— Лежите здесь спокойно, не шевелитесь, — прерывающимся голосом говорит командир. — Я пойду… я в разведку. Евдокимова! На тебе… понятно? На тебе вся ответственность. Из кустов не вылезайте. Наши товарищи… Железка и Толокно… Они уже должны быть здесь. Тихо! Не все еще потеряно. Это и есть сборный пункт. Сейчас, сейчас.
Майор тяжело побежал. Дважды споткнулся о камни, но удержался на ногах. Он замахал руками, мы услышали его хриплый голос:
— Ребята-а! Порядок! Вижу две сосны и стену кошары… Отдыхайте, сейчас вернусь.
И правда, он скоро вернулся вроде бы радостный и немного растерянный:
— Смотрел в бинокль. Сосны там, где и нужно, — метров на пятьсот левее.
— На пятьсот метров?! — неспособная сдержать разочарования, спрашиваю я.
— Да, мы зашли правее и выше. Но совсем немного.
Коля Рыжик от потери крови то и дело теряет сознание. Изредка открывает глаза:
— Пить, пить!
Идти он уже не может, даже вниз. Мы с превеликими трудностями укладываем его на плащ-палатку, прячем в кустах наш груз. Берем с собой только рацию и коробку с питанием. Но конечно, автомат висит на шее… Склон был не крутым, но опять пришлось входить в кустарник. Иглы можжевельника так расцарапали лицо, что щеки кровоточили. Теперь руки заняты, не можем отгибать ветви. Нам мешают автоматы, то и дело мы скользим на мокрой хвое. Но вот наконец и черный гребень прибрежного скального обрыва, а на нем две сосны, почти голые до верхушек.
Майор говорит:
— Подойдем к соснам — и ребята повылазят из кустарника. Ты пока тут с Колей, а я пойду к соснам. Толокно с Железкой меня увидят и объявятся. Скорей всего, услышали, что кто-то идет, и попрятались. Это правильно, бдительность не вредит…
Майор зашагал к кромке берега. Тут, наверху, туман не так густ, и я видела все отчетливо. Вот он идет, озирается по сторонам, вот подошел к дереву. Сосна, оказывается, стояла одна: примерно с трехметровой высоты она разветвлялась, и каждая часть свечой тянулась к небу. Так нередко бывает с соснами. Издалека представляется, что их две. Я не знаю, кто рисовал карту с обозначением сборного пункта. Может, штабной работник, а может, и партизан. Да не все ли равно, кто рисовал, это значения не имеет. Стало не по себе: вдруг есть еще одна каменистая площадка над обрывом? Такая, где по-настоящему две сосны. Крым велик, район Семь Колодезей тоже не мал.
Рыжик лежал на плащ-палатке. Лицо — как гипсовая маска, заляпанная пятнами веснушек. Глаза плотно закрыты. Я его больше не старалась будить, понимая, что человека в обмороке не разбудишь. Вдруг услышала храп. Значит, не обморок, значит, спит. Это хорошо, пусть отоспится.
Майор Зубр угрюмо ходит вокруг дерева. Вот отщипнул финкой кусок коры, разглядывает. Чего разглядывать? И без того ясно — никого тут нет и не было.
Вернувшись, майор долго стоит, расставив ноги, нахмурившись. Я смотрю на него с надеждой. Смотрю снизу вверх, как на опытного, сильного, хитрого. Понимая значение моего взгляда, он встряхивается и говорит:
— Тебе все ясно?
Я пожимаю плечами.
— Так вот, Евдокимова. Ту воду, что осталась во фляжках, не пить. И ему, — он показывает на спящего Рыжика, — тоже не давать. Всю что есть чистую воду оставь для промывания раны…
— А где взять для питья?
— Луж много… Ничего, что мелкие. Чистая тряпочка или марля есть? Ищи лужу побольше, клади сверху тряпочку, только чтобы не тонула. Если затонет — замутишь воду. Нам-то ничего, а для Николая собирай чистую и выжимай во фляжку.
И опять он замолкает. Небритое лицо, тяжелый взгляд. Куда он смотрит, чего ждет?
— Когда связь со штабом, а, Евдокимова?
— Сеанс через час двадцать.
— Тогда вот что. Есть еще время… Ты как считаешь, могли ребята задержаться? Им-то путь был ближе, чем нам. Скорей всего, устроили привал и ненароком уснули… Вот что мы с тобой сейчас сотворим, Евдокимова. Отнесем Николая под стену кошары. Там я углядел что-то вроде навеса. Будешь с ним сидеть, понятно? Я сбегаю за нашими вещмешками, потом дам тебе часок для сна…
— Раньше поспите вы, товарищ Зубр.
— Товарищ майор, не просто Зубр. И ты обязана подтверждать, что мой приказ тобой усвоен, должна повторять. Потому как я командир десанта, а вся моя группа — ты одна… Вопросы есть?
Я смотрела, слушала. Вроде бы он шутил, горько шутил. Чувствовалось, что привык вести в бой, действовать, распоряжаться. А тут мокро, уныло и некем руководить. Одна только я, девчонка. При мне выругаться толком и то невозможно.
