Оторвались от взлетной полосы сравнительно легко. И сразу врезались в облака. Более трех часов предстояло лететь в темноте.
Тихонов особо не беспокоился, у него штурман лейтенант Лаконин хоть и молод, но дело свое знает отлично. Ведь в такой же почти облачности они летели в прошлый раз, и Лаконин точно вывел ДБ-3ф на цель.
Сегодня их цель — авиационные заводы Мессершмитта. ФАБ-500 на борту очень кстати, взрыв от нее разнесет заводской корпус на кирпичики.
— Вениамин Иванович, на вас вся надежда, — сказал в микрофон Тихонов штурману.
— В чем именно, Василий Гаврилович? — не понял Лаконин.
— Послать пятисотку прямо в сборочный цех!
— Пошлем. А чего тут? Раз надо. Ради нашего праздничка.
— Тогда веди…
Тихонов попытался забраться на самый потолок, чтобы пробить облачность, но безрезультатно. Вынуждены были лететь в облаках, хотя это и сказалось на скорости. К тому же висящая на внешней подвеске ФАБ-500 увеличивала сопротивление воздуха и еще более снижала скорость. Вскоре начало греться масло в левом моторе — первый показатель того, что двигатель работает ненормально.
— Находимся на траверзе острова Борнхольм, — сообщил Лаконин.
«Скоро Штеттин», — подумал Тихонов.
Сообщать о выходе к территории Германии не требовалось, об этом напоминали сами немцы. Прожекторы и зенитные батареи были наготове. Однако на этот раз облака висели очень низко над землей. Лучи никак не могли пробить их толщу, а потому и зенитки стреляли не прицельно, а просто так, для острастки.
— До Берлина двадцать минут, — предупредил Лаконин.
— Дойдем, — ответил Тихонов, с беспокойством поглядывая на стрелку, показывающую температуру масла в левом моторе. Стрелка скатывалась вниз, что означало большой перегрев.
Под самолетом белели от прожекторных лучей дымчатые облака. Бомбардировщик словно катился по ним, временами подпрыгивая как на ухабах.
— До Берлина пятнадцать минут, — раздался голос штурмана.
Облачность кончилась. Прямо перед глазами встали длинные, тонкие, яркие лучи. Они раскачивались из стороны в сторону. Их было много. Тихонов начал было их считать, но скоро сбился. Лучи не стояли на месте, они перекрещивались, суетливо метались по небу, временами замирали на секунду-другую, упираясь в зенит.
Вражеские зенитки молчали. Значит, в воздухе сейчас ночные истребители-перехватчики.
— Старшина, глядите в оба! — предупредил Тихонов стрелка-радиста.
И сам он, и штурман Лаконин озирались по сторонам, отыскивая глазами светящиеся фары «мессеров». Вон справа один, за ним еще. И над головой.
— Слева по борту ночник! — донесся голос старшины Коневцева.
Тихонов повернул голову: светлячок, выпустив узенький, как щупальце, луч, догонял ДБ-3ф. Неужели засек?
— Старшина, встретить как полагается, — передал Тихонов.
— Да уж получит фашист по первое число!
Надежды на то, что пулеметом можно сбить с курса немецкий истребитель, у Тихонова не было. Но если при этом еще применить резкий маневр, то вполне можно скрыться в темноте.
Раздалась пулеметная очередь, — это старшина открыл огонь. В ответ рядом с ДБ-3ф пронеслась раскаленная цепочка — трассирующие пули, выпущенные истребителем. Тихонов с разворотом повел машину вниз, огненные трассы прошли стороной.
— Как там, старшина?
— Потерял нас ночник, товарищ капитан, — ответил Коневцев.
Тихонов вывел машину в горизонтальный полет.
— Вениамин Иванович, сбил я вас с точного курса, — сказал он штурману. Давайте-ка поправку…
— Ничего, это мы мигом, — ответил Лаконин. Берлин притаился в ночи, не видно ни огонька.
— Подходим к цели, — предупредил Лаконин.
Тихонов уменьшил оборотил обоих двигателей, привычный гул сменился шипящим звуком. На земле едва ли будет слышен этот свист, а значит, и удар для гитлеровцев окажется неожиданным.
— Цель под нами! — Кройте ее на всю катушку, штурман!
Сработали пиропатроны. Первой пошла пятисотка. За ней вывалились сотки.
— Конец работе!
Тихонов начал разворот на обратный курс,
— Есть взрыв! — услышал он радостный голос стрелка-радиста.
Посмотрел вниз: огромное пламя охватило заводские постройки — это взорвалась ФАБ-500.
— Есть! Еще взрывы! — ликовал стрелок-радист.
