Русские идут!
Все бросаются к выходу. Какой-то унтер-офицер бежит от машины к складу. В руках у него пара канистр. Он поливает бензином стены здания и поджигает их. Языки пламени взлетают в небо. Русские уже возле дальнего края склада. Мы бросаемся к машинам, чтобы поскорее убраться прочь. Все отталкивают друг друга, пытаются забраться в грузовики раньше остальных.
Нам удается уцепиться за борт одного из грузовиков. Какой-то солдат сердито кричит нам:
— Места больше нет, товарищи! Не лезьте сюда, иначе мы все тут погибнем! — С этими словами этот мерзавец бьет нас по пальцам обутой в сапог ногой. Разжимаем руки и валимся в грязь. Подобным образом сталкивают и других солдат.
Отто в ярости.
— Они совсем озверели! Разве это люди? Да они хуже животных! Им плевать, что другие люди погибнут тут! Они на все готовы ради того, чтобы спасти собственную шкуру! И этот негодяй смеет называть нас «товарищами»! «Извините, товарищи»! «Места больше нет, товарищи»! — передразнивает он того солдата. — Вот сволочи! Драпают, бросая своих в беде! Я бы ему показал, попадись он мне в руки! Я бы ему морду в кровь разбил! Да что такие, как он, знают о фронтовом товариществе! Шкурники проклятые! Они произносят слова, не зная об их истинном значении! — Наконец, ярость моего друга сходит на нет, он успокаивается. Я с ним полностью согласен и готов подписаться под каждым его словом.
Мы торопливо отряхиваемся и бежим по следу, оставленному нашим вездеходом. Русские уже совсем близко, они открывают огонь по отдельным немецким солдатам, пытающимся укрыться среди домов.
— Вон еще один вездеход! — кричит Отто. — Нужно попытаться сесть в него, иначе нам крышка!
Вездеход битком набит людьми. Мы бежим рядом с ним и машем руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Из кабины высовывается незнакомый нам штаб-вахмистр и приказывает водителю ехать медленнее. Тот сбрасывает скорость, и вездеход едет едва ли не прогулочным шагом. Мы замечаем, что на погонах штаб-вахмистра такая желтая окантовка, как и у нас. Тот тоже обращает внимание на наши погоны, протягивает нам с Отто руки и спрашивает:
— Из какого эскадрона?
— Из первого эскадрона 21-го полка! — отвечаем мы в унисон.
— Залезайте! Я из восьмого эскадрона! — отвечает он, расталкивает солдат, отправляет одного из них в кабину, чтобы освободить для нас места.
Мы на ходу заскакиваем в вездеход и держимся за ручку двери. Это именно то, что называется спасением в самую последнюю секунду!
Нам остается благодарить судьбу за то, что у советских солдат нет тяжелого оружия, иначе мы бы так легко не отделались. Мы смогли отступить с минимальными потерями, у нас всего несколько легко раненных, в их числе и я. Меня рикошетом ранило ниже колена. Это даже скорее не рана, а царапина. Проблем она у меня не вызвала, на следующей же остановке я залепил ее пластырем.
Хотя мы на несколько часов потеряли из вида остальные машины, нам удалось переехать по мосту на другой берег реки Еланец. Там мы встречаемся с другой боевой частью, в которой оказалось много солдат из нашего подразделения. Один офицер пытается организовать контратаку, чтобы сдержать наступающего противника. Это нам удается, и мы на короткое время отбрасываем врага. В одной из заново освобожденных деревень я беру у мертвого советского офицера автомат немецкого производства и несколько обойм. На его руке я замечаю две пары немецких часов.