— Вопросы есть? — повторил он.
Я сказала, что сомневаюсь насчет ориентира:
— На карте две сосны, а в наличии одна.
— Что? Как это одна? Карта составлена по данным аэрофотосъемки. Сверху не разберешь, что сосны сросшиеся.
— Нет, товарищ командир, одно раздвоенное дерево.
Он зло посмотрел, хотел, наверно, выругаться, но махнул рукой:
— Это мы с тобой раздвоенное дерево. Будем тут торчать, пока нас не срежут пулеметным или автоматным огнем… Я выходил на кромку, другого такого места с деревьями и кошарой не существует. — Он сжал кулаки, затряс ими. — Нет, шалишь, мы с тобой не древесина, мы люди! Вооруженные люди. Мы еще дадим фрицам прикурить. Берись за плащ-палатку, по-нес-ли!
Когда мы пристроили Колю Рыжика у глинобитной стены под навесом, майор тут же побежал за нашими вещмешками, принес, развязал, заставил меня есть:
— Питайся, сержант, без этого жизни нет!
Разорвав Колину сорочку, я собрала в пустую фляжку воды для него. А мы с майором утолили жажду прямо из лужи.
Вскоре я связалась со штабом и доложила обстановку. Начальник Крымского штаба секретарь обкома товарищ Булатов призвал нас к стойкости и обещал при первой возможности выслать за Рыжиком У-2. От Еремейчика штаб радиограмм не имел. Я получила приказ упорно искать его позывные в эфире.
Пока было светло, майор, не отнимая бинокля от глаз, вглядывался вниз, туда, где должны быть подземные батареи. Там перекатывались клубы густого тумана. Только изредка виднелись острия больших камней. Майор давал бинокль и мне. Я шарила глазами по всей низине и не увидела ни малейшей приметы жизни. Берег моря, даже освободившись на минуту от тумана, казался вымершим. Можжевеловые заросли на обрыве не шевельнулись ни разу.
Майор велел мне лечь с Рыжиком, прижаться к нему, чтобы хоть немного его согреть и согреться самой. Я осторожно прилегла, но, дотронувшись даже до здоровой его руки, отпрянула:
— Товарищ командир, у него страшный жар.
Майор пожал плечами:
— Лежи, все равно лежи. Поспи хоть часок.
Сквозь сон я слышала, как наш командир уходит, приходит. Дождь сеял и сеял.
* * *
Ночью открылось небо, высыпали звезды, под утро опять все затянулось тучами, лег туман. Мы дремали с майором впеременку. Иногда один из нас отходил от лежбища немного размяться и согреться. Коля Рыжик все спал. Я не верила, что так долго можно спать. Иногда просил пить, я прижимала к его губам мокрую тряпочку, и он снова начинал храпеть. Он проспал часов восемнадцать и вдруг резко вскочил.
— Рука не болит, совсем не болит! — закричал он и расхохотался. Не имея сил держаться на ногах, сел, но продолжал улыбаться: — Честное слово, ни в плече, ни в руке боли нет.
— Есть хочешь? — спросил майор.
— Очень!
Сидеть долго Рыжик не смог. Я его кормила с кончика ножа. А он все болтал и болтал, поблескивая глазами. Прожует, проглотит кусок мяса и тут же начинает говорить:
— Мне снилось, что к нам опять ворвались фашисты, а я их гранатой, гранатой…
— Почему опять, Коля?
— Подожди, ты кто? Ах да, ты сержант Евдокимова, Чижик. Все помню. Чижик-Рыжик, где ты был… Я тебе не рассказывал? Мы жили в Ростове на улице Энгельса, мой отец был врачом, мы не успели уйти. Маму и папу увели. Я за ними побежал, эсэсовец ударил прикладом по зубам, выбил передние зубы. А я вскочил и опять побежал. Хилый и маленький. Что ты улыбаешься, я сейчас не хилый, только рука… Не двигается, но будет двигаться, правда?.. А потом маму и папу затолкали в машину, я остался один. Примкнул к подпольщикам. Нашел их и к ним примкнул. Мы писали сводки Совинформбюро. А когда в Ростов вернулись наши, я немного подремонтировался, мне вставили зубы. От мамы осталось колечко. Вставил на место выбитых зубов мост, а потом пошел и записался добровольцем, чтобы мстить этим гадам… Ты Чижик, да? А это наш Зубр? Вот видите, я в полном сознании… А где ребята? Где остальные? Цыган погиб, и я погиб… Слушай, Чижик, неужели но увидела, не поняла, каким парнем был Генка Цыган? В разведшколе самый лучший. Теперь погиб… И эти туда же — Толокно и Железка? Не скрывайте от меня…
Майор с досадой воскликнул:
— Сопли отставить! Стоните, понемножку войте, но без соплей. Разведчики не говорят о погибших, а еще неизвестно… Евдокимова, займитесь делом. Развесили уши. Больной человек болтает, а вы… Промойте рану, наложите новую повязку…