Тихонову было уже не до них. Масло в левом моторе перегрелось, расход его увеличился, хватит ли на обратный маршрут? Он даже не обращал внимания на лучи прожекторов и шапки от разрывов зенитных снарядов, сопровождавших ДБ-3ф. Мысль о чрезмерном расходе масла тревожила его. Правда, можно лететь и на одном моторе, как пришлось майору Щелкунову, ведь бомбы сброшены, машина облегчена.
Еще больше расстроился Тихонов, когда увидел, что масло начало греться и в правом двигателе. Для него это означало временное прекращение полетов на Берлин, а может быть, придется лететь на Большую землю для замены двигателей.
Ну, а сейчас одна задача: дотянуть до аэродрома.
Из сообщения ТАСС:
«В ночь с 18 на 19 августа имел место налет советских самолетов на район Берлина. На военные и промышленные объекты Берлина сброшены зажигательные и фугасные бомбы. В Берлине наблюдались пожары и взрывы.
Все наши самолеты вернулись на свои базы».
Жаворонков тщательно анализировал все налеты на Берлин. Каждый летчик по возвращении в Кагул докладывал ему о своих наблюдениях, и теперь у него сложилась полная картина о зенитном и авиационном прикрытии столицы фашистской Германии. Сидя в штабной землянке, Жаворонков углубленно думал над оптимальными вариантами бомбометания. Требовалось более точно поражать военные и промышленные объекты, и в то же время из-за плотности зенитного огня летчикам трудно осуществлять прицельное сбрасывание. Безопасной в создавшихся условиях являлась высота 6000 метров.
От работы генерала отвлек вошедший радист.
— Вам радиограмма от наркома Военно-Морского Флота, товарищ генерал! Срочная!
Жаворонков прочитал радиограмму, болезненно сморщился. Нарком сообщал, что на Сааремаа вылетает представитель Ставки Верховного Главнокомандования В. К. Коккинаки.
Адмирал Кузнецов явно недоволен руководителем налетов на Берлин, а наркому, соответственно, выразил неудовольствие сам Верховный, который требовал применять 1000-килограммовые бомбы. Действительно, по своей конструкции ДБ-3 мог нести на внешней подвеске бомбу весом в 1000 килограммов, если на нем стояли новые моторы и аэродром имел взлетную полосу с твердым покрытием. А моторы на самолетах Преображенского и Щелкунова давно уже выработали все положенные по нормам ресурсы и поднимались они с грунтовой взлетной полосы, к тому же явно недостаточной по длине.
Жаворонков забеспокоился. Может быть, он и правда напрасно приказал летчикам авиагруппы брать на внешнюю подвеску лишь ФАБ-250 и ФАБ-500? Ведь несмотря на выработанные моторами ресурсы, дальние бомбардировщики свободно перекрывают расстояние почти в 1800 километров. А майор Щелкунов, у которого на подходе к Берлину отказал правый мотор, сумел все же отбомбиться и дотянул до аэродрома на одном моторе. Выходит, командующий военно-воздушными силами ВМФ подвел своего наркома?!
Жаворонков вызвал Преображенского.
— Читайте, Евгений Николаевич, — протянул он радиограмму.
По мере чтения губы полковника сжимались, лоб пересекли морщины.
— Да на некоторых машинах моторы греются уже с ФАБ-двести пятьдесят! взволнованно произнес он.
— А на остальных?
— С одной ФАБ-пятьсот едва доходим до Берлина.
— И все же если тысячекилограммовую брать? — настаивал Жаворонков.
Преображенский развел руки в стороны, потом резко, со вздохом опустил ладони на колени.
— Товарищ генерал, дайте мне новую машину! Я возьму на внешнюю подвеску ФАБ-тысяча да еще все бомболюки заполню!
Жаворонков вяло улыбнулся.
— Ладно, вы меня убедили, — устало проговорил он. — А вот убедим ли мы представителя Ставки?
Коккинаки прилетел в тот же день на истребителе И-16. Жаворонков встретил его у подземного командного пункта.
— Теперь понятно, почему ваши бомбардировщики целехоньки, Семен Федорович! — восторженно произнес Коккинаки, пожимая руку Жаворонкову. — Великолепно вы замаскировали аэродром! Грешным делом, я подумал, что не сюда прилетел.
— Морские летчики на выдумку хитры, Владимир Константинович, — ответил Жаворонков.
Он пригласил московского гостя в землянку.
— Вы знаете цель моего прибытия? — спросил Коккинаки.
— Да. Я получил радиограмму от наркома.
— Так почему же до сих пор ваши летчики не берут на внешнюю подвеску ФАБ-тысяча? — поинтересовался Коккинаки. — Я жду вашего ответа, Семен Федорович.
