Офицеры разобрали документы и приступили к будничной работе. Герман подошёл к командиру.
— Кто дал информацию? — спросил Крестов.
— Агент «Морчак».
— Организуй встречу с ним.
— Да хоть сейчас.
Герман, получив разрешение, тут же пошёл к Гульмамаду. К счастью, охранник был на месте. Прервав его радостные приветствия, он приказал ему не уходить и быстро вернулся с командиром группы, а через 10 минут оба, довольно уверенно используя небольшой запас выученных слов, опрашивали Гульмамада. Не прошло и часа, как Крестов докладывал свои соображения полковнику Стрельцову, а через 20 минут они уже тряслись в санитарном «батоне» в направлении аэродрома.
— Серёга, я уже давал комэску эти координаты, — пытался остудить пыл своего командира Герман, — он сказал, что и без меня, мол, забот хватает.
— Не суетись, Гера, мы с комэском друзья, — ответил Крестов, глядя на ухабистую дорогу. — Не захочет — заставим.
Переговоры с командиром эскадрильи тоже прошли в темпе вальса. По телефону быстро согласовали цели с главным военным советником, командиром бригады и губернатором провинции.
Взлетели ещё по холодку. Сергей забрался в кабину к лётчикам, и вскоре оттуда послышался смех.
«Во даёт, — подумал Герман, сидя на скамье, — не успел приехать — и уже в небе».
— Гера! — крикнул Крестов из кабины. — Садись за кормовой пулемёт, подлетаем!
Не успел Герман занять место, как машина пошла вниз. В руках командира заработал курсовой пулемёт, полыхнул залп реактивных снарядов. Кабина наполнилась запахом гари. Кормовой пулемётчик пока лишь видел голубое небо и редкие пушистые облака. Но вот замолчало оружие в руках Крестова.
— Гера, — заорал он, — не лови гребалом мух! Мочи нафаров, тех, кто с оружием! Не пропусти гранатомётчиков!
Вслед за командой в перекрестье прицела появились и резко покатились вверх вершины гор, затем с ещё большей скоростью — зеленоватые предгорья и, наконец, квадратики домов, жёлтые ленты дувалов и лоскутное одеяло полей. Внизу бежали люди. Герман никак не мог поймать взглядом хотя бы одного с оружием. Но вот он, вот он, зараза, вскидывает РПГ. Герман совмещает уходящего вверх гранатомётчика с кругами своего прицела и нажимает на гашетку. Фонтанчики ложатся вокруг душмана. Человек роняет гранатомёт и бежит в сторону. Всё, вертолёт на форсаже уходит вправо и вверх. «Промахнулся!» — с досадой признаётся себе пулемётчик. Тело наливается свинцом, в открытом люке появляется вздыбленный по вертикали горизонт. Герман даже успевает заметить с десяток барашков, пасущихся на боку на зелёной стене. Метеором проносится сверху вниз чёрный силуэт другого вертолёта, изрыгающего чёрные стрелы ракет. Горизонт выравнивается. Машина идёт на новый заход.
— Как ты?! — орёт Крестов, нажимая на гашетку.
— Нормально! — откликается Герман, хотя нормально он себя не чувствует. Пол уходит из-под ног, и пулемётчик ощущает приступ тошноты. Снова ракетный залп с пилонов, снова гарь отработанных газов. Тошнота становится невыносимой. Герман с трудом сглатывает обильную слюну и напряжённо ждёт появления целей. Опять уходит вверх небо, уступая место несущейся ей вслед земле. Тело цепенеет от перегрузки и... Герман не выдерживает. Вместе с первыми очередями он изрыгает на перегретый ствол пулемёта весь свой завтрак с остатками праздничного ужина. Глаза слезятся. Пулемёт бьёт наугад, а машина уходит вправо.
Приходящий в себя пулемётчик судорожно ищет в карманах пиджака носовой платок и, найдя, пытается вытереть ствол. Руку обжигает раскалённый металл, а вертолёт снова выходит на цель. Герман беспомощно смотрит в кабину, где ведёт огонь его командир. Приближающаяся земля охвачена дымом и взрывами.
— Гера, вперёд! — кричит из кабины Крестов.
Калейдоскоп картинок с фатальным упорством заезженной пластинки повторяется вновь и вновь. Герман успевает сделать только две прицельные очереди по автоматчикам, как его вновь выворачивает наизнанку.
— Уходим! — кричат из кабины.
«Слава яйцам!» — ликует Герман. Скинув пиджак и проверив содержимое его карманов, Герман из последних сил вытирает поруганное оружие. Моментально сжигает подкладку, бьёт нестерпимым запахом горелой плоти и протухших щей. Пулемёт чист. Испорченный пиджак исчезает в отверстии люка и, разметав рукава, летучей мышью несётся к земле. «Интересно, что подумают афганцы, когда найдут...» Но тут его мысли перебивает Крестов, вышедший из кабины.
