— Задание выполнено, мосты через Робью взорваны.
13 апреля наша боевая группа вышла в район сосредоточения северо-восточнее Калиткино. Была морозная ночь, и все вокруг еще покрыто снегом. Наша задача — прорваться через Рамушево к Ловати. После полугода обороны и борьбы за выживание мы внезапно нанесем удар противнику в спину и попытаемся соединиться с наступающими извне войсками.
На рассвете стало понятно, что мы находимся у дороги в Бяково, оставленной во время сужения фронта. Началась артподготовка. Вперед пошли штурмовые орудия и самоходные противотанковые пушки, передвигаясь от укрытия к укрытию. Вскоре противник открыл по нам мощный огонь. Это была увертюра к ожесточенной борьбе за свободу. Наши главные силы наступали вдоль дороги Васильевщина — Бяково. К вечеру удалось взять Бяково. На следующий день, пока боевые группы Бохмана и Клеффнера наступали в направлении Омычкино, я и другие водители охраняли Бяково. Через несколько дней оттаявший заболоченный лес встал преградой на пути боевых машин.
Противник оборонялся с необыкновенным ожесточением, чтобы не дать нам переправиться через Ловать у Рамушево. Наступавшая вдоль дороги саперная часть вермахта понесла большие потери. Наши боевые группы смогли взять стойко оборонявшееся Омычкино, как и
«Треугольный лесок» на дороге Омычкино — Рамушево, только при поддержке пикирующих бомбардировщиков. 20 апреля, в день рождения Гитлера, наши солдаты стояли в Рамушево у половодной Ловати на фронте шириной в три километра. Гауптштурмфюрер Кнёхляйн стал штурмбаннфюрером. Нас придали боевой группе Бохмана, мы пробирались через грязь на дороге, подрывались на минах в деревянных корпусах, которые не могли обнаружить наши саперы, и добивали все еще оборонявшегося противника в «Треугольном лесочке».
Потребовалась еще неделя для того, чтобы наладить относительно надежное сообщение через пробитый коридор. На большее при понесенных потерях наших сил не хватило. По обе стороны коридора в оттаявших болотах сидели русские и обстреливали из артиллерийских орудий и стрелкового вооружения пути снабжения. Проехать по коридору было ужасным сном для водителей и раненых, покидавших «котел». И только когда «небо, задница и разорванный облачный мостик» оказывались позади, они могли надеяться, что доберутся до госпиталя.
«Коридор», обеспечивающий наше снабжение и соединение с западом, обороняли солдаты из «Датского добровольческого корпуса СС». Они показывали чудеса храбрости, противостоя численно во много раз превосходящему противнику.
Воздушный мост сохранялся. Как и прежде, Ю-52 тянули на буксире грузовые планеры на вспомогательный полевой аэродром под Демянском. По шоссе шли колонны тяжело нагруженных грузовиков, танков, артиллерии. Еще несколько дней назад я подстрелил собаку, пару ворон и сорок. Мы их с жадностью съели, чтобы хоть как-то наполнить желудки. А теперь вдруг сразу появились горы продовольствия, шоколада и алкоголя. Такое изменение вызвало проблемы с пищеварением. Появились очереди в отхожие места.
Теперь мы жили в чудом уцелевшей во время боев глинобитной хижине. От рот нашего батальона, прежде насчитывавших по 120 человек, теперь осталось по 20, несмотря на пополнения и включение в них тыловых и обозных солдат. Большая часть нашей гордой дивизии лежала убитая, замерзшая и пропавшая без вести перед Валдайской возвышенностью и в заболоченных лесах.
Нас сняли с фронта и мы ожидали пополнения. Началась обычная казарменная жизнь. Один смотр следовал за другим. Грязные полы наших домов были добела оттерты песком. Везде пахло «Купрексом» — средством от вшей. Солдаты стояли на коленях у пруда и отстирывали не сгибающиеся от многомесячной грязи предметы обмундирования, то и дело ожидая очередного «свистка» на смотр.
Жители маленькой деревни были рады, что линия фронта снова отодвинулась от них. Наши отношения с населением были как всегда хорошие. Некоторые совершенно загаженные кальсоны теперь «сверкали» первозданной белизной, благодаря умениям дружелюбных «маток». За это мы с удовольствием щедро давали что-нибудь из наших запасов.
В течение мая и июня дивизии получили пополнение из числа фольксдойче и резервистов из Рейха. Многие вылечившиеся раненые и больные возвратились назад в «котел». Боевая подготовка и сколачивание подразделений проводились в боевых условиях. До конца июня мы выполняли только легкие охранные функции, а на следующий месяц нас снова бросили в тяжелые бои.
