Вебер позвонил Кисельбаху, и через несколько минут капитан вошел в кабинет.
— Ну, где и что у тебя горит? — спросил Кисельбах и, подойдя к столу, положил стопку листков: — Вот материал для твоего доклада, ознакомься повнимательнее.
Капитан обошел стол и сел в кресло, в котором недавно сидела Криста. Он закурил и с удивлением уставился на Вебера, который, вместо того чтобы просмотреть принесенный ему материал, нервно зашагал взад и вперед по кабинету.
Кисельбах знал, что это хождение от письменного стола до книжного шкафа и обратно означает, что Вебер готовится сказать ему нечто важное. Будучи секретарем партийного бюро полка, капитан Кисельбах знал, что он в любое время дня и ночи по любому вопросу может обратиться к Веберу как к заместителю командира полка по политической части и тотчас же получит от него исчерпывающий ответ.
Неожиданно Вебер остановился прямо перед Кисельбахом.
— Какое впечатление осталось у тебя лично о сегодняшней тревоге? — спросил Вебер.
Кисельбах не ожидал такого вопроса и потому немного замешкался с ответом. Еще никто не спрашивал его мнения об этом. Капитан сам внимательно наблюдал за сборами по тревоге, видел, как солдаты и офицеры делали то, что им было положено делать. От опытного глаза Кисельбаха не ускользнуло, что, несмотря на все старания личного состава, полк все же не уложился и строгие рамки отведенного ему для сборов времени.
Кисельбах сказал об этом подполковнику.
— Ну, и как ты думаешь, почему результаты столь невысоки? — спросил Вебер, садясь к столу.
— Я считаю, прежде всего причина в неправильном отношении большинства офицеров к майору Харкусу и его действиям.
— А не в недостаточной слаженности и натренированности личного состава?
Кисельбах пожал плечами, он не мог ручаться за безошибочность своего мнения: как-никак в полку он был, можно сказать, человек новый, пробыл здесь всего лишь полгода, а за такой сравнительно короткий срок всех трудностей военного дела, разумеется, не изучишь, да от него этого никто и не требовал, так как у секретаря парткома и других дел достаточно.
— Вот о причинах-то мы и поговорим на собрании, — сказал Вебер. — Свалить все на Харкуса — дело немудреное, но вредное как для нас самих, так и для полка в целом.
— А знаешь, секретарь, что мне пришло в голову и над чем я постоянно думаю вот уже с воскресенья?
— Не знаю.
— Сейчас расскажу, — проговорил подполковник и снова нервно заходил по кабинету.
Вебер рассказал, что он заметил, как по сигналу тревоги отдельные батареи, взводы и другие подразделения полка, и в первую очередь штабные подразделения и сам подполковник Пельцер, действовали быстро и почти безошибочно. И пока капитан Треллер бегал сломя голову по полку, чтобы расшевелить тыловые подразделения и службы, офицеры Пельцера стояли возле машин, посмеиваясь над медлительностью и нерасторопностью других.
— Некоторые батареи действовали быстро и хорошо, — продолжал Вебер. — Например, шестая, четвертая, третья, но в целом в полку почти отсутствует общая слаженность, взаимодействие налажено неважно.
— Ты говоришь так же, как Харкус, — заметил капитан.
Вебер вытащил одну руку из кармана, и на ковер покатилось несколько монет. Подполковник не стал их собирать и только махнул рукой.
— Рассмотрим по деталям действия первого артдивизиона: стрелял он отлично, действия на ОП безукоризненны, а пользование средствами защиты — неудовлетворительное. Собственно говоря, то же самое, что мы наблюдали и сегодня на рассвете. Основная подготовка и действия — правильные, но чего-то не хватает. А чего именно? Слаженности, сплоченности! Не отработаны вопросы взаимодействия, а без этого нельзя говорить о высокой боевой готовности части.
Кисельбах ткнул полусгоревшую сигарету в пепельницу и придавил ее.
— Позавчера ты и думал и говорил иначе, — тихо заметил он. — Всего лишь позавчера. Мы должны поступать так, чтобы о нас не говорили, что мы сегодня делаем одно, а завтра — другое.
— Это верно, но мы должны говорить и действовать так, чтобы ни у кого не было основания считать, что мы не идем в ногу со временем, иначе нас просто выгонят, а на наше место возьмут других, — стоял на своем Вебер.
— Я тебя не понимаю, ты так неожиданно меняешь свою точку зрения.
— Послушай меня, секретарь. Я отнюдь не неожиданно меняю свою точку зрения. — Вебер подал капитану записку Берта, которую тот передал ему через секретаршу.