— Скольких завалил, Гера? — обращается он к подчинённому, но тут же кривится. — Фу! Чем это здесь воняет?
— Может, мы в силосную яму попали? — пытается отвертеться пулемётчик.
— Да нет же, склад накрыли, я же видел, как оттуда всё посыпалось, — недоумевает Крестов, закручивая ус.
— Знаешь, Серёга, а я, кажись, ни в кого не попал, — уводит разговор на злободневную тему Герман.
— Да и я, признаться, «в молоко» бил, — успокоил его командир. — А где твой пиджак, кстати?
— Сквозняком вынесло. Жарко стало, вот я и скинул.
Крестов снова скрывается в кабине пилотов. Посадка прошла в штатном режиме. По пути из вертолёта к зданию аэропорта Крестов не выдержал:
— Так что там с пиджаком и вонью?
— Да обрыгался я! Видать, спирт твой боком выходил, — признался Герман.
— Видать! — расхохотался Сергей.
На базе ещё разгорячённые воздушным налётом боевики бодро доложили Стрельцову о проведённой операции. Полковник уточнил детали, сделал несколько пометок и похвалил офицеров. Крестов особо отметил кормового стрелка, который огнём пулемёта уничтожил более десяти мятежников. Герман, вопросительно взглянув на докладчика, скромно промолчал.
— У тебя ножницы есть? — спросил Крестов, когда они вышли в залитую солнцем эвкалиптовую рощу.
— Есть, — ответил Герман.
— Бери, пойдём карты клеить.
— А клей брать?
— Нет, сначала нарежем, а потом склеим, — сказал Крестов. — Мы из Кабула привезли новые карты Пакистана. Будем готовить операцию по уничтожению Гульбетдина Хекматьяра, знаешь такого?
— Как не знать, — ответил герой-пулемётчик, — руководитель Исламской Партии Афганистана. Главарь самой непримиримой группировки.
— То-то! Готовиться надо серьёзно. Беги за штабным инструментом.
До самого вечера Герман, вооружившись ножницами, обрезал в палатке титульные края новых карт, сохраняя чистые поля для склейки. Через посыльного ему принесли ещё ворох карт провинции Нангархар с просьбой полковника Стрельцова обработать их таким же образом.
Закончив работу, Герман пригласил Крестова.
— Гера, ты что наделал! — вскипел командир.
— А что?
— Как мы всё это будем склеивать? Где реквизиты?
— Я их отрезал.
— Ну и поц ты после этого! Ты хоть сам знаешь — где у тебя тут провинция Пактия, а где Нангархар?
— Не-а!
— Так ты что, и Пакистан в общую кучу замешал?
Герман с нарастающим беспокойством оглядывал ворох обезглавленных топографических сегментов, окрашенных в унылые грязно-жёлтые цвета пустынных плоскогорий.
— Серый! Я всё исправлю! По речечкам, по овражкам... Всё и состыкую.
— По речечкам... — с сарказмом передразнил командир подчинённого. — Чтобы завтра к вечеру склеил как надо! Понял?
— А что тут не понять, я сметливый.
— Вот и давай, валим отсюда, «сметливый», пока начальство не спохватилось!
Герман был порядком обескуражен. В этот момент в штабную палатку влетел «Дон Педро».
— Быстро все документы — в сейф, карты — под стол. К нам делегация старейшин идёт.
Выпалив всё на одном дыхании, Гаджиев убежал. Вслед за ним ушёл Сергей Крестов. Герман принялся наводить порядок. Снова влетел Гаджиев.
— Карты — тоже в сейф. Быстро! Они уже идут, — и вместе с Германом он принялся запихивать топографические листы в большой цинковый ящик с навесным замком.
Вскоре послышались голоса, и в палатку вошли Стрельцов, а вслед за ним — шестеро седобородых старцев. Мгновенно казённый шатёр наполнился густым афганским амбре. Герман поморщился, но Гаджиев тут же толкнул его локтем в бок.
— Добро пожаловать! — радушно приветствовал гостей полковник.
— Хуш Омадид! Мехм`оне арджм`анд, — эхом откликнулся сухой переводчик-таджик.
Герман уже протискивался к выходу, лавируя боком между высокими гостями. У палатки он встретил Юрку Селиванова.
— Что это дедушка их приволок? — недовольно проворчал он, прислушиваясь к учтивому гомону благородных старейшин.
Герман пожал плечами.
— Вот так всегда! — вздохнул Селиванов. — Сейчас уйдут, а дня через два-три жди миномётного обстрела.
Герман опять пожал плечами и пошёл в свою палатку.
На ужине начальство отсутствовало. Офицеры дружно поедали гречневую кашу с тушёнкой и делали предположения относительно его задержки. Самую безобидную версию высказал Виктор Колонок:
