Усама замолчал, и пауза затянулась надолго. Бекбулатов и Ханхоев с выражением преувеличенной вежливости на лицах ждали продолжения его речи. Лютый сообразил, что Усама и есть здесь главный, а Бекбулатов теперь пашет на этого араба. Это он только с виду гордый командир. На самом же деле, скорее всего, Пиночет теперь полностью зависит от араба и его каналов снабжения.
А Усама остановил на Лютаеве пристальный, пронизывающий взгляд. Олег даже подумал, уж не гипнотизер ли этот «первый среди аистов».
— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — спросил Усама.
Лютый сказал, что вообще-то не очень этим интересуется.
— Ну-ну, не надо мне грубить, — мягко одернул его Усама. — Я уважаю тебя как воина и видит Аллах, всем сердцем хочу подарить тебе жизнь. Но не могу этого сделать. Теперь ты знаешь, где находится наша база. А значит, как только ты свяжешься со своими войсками, сразу же наведешь на нас вертолеты с ракетами. Нет, я не отпущу тебя отсюда живым, командир Лютый. Одно могу для тебя сделать: я сейчас уйду, а вы вдвоем, — он бросил взгляд на Пиночета, — можете еще поговорить. Вы же друзья… — Он повернулся к третьему участнику встречи и сказал: — Идемте, уважаемый Ильдар…
Они степенно удалились. Лютый и Пиночет остались наедине, но метрах в десяти от них Олег заметил еще двух сидевших у костра бородачей — личная охрана Пиночета.
— Хочешь знать, как я выжил и попал в армию Усамы? — спросил Бекбулатов, перехватив любопытный взгляд Лютого. И попал в точку.
Олег кивнул: ситуация как-то не располагала к многословности. Перед смертью не наговоришься. Но все, что было связано с девятой ротой и боем на высоте 3234, не могло его не интересовать.
— И потом, у меня к тебе тоже будут вопросы, — с хитрецой заметил Бекбулатов.
— Мы что, будем торговаться? Не смеши меня, Пиночет. Я все равно смертник. И отвечать на твои вопросы, касающиеся моей службы, не буду. Лучше сразу убей.
— Другого ответа я от тебя и не ожидал. Давай лучше расскажу о себе. Ты видел, как меня там, в Афгане, убивали?
— Да, видел. Но не мог помочь, не успел…
— Знаю. Так вот, меня не убили. Я был лишь очень тяжело ранен. А тот араб, с которым я дрался и который всадил в меня десяток автоматных пуль, был Усама! Да, именно он. Во время отхода «Черных аистов» с нашей высоты он неожиданно заметил, что я еще дышу!
— И вдруг спас того, кто только что его убивал? — недоверчиво спросил Лютый. — Так не бывает!
— Бывает! Сначала он хотел меня добить, прирезать. Но потом посмотрел на мое лицо — и признал во мне мусульманина! Он был вестником Аллаха, это я понял потом, когда оправился от ран, хотя с такими дырками в груди не выжил бы никто и никогда. Произошло настоящее чудо! — Бекбулатов говорил о происшедшем с ним без всякого фанатизма, честно и искренне, как человек, глубоко уверенный в своей правоте. — Усама рассказывал позже, что сам не знает, почему приказал своим воинам вынести меня с поля боя, доставить в лагерь. Потом, на базе «Черных аистов», меня долго лечил хороший доктор — американец. Мне обеспечили отличный уход, буквально пылинки с меня сдували. Ты не думай, в Афгане я больше не воевал. Хотя тебе известно, что наши… то есть, ваши, советские, сражались там еще два года после вывода войск. Но Усама сказал мне: Аллах сохранил тебе жизнь для служения нашему святому, правому делу! Теперь ты мой!
— И ты стал моджахедом… — утвердительным тоном сказал Олег.
— Как видишь, стал. Возьми свой амулет, — он снял с шеи и протянул Лютому его медальон.
— Как он оказался у тебя? — спросил Олег, надевая талисман. — Я же выбросил его в горах!
— Советские войска ушли с высоты у дороги на Хост. А Усама через год снова вернулся туда со своим отрядом. Теперь это была его дорога. И Гардез — его. И Хост. Кто-то из «Черных аистов» нашел этот амулет. А я его гораздо позже увидел случайно и выкупил. Это ведь память о тебе и ребятах из нашей девятой роты.
Олег молчал и думал о том, что все это похоже на сказку из «Тысячи и одной ночи». Таких совпадений не бывает. Но талисман лучшее подтверждение тому, что Пиночет говорит правду. Если шестигранник, покрытый арабской вязью, опять вернулся к нему — что это означает? Может, что-то значит, а может, и ничего.
— Ты не представляешь, как мне жаль, что ты не веришь в Аллаха, Лютый, — с болью в голосе произнес Пиночет.
И замолчал, глядя в звездное небо, словно надеялся там увидеть своего Бога и попросить его наставить друга на путь истинный.
— Ну, две сказки ты мне уже на ночь рассказал, — улыбнулся Лютаев. — Расскажи и третью. У нас, в России, говорят: Бог троицу любит.
— Расскажу тебе сказку про Белоснежку — без паузы ответил Пиночет, как будто ожидал услышать от Лютаева именно эту просьбу. — Помнишь Белоснежку? — Он произнес это имя, словно пароль.
— Не понял, — удивленно посмотрел на него Лютаев. — При чем тут Белоснежка? До меня доходили слухи, что наш военный городок в Таджикистане полностью был вырезан местными исламистами… И она погибла.
— Все верно. И у нас с ними существует самая тесная связь. Так вот, она погибла, но ее не зарезали, тут ты неправ. Толпа правоверных забросала ее камнями, как блудницу, согласно законам шариата. Однако я точно знаю, что там, в Пенджабе, остался ее сын. Его спасла одна мусульманская семья. Мальчика теперь зовут Али. А Белоснежка звала его Алешей — Алексеем.
Они помолчали, вспоминая дела минувших дней, когда оба были в одной команде и прикрывали друг другу спину в бою. Но теперь судьба развела их по разные стороны фронта.
Олег никак не мог сообразить, зачем Пиночет рассказал ему о Белоснежке. Все равно он теперь не сможет помочь мальцу — ему самому, может, жить осталось пару минут.
— Ладно, давай без соплей обойдемся, — Лютаев встал, давая понять, что не хочет продолжать разговор. — Что собираешься с нами делать? Сейчас расстреляешь, или сначала яйца нам отрежешь, как это у вас принято?
Бекбулатов вскинул на него удивленный взгляд и сказал тихо, с обидой:
— Зачем так говоришь, Олежка? Пока не станем убивать. Подожди немного, ты что, торопишься туда?
Бекбулатов сделал едва заметный жест рукой, показывая на небо. Но двое боевиков, следившие издали за пленником, восприняли это движение как руководство к действию. Они подбежали к Лютому и, подталкивая его стволами автоматов, повели его к высокой скале. У входа в одну из пещер они заставили его низко нагнуться и шагнуть в кромешную темноту. Туда же вслед за ним загнали прикладами полураздетого Юру Басаргина. Вход в пещеру тщательно завалили тяжелыми камнями.
— Как дела, сынок? — спросил Лютаев, ощупью найдя ровное место возле ближайшей стены.
— Херово, Лютый, — ответил невидимый Басаргин. — Умирать неохота.
— И мне не хочется. А у нас есть выбор?
В пещере пахло сырой теменью и было холодно. Олег скинул с себя камуфляжную куртку и отдал ее Басаргину, оставшись в одном армейском свитере.
Впрочем, какая разница для тех, кому уже утром суждено умереть по приговору самого справедливого в мире шариатского суда? Недолго осталось терпеть. Одна только мысль не оставляла Лютого в покое: зачем Пиночет, то есть, теперь уже полевой командир Бекбулатов отдал ему амулет?
Под утро Олегу приснилась жена. И ребенок — розовощекий пухленький карапуз. Он держит его на вытянутых руках и легонько щекочет пальцами, а тот тянется к нему и хохочет, хохочет… Мальчонка совершенно голенький и такой теплый! Такой мягкий! Олег прижимает к себе и чувствует, что это его плоть, его кровиночка. Оля — счастливая и веселая — подходит ближе и нежно обнимает Олега, целует в щеку. Но вдруг она начинает терять очертания, к темному небу возносится ее полупрозрачный силуэт… Сначала она машет ему с высоты руками, словно зовет к себе или за собой, а потом и вовсе исчезает из виду. Карапуз же начинает страшно плакать и звать ее, вырывается из отцовских рук, бьет ножками, больно толкается…
— Вставай, русский! — услышал он сквозь сон грубый голос. Открыл глаза и понял, что лежит в пещере на холодном и сыром каменистом полу рядом с Юрой Басаргиным. А над ними наклонился боевик из отряда Бекбулатова. — Жрите давайте, свиньи!
Моджахед бросил прямо на пол две черствые лепешки и поставил ведро с водой. После этого вышел через узкий проход и задвинул за собой камень.
— Юра, вставай, — позвал Лютаев.
— Не могу, командир… — простонал несчастный. — У меня ногу свело от холода…
— Надо, пацан, надо! — настаивал на своем Лютаев. — Иначе некого будет духам расстреливать. Ты о них подумал? Вставай живо! Ешь! — Олег размочил в воде небольшой кусочек лепешки и наощупь засунул его в рот солдату.
Басаргин через силу начал рассасывать хлеб во рту.
— Вот так, молодец, парень! — похвалил его Лютаев. — Ешь. Может быть, силы нам еще понадобятся.