Для помощи в выполнении моих задач мне дали в подчинение молодого стрелка. Это был 18-летний Хуго Шрок из Баната. То, что он рассказал мне при первой нашей встрече, меня очень удивило.
«Нас с другими парнями пригласили поучаствовать в спортивных состязаниях за городом. После их окончания нам прочли лекцию о Германском вермахте, сражающемся в тяжелейших условиях. В заключение сказали, что каждый должен проникнуться сознанием того, что необходимо защитить родину от «недочеловеков» с востока. Или есть кто-то с другой точкой зрения? Естественно, никто «о другой точке зрения» в той обстановке не заявил. Поэтому все мы, недолго думая, объявили себя добровольцами и вскоре были отправлены в разные запасные части».
Я сначала подумал, что ослышался. Спросил подробности, но к другому результату не пришел. Значит, вот такие, наши «добровольцы» из Баната. Несмотря на это, они оказались хорошими парнями и хорошо выполняли свои обязанности. Но те, кто оказался в вермахте, а не войсках СС, вытянули более счастливые билеты.
На севере «котла» опять начались бои. Противник пытался выбраться из болот, а для этого ему нужны были «наши» дороги. 13 июля мы вышли из Великого Села и разместились в районе Сорокапенно, в деревне, которая во время осенних боев запомнилась нам чистотой своих деревянных домов. Там было бы неплохо остаться, но 16 июля нас в качестве «пожарной команды» бросили в бой под Бяково, где противник всеми силами пытался ворваться в «котел» и овладеть дорогами с твердым покрытием. Уже через день мы оказались подогнем его артиллерии. Наскоро оборудованные позиции были сровнены с землей, огневое крещение наших парней оказалось ужасным. Клочья их тел были разбросаны вперемешку с разнесенными в щепы бревнами перекрытий их землянок. Только что покрывшийся листвой березово-осиновый лес превратился в поле, утыканное обугленными остовами стволов, в которых нельзя было укрыться от налетов штурмовиков.
Начались затяжные бои, продолжавшиеся несколько дней. После взаимного истощения сил наступил перерыв. Мы приступили к созданию новых полевых укреплений. Землянку для штурмбаннфюрера Кнёхляйна построили саперы — четыре наката бревен, а на них — слой земли в человеческий рост. Внутри — перегородка, отделяющая спальню от рабочего помещения, стены обшиты березовыми бревнышками, печка, сделанная из металлической бочки, свет от аккумуляторов. Водитель Клееман продолжал работать как денщик, обслуживая своего шефа. Как-то я сказал ему:
— Стираешь, шьешь, готовишь еду, а на ночь поешь колыбельные?
— Обязательно! Все сделаю, а потом получу Железный крест. Первого класса!
— Не думаю, — я его подзадоривал, но мы друг друга хорошо понимали.
— Сто процентов! А ты пролетишь как фанера. Грютте тебя представлял к ЖК за твои многократные поиски и разведку на территории противника, разведку дорог и прочее. Старик отклонил: «За что? С ним же ничего не произошло?»
Позднее у меня было время обдумать этот разговор. И тогда: «Возьмите с собой Крафта, этого хитреца. Он отовсюду возвращается». Почему «хитреца»? Я еще никогда не разговаривал с командиром. Только получал приказы и докладывал о выполнении.
Из-за потерь я был назначен посыльным и должен был всегда находиться у блиндажа командира. Между посылками Клееман взял меня в оборот и просил ему помочь в его делах. Такие дела мне были ненавистны. Я бы еще сделал бы что-нибудь для адъютанта — «моего ботаника», но этого не требовалось. Я как-то сидел на краю воронки, наполненной коричневой водой, и фильтровал эту жижу через полевой фильтровальный прибор для командира по заданию командира взвода связи.
Фильтр уже был забит, я его не менял, и он цедил по капельке, пока не появился Клееман. Он сразу же поменял фильтрующий элемент, вода потекла, и он поспешил заготовить ведро теплой воды «для омовения ног» своего шефа.
Потом мы получили задачу приготовить для офицеров батальона и приданной артиллерии, выделенной для нашей поддержки, 50 тостов и сделать аккуратные бутерброды. Клееман гаркнул только офицеру для поручений свое:
— Слушаюсь, через десять минут будет все готово.
Мы аккуратно нарезали кусочки хлеба, а Клееман обдал их огнем из паяльной лампы, так что они приятно подрумянились. Потом намазали их ливерной колбасой, плавленым сыром и искусственным медом. Бутерброды подозрительно попахивали бензином. «Наверное потому, что хлеб везли в бочках из-под бензина...»
