После холодного душа — горячей воды в доме не было — Надия садилась за туалетный столик и не спеша расчесывала волосы. Халеду нравилось наблюдать за ней исподтишка, притворяясь спящим. Он любовался ею. Каждый день.
Вообще, в нем происходили странные перемены. Он всегда считал себя непоседой, «перекати-поле», для которого движение, действие — все. Рутина брачной жизни его пугала, а в семейное счастье как таковое он просто не верил. И на тебе! — получал сейчас истинное удовольствие от постоянного общения с «девочками» — так он называл Надию и ее дочь.
Он начал учить Фатму английскому языку и немало преуспел в этом. Та все схватывала на лету. Халед временами даже сожалел, что она не его дочь. Подумать только, говорил он себе, а ведь у меня вполне могла быть такая! Может, даже старше. Если бы я раньше понял, как все это важно. Как необходимо иметь свой дом — не салон для приемов, не «гнездышко» для мимолетной влюбленности, а настоящий дом. Очаг, если угодно.
Ему стал нравиться ритуал семейного обеда, и особенно то, как церемонно вела себя Фатма, прося у него разрешения выйти из-за стола или взять кусочек хлеба. Если бы кто-нибудь сказал прежде, что ему придется по душе египетское воспитание, то он — продукт западной цивилизации, американец по духу, демократ по убеждениям — только рассмеялся бы в ответ.
Да, сейчас Халед воспринимал многое по-другому. Без Надии и маленькой Фатмы существование казалось ему теперь просто немыслимым. И чем сильнее он привязывался к «девочкам», тем больше за них беспокоился. Его вторжение в их жизнь могло обернуться и для Надии, и для Фатмы трагедией. Поэтому он решил форсировать подготовку к бегству.
Первоначальный план был подписать контракт с какой-нибудь фирмой и уехать в Саудовскую Аравию или Объединенные Арабские Эмираты, где довольно большая колония приехавших на заработки египтян. Но потом, по зрелым размышлениям, Халед счел, что «Каир-Альфа» в первую очередь будет искать его именно там. И, без всякого сомнения, найдет. Тогда он пришел к выводу, что лучше уехать гораздо дальше. В Соединенные Штаты Америки.
Принимая такое на первый взгляд парадоксальное решение, Халед исходил из двух соображений. Первое — в Америке он чувствовал себя как рыба в воде: он знал дюжину мест, где в многонациональном обществе, в гуще иммигрантов из Италии, Ирана, Японии и Бразилии они действительно растворились бы без следа. Второе — там он мог достать через своих приятелей настоящие документы. Халед больше всего рассчитывал на помощь одного своего знакомого по имени О’Коннор, живущего на Дальнем Западе. Тот не раз помогал опальным работникам Компании затеряться в какой-нибудь провинциальной дыре, причем за сравнительно небольшое вознаграждение. Можно было обосноваться на маленьком ранчо, например в Северной Дакоте, где он и «девочки» вели бы скромную, неприметную жизнь, наслаждались бы свежим воздухом, ароматами трав, лакомились бы парной телятиной. Пройдет время, и можно истребовать деньги из бельгийского банка по кодированному счету. Он не будет торопиться с этим, чтобы случайно не обратить на себя внимание и не поставить под угрозу намеченный им план борьбы с Компанией.
А пока Халед составил новое завещание. На всякий случай. И составил довольно хитро. Его последняя воля: половину из причитающихся ему сорока тысяч долларов получает Фатма. Остальное достанется банку, но при условии, что завещание будет оглашено журналистам. Вводной же частью завещания является его исповедь. Так что, если повезет, он убежит от Компании. А вот ей от него никак не уйти.
Эта мысль доставила Халеду удовольствие, и он, улыбаясь, растянулся на подушках. Запрокинул голову и встретился взглядом с Фатмой, стоявшей на коленках у изголовья.
— Фатма, — прошептал он, — ты самая красивая девочка на свете…
— Я тебе не верю, Халиди, — серьезно возразила она, ероша ему волосы. — Ты вчера говорил то же самое маме. Я слышала. Ты обманщик, Халиди.
Он рассмеялся:
— Это потому, что я еще сам не решил, кто из вас красивее…
— Фатма! — позвала из кухни мать. — Фатма, спустись вниз за лепешками!
Фатма состроила жалостное личико.
— Иди, малышка, — подтолкнул он ее. — Пора завтракать.
— А ты разве не пойдешь со мной, Халиди? — с грустью спросила девочка.
— Я пока приготовлю тебе апельсиновый сок.
Фатма собрала с туалетного столика монетки и выбежала из спальни. Халед с улыбкой смотрел ей вслед… «Халиди»! С самого первого дня своего пребывания в аз-Загазике она называла его Халиди — «вечный». Он знал, что это самый нежный эпитет в египетском диалекте.
