— Зубастая женщина, жалко отпускать такую... А по всему видать, уедет скоро от нас.
— Уедет? Почему?
Иван Петрович махнул рукой:
— Старая песня! У нас, братец мой, так повелось: два-три года пройдет — и новый врач едет, новый агроном... Не держится ученая молодежь на селе. Отрабатывать приезжает, как на поденщину...
— Значит, плохо держит председатель.
Задетый за живое, Иван Петрович быстро возразил:
— Нет, стараюсь держать, условия создаю. Жилье? Пожалуйста, занимай, живи. Питание? Ешь на здоровье, выписывай со склада... Что еще человеку надо? Ты посмотри, красотища-то кругом какая!
Из соседней калитки вышла уже немолодая женщина, до самых глаз повязанная белым платком. В руках она держала решето, доверху наполненное румяными пирожками, булочками, ватрушками.
— Ой, Иван Петрович, уже приехали. Встретили гостечка!
— Встретил, Наталья.
— А мы с Фросей не управились еще. Вот беда-то, вот беда... — Наталья глянула на братьев и с каким-то удивлением воскликнула: — Батюшки, похожи-то как!
— А как же, родные ведь, — небрежно ответил ей Иван Петрович.
Дом у брата — новый, обшитый тесом, крытый ребристым шифером. Двор с улицы отгорожен плотным дощатым забором. Забор упирался в глухую стену соседской Натальиной избенки, как бы стремясь отпихнуть ее подальше: не пристало, дескать, стоять нам с тобой рядом!.. На окнах — крашеные ставни, резные наличники, такой же резьбой отделаны крыльцо и карнизы. На фронтоне дома, у слухового оконца, виднелся крохотный балкончик. Под окнами, в палисаднике, цвели высокие гибкие мальвы. Их цветы напоминали маленькие трубы старинных граммофонов.
Все это сразу увидел и приметил Михаил Петрович.
— Входи, входи, Миша, посмотри, как живут хлеборобы, — радушно пригласил Иван Петрович и тут же с крыльца крикнул в отворенную дверь: — Встречай, привечай, Фрося, дождались!
Смуглая, черноволосая, черноглазая братова супруга хлопотливо стала вытирать руки о белый ситцевый передник, смущенно восклицая:
— Ой, да милости просим, милости просим!
В большой передней комнате было много цветов. В кадушечках, в горшочках, обернутых розовой, с зубчатыми краями бумагой, цветы стояли на подоконниках, на табуретках, на высоких тумбочках-подставках. Во всем доме крепко пахло зеленью и свежим хлебом.
«Здесь, наверное, и зимой чувствуется лето», — подумал Михаил Петрович.
Посреди комнаты — раздвижной стол, на нем расставлены пустые тарелки. Видно, хозяйка готовилась к приему гостей, но какие-то непредвиденные обстоятельства помешали, и ей сейчас неловко от того, что гость уже приехал, а стол не накрыт. Заметив смущение супруги, Иван Петрович поспешил на выручку:
— Мы, Фрося, на речку сходим, окунемся чуток с дороги, а потом уж сядем за стол и капитально подзаправимся.
Но уйти на речку братьям не удалось: в комнату вбежали загорелые, похожие на Фросю черноголовые мальчики и заинтересованно уставились на гостя черными глазенками.
— Что надо сказать, озорники? — строго обратился к сыновьям Иван Петрович.
— Поздороваться ж надо и познакомиться с дядей Мишей, — улыбаясь, подсказала мать.
Ребята смело подошли к дяде, и каждый по-взрослому протянул руку.
— Вася, — назвал себя десятилетний крепыш.
— Толя, — представился шестилетний.
— Здравствуйте, здравствуйте, племянники! Вот вы какие! Ну-ка, подходите сюда. — Михаил Петрович раскрыл чемодан и стал нагружать ребят коробками, приговаривая: — Это вам гостинцы.
Даже забыв на радостях поблагодарить дядю Мишу, мальчики выскочили вон из комнаты, чтобы поскорее исследовать, что находится в красивых коробках.
Уж коли чемодан раскрыт, медлить нечего. Михаил Петрович достал сверток, протянул его хозяйке.
— Это вам, Фрося...
— Ой, да что вы, Михаил Петрович, — смущенно отмахнулась та. — Зачем...
— Бери, бери, жена, не от чужого подарок, — подтолкнул супругу Иван Петрович.
Фрося улыбалась, благодарила, и ей, как и сыновьям, должно быть, тоже хотелось развернуть сверток и поскорее узнать, что привез деверь. Но, поборов искушение, она отворила дверцу шифоньера и положила подарок на полку.
— А вот и тебе, Ваня, электрическая бритва новейшей конструкции, — сказал гость.
Иван Петрович повертел в руках диковинный подарок.
— Ишь ты, какая механика, — уважительно сказал он. — От трактора будет работать?