Чем дальше Кисельбах читал записку, тем краснее становилось его лицо. Прочитав записку, он положил ее на стол и сказал:
— А разве мы все эти долгие месяцы работали не над теми же самыми вопросами, которые поставил тебе командир полка? Я лично…
— А мы их решили? — перебил капитана Вебер. — Можем ли мы встать на собрании и во всеуслышание заявить, что мы их давно решили, а?
— В основном можем.
— Нет, не можем! — горячо произнес Вебер. — Не имеем морального права, несмотря на отличные результаты стрельбы первого артдивизиона и отличные действия шестой и четвертой батарей.
— Я понимаю, — Кисельбах стал совсем пунцовым. — Харкус пришел, увидел, победил. Все, что бы он ни сделал — правильно. А я считаю, мы сами виноваты в том, что происходит в полку в последнее время. Харкус, конечно, личность, но…
— Дело здесь не в Харкусе, — снова перебил Кисельбаха Вебер. Он взял в руки свежий номер «Нойес Дойчланд» и показал в газете статью о маневрах.
Кисельбах взял газету в руки и прочитал вслух:
— «Мы клянемся от всего сердца защищать завоевания социализма, защищать мир и прогресс человечества! Клянемся никогда не позволить извергам прошлого и сегодняшним поджигателям войны развязать новую войну!» — Кисельбах сложил газету и отдал ее Веберу, лицо которого как-то сразу стало серым и усталым.
— Вот что для нас сейчас главное, — проговорил подполковник. — Только в свете этого заявления нас могут интересовать недоработки личного состава полка и ошибки самого Хариуса. За последние дни я многое увидел и передумал.
— Выходит, собрание уже не нужно? — спросил Кисельбах.
— Напротив. На собрании мы зададим вопрос всем коммунистам полка: на достаточно ли высоком уровне находится боеспособность нашего полка? Главное же должно заключаться в том, что это собрание мы должны провести не так, как мы предполагали это сделать вначале. Только и всего!
— Ну и наговорил же ты!
— Возможно. Однако мы не имеем права открывать на собрании лжедискуссию. Мы не должны восемь дней командования полком Харкуса отделять от всего учебного года и даже нескольких лет подготовки полка.
Кисельбах посмотрел на часы:
— Через двадцать минут нужно идти на заседание, а мы с тобой так ничего и не решили. Ну что ж, начнем и мы подражать Харкусу, а что из этого выйдет?
Вебер махнул рукой:
— Когда-то нужно вставать на правильный путь, этого требует дело. Не нужно ни от чего отказываться — нужно просто много работать. Сейчас на бюро парткома все и решим.
Кисельбах схватил со стола свои тезисы и, разорвав их на мелкие кусочки, бросил обрывки в корзину для бумаг, а затем сказал:
— Бюро сегодня будет затяжным. Предвижу, что не все товарищи так быстро откажутся от своих взглядов, как я.
— Но нас с тобой уже двое, — усмехнулся Вебер. — К тому же мы еще кое-какое влияние имеем.
— И Харкус.
— Не думаю, что он будет сидеть на собрании овечкой… Ну, а теперь я, пожалуй, позавтракаю.
— Приятного аппетита!
Когда Кисельбах вышел, Вебер достал термос из портфеля и налил в кружечку горячего кофе. Разложив на столе тезисы своего доклада, он стал читать их, закусывая бутербродами и запивая кофе. Однако даже за едой Веберу не сиделось на месте, он то и дело вскакивал и в волнении ходил по кабинету из угла в угол. Вебер понимал истинную причину этого. Такое состояние всегда охватывало его, когда он после долгих раздумий приходил к ясному и определенному мнению. Его охватывала такая активность, что он не мог усидеть на месте, а должен был куда-то бежать, что-то делать. Эта активность не позволяла ему терзать самого себя упреками за временное ослепление, которое на него нашло, но от которого он вовремя избавился.
Сейчас Вебер снова был в боевой форме, и любые задачи были ему по плечу.
* * *
Криста сидела у себя дома за столом, раздумывая, стоит ли извещать брата о том, что она приедет несколько позже. Криста понимала, что общеполковое партийное собрание будет иметь большое значение для Харкуса. Понимала она и то, что на собрании, видимо, будут выступать товарищи, которые не погладят Берта по головке.
«Берт, конечно, сам виноват во многом. Например, в том, что он взбаламутил весь полк и восстановил против себя многих офицеров. А кто выступит в его защиту? Или он сам будет защищать себя? Да он вообще никого защищать не будет: он будет яростно нападать. А что смогу сделать я? Стоит ли чего-нибудь мой голос? Я всего лишь кандидат в члены партии и на таком собрании никакой роли не сыграю. Кому я нужна? Берту Харкусу я наверняка не нужна! Так что можно спокойно уезжать. Ни вчера, ни позавчера он ни единым словом, ни единым жестом не дал мне почувствовать, что я ему хоть капельку нужна» — так думала Криста.