Громко хлопнула входная дверь.
— Надия! — крикнул Халед. — Надия!
— Что, дорогой? — Надия показалась на пороге.
— Подойди сюда побыстрее. Я хочу тебя поцеловать, пока Фатмы нет. Эта плутовка все время подглядывает за нами.
— Она влюблена в тебя, что ж поделать! Перед тобой не может устоять ни одна женщина, — кокетливо заметила Надия. — Слышал, как она захлопнула дверь? Злится!
Надия присела на край постели. Халед потянулся к ней, но она мягко отстранилась.
— Милый, меня давно мучает одна мысль…
— Не надо, прошу тебя. Давай сегодня не говорить о делах.
— Нет, не то, что ты думаешь. Совсем другое. Это, конечно, мой каприз… Но я хочу спросить, как тебя зовут. Как твое настоящее имя? Нет, не думай, звать я тебя буду по-прежнему… Ты скажешь, милый? Это ведь не очень большая проблема?
Халед обнял ее за плечи, привлек к себе.
— Это вовсе не проблема. Ты можешь знать обо мне все. Когда-то меня звали Томми Реда.
— Томми? Тебе не идет это имя.
— Может быть, поэтому я его и забыл…
Звонок в дверь заставил Надию вскочить.
— Пойду открою, а то Фатма поймет, что мы тут целуемся, и от ревности вываляет все лепешки.
Напевая вполголоса какую-то песенку, Надия вышла в коридор.
Она открыла дверь и застыла. Холод сковал губы.
Перед Надией стоял ее муж с Фатмой на руках. И в висок девочке был направлен уродливый — длинный и толстый — ствол пистолета.
Полицейский инспектор Салим ан-Нуман захлопнул папку и небрежно швырнул ее на стол. Гладкое дело, подумал он. В нем есть все. Убийца, орудие убийства, жертвы, мотивы, свидетельские показания, неопровержимые улики. Прямо-таки идеальное дело.
Розыски убийцы заняли всего несколько часов. В дактилоскопической картотеке полицейского управления имелись отпечатки пальцев, идентичные тем, что были обнаружены на пистолете, брошенном на месте преступления. Их оставил некий Абдель Карим, судимый в 1980 году и приговоренный к крупному денежному штрафу за махинации в строительной фирме.
Его нашли дома в состоянии наркотической прострации — как выяснилось, обычном для него в последнее время. На кухне рыдала девочка, дочь Абдель Карима, которую он, совершив в аз-Загазике двойное убийство, привез к себе на виллу в Каир. Ревность и ненависть к беглянке-жене, помноженные на затуманенный гашишем ум, — стоит ли удивляться тому, что натворил этот безумец?
Да, есть все основания подвести черту. Но, если вдуматься, несколько небольших загадок в этом деле, похоже, способны вырасти в трудноразрешимые проблемы.
Можно, конечно, плюнуть на них, расписаться на протоколе и ехать домой, в Замалек. Сесть на террасе, подставить лицо и плечи свежему ветерку с Нила и забыть хотя бы на вечер о делах. Но он, к сожалению, так не сумеет — он изведет и себя, и окружающих, пока не получит ответы на все интересующие его вопросы.
Салим ан-Нуман выпил стакан кипяченой воды, закурил сигарету «Бостон» и пошел в соседнюю комнату, где на коленях у убитой горем старушки сидела маленькая Фатма. Инспектор вытащил свежий платок, аккуратно стер слезы с осунувшегося лица девочки и сел рядом.
— Фатма, расскажи мне снова, пожалуйста, когда ты увидела сегодня отца в первый раз, — попросил он, расправляя смятый бантик на ее затылке.
Девочка подняла на него заплаканные глаза.
— Когда он бежал за мной по лестнице.
— Бежал? Догонял тебя?
— Да. А потом он ударил меня по голове.
— Тебе было больно?
— Очень.
— Больше ты ничего не помнишь?
— Нет.
— Фатма, врач осмотрел тебя и не нашел никаких следов удара. Может, все было немного иначе? Может быть, отец сунул к твоему носу какую-то мокрую тряпочку? Вспомни.
— Нет, он ударил меня по голове.
Инспектор встал:
— Хорошо. Вы можете идти. Кстати, Фатма, ты давно не видела отца?
— Больше полугода девочка жила у меня, — ответила за Фатму бабушка. — Мы не позволяли отцу навещать ее, да он и сам к ней особенно не рвался.
Инспектор кивнул, выпустил из ноздрей сигаретный дым:
— До свидания.
Он вернулся в отведенный ему кабинет и уселся на вертящийся стул. Включил лампу — за окном начинало темнеть.