Михаил Петрович рассмеялся:
— По-моему, от трактора не будет...
— Теперь хоть чаще станешь бриться, — вставила Фрося.
— Смотри, жена, на бритых девчата заглядываются...
Она с шутливой укоризной покачала головой.
— Да каким ты девчатам нужен, старик непутевый.
— Слыхал, Миша, меня в старики записывают!
— Это она любя.
— Молодчина ты, Миша, что приехал, — шумно хвалил Иван Петрович брата. — На курорт, говоришь, посылали? Да ну их к лешему, эти курорты. Был я как-то... Одна маята. У нас в Буране лучше. Отдохнешь ты на славу. — Он толкнул гостя локтем, добавил с лукавой улыбкой: — Слышь, может, и женим тебя здесь...
Михаил Петрович застеснялся, покраснел даже. Опять вмешалась вошедшая с закусками Фрося.
— Сват нашелся... Да что же в городе своих невест мало?
— Невест много, да жених он — разборчивый, — смеялся Иван Петрович. — Невесту ему подавай такую, чтобы кругом шестнадцать, чтобы по всем женским статьям первым сортом шла...
— Мели, Емеля... — отмахнулась хозяйка.
Братья сидели за столом, оба чуть скуластые, сероглазые, широколобые. Старший только потемнее лицом, потому что загорел под солнцем да под жаркими степными ветрами. На коже щек у него отчетливо заметны несмываемые вкрапины машинного масла и копоти. Для встречи брата Иван Петрович принарядился в темно-синий костюм, в белую рубашку с галстуком. На отвороте пиджака сиял начищенный орден Трудового Красного Знамени.
Михаил Петрович был ростом выше брата, стройнее. Его темно-русая шевелюра уже тронута ранней сединой на висках. И руки у братьев разные. У старшего — большая шершавая ладонь с застарелыми ссадинами на толстоватых сильных пальцах; у младшего же — узкая крепкая кисть с чистой, блестевшей от частого мытья кожей, пальцы длинные, чуткие, будто прозрачные — рука хирурга, предмет особой заботы и внимания каждого, кто работает скальпелем. О руках доктора Воронова Тамара часто говорила: «У тебя красивые руки, как у хорошего музыканта». Он шутя отвечал на это: «По-моему, у хорошего музыканта руки, как у хирурга...»
Иван Петрович поднял рюмку.
— Ну, Миша, за встречу! Давненько мы с тобой, братец, не виделись... Ты не стесняйся, ты по-нашему, по-крестьянски закусывай... Сам видишь — в достатке живу! — хвалился он.
Из кухни доносились приглушенные голоса Фроси и Натальи. Женщины что-то стряпали, звенели посудой и, видно, торопились, потому что гость оказался не предусмотрительным, поздно прислал телеграмму. Но вот в кухне послышался чей-то юношеский голос.
— Ну-ка, Федя, зайди сюда! — громко позвал Иван Петрович.
В комнату вошел рыжеватый вихрастый парень.
— Ты что же там в женской компании...
— Да я, дядя Ваня, к маме приходил...
— А теперь к нам пожалуй. Садись.
— Некогда, дядя Ваня, мотоцикл что-то не заводится...
— Ага, не заводится! В таком разе подзаведем самого мотоциклиста, — рассмеялся Иван Петрович и приказал: — Садись, Федор. Садись и знакомься — мой брат, ученый.
— Ты бы поскромнее представлял меня, — с неловкой улыбкой заметил Михаил Петрович.
— Ишь ты — стесняешься? А чего нам стесняться, чего скромничать! Звание-то у тебя не ворованное, своим горбом заработано, — возразил брат и опять обратился к Федору: — Ну-ка, бери, выпьем за ученых!
Покрасневший парень робко присел к столу, взял рюмку и неумело выпил.
— Молодчина, сосед! — похвалил парня Иван Петрович и стал рассказывать о нем брату. Федор Копылов учится в школе, перешел в одиннадцатый класс, летом работает на тракторе. — Механизатор! Механизаторы у меня в большой цене. Без механизаторов, доложу я тебе, село теперь ни шагу. Ударная сила! Ну, само собой понятно, и оплата им, и почет... Я ведь сам из механизаторов... — Брат улыбнулся, потрогал пальцами орден, как будто хотел убедиться, на месте ли он. — Я так разумею: вам, ученым, до юбилея ждать надобно, пока отметят. А у нас по-другому. Подвалит, к примеру, урожаище, не пожалеешь себя, поработаешь на всю катушку — можно и Золотую Звездочку получить...
Михаил Петрович шутливо погрозил брату пальцем.
— Далеко метишь...
— А что? Коль присвоят, не откажусь, и Федя тоже не откажется, потому что знает уже: ордена зря не дают, орден заработать надо! Верно я говорю, Федя?
— Я за наградами не гонюсь. — тихо ответил тот.
