Особенно вши распоясывались в зимнее время, когда их защищал толстый слой одежды, под которым они чувствовали себя в полной безопасности. Как только с этими зловредными насекомыми ни боролись: и подвергали термообработке всю одежду и постельные принадлежности, некоторые даже стирали своё хэбэ в бензине — ничего не помогало. Вши были на редкость живучими тварями. Они быстро возвращали оставленные рубежи и восстанавливали свою прежнюю численность. Наши временные успехи так никогда и не увенчались окончательной победой. И смирившись с мыслью о неизбежном совместном проживании, каждый стал воевать со своей популяцией паразитов самостоятельно, тщательно осматривая одежду и, выискав затаившихся бестий, безжалостно давил их ногтями.
Зима выдалась для Кабула холодной. Днём около нуля, а ночью — отрицательная температура. На земле долго держался снег. Чтобы в помещении было тепло, установили печь-буржуйку. Топили её исключительно импортным дубовым паркетом советского производства. Его залежи мы обнаружили прямо под ногами — в подвальном помещении. Поскольку офицеры следили за тем, чтобы дорогой паркет не шёл в топку, для отвода глаз у печки демонстративно покоилась с трудом раздобытая кучка хвороста, а ящик упакованного паркета прятался где-нибудь под кроватями. Паркет горел отлично и давал много тепла — его хватило на всю первую зиму.
У буржуйки любили собираться деды и болтать на разные темы. Они курили, плевали и бросали окурки прямо на пол, давая возможность молодым постоянно упражняться в поддержании порядка. Временами, когда требовалось освежить разговор, они подзывали к себе какого-нибудь из молодых.
— Э-э! Учёный!
— Я!
— Двигай сюда! — я откладываю текущие дела и подхожу к весёлой компании дедов:
— Ефрейтор Бояркин по вашему приказанию прибыл!
— Давай, рассказывай!
— Чего рассказывать? — я вначале даже и не понял, что дедам просто хочется, чтобы их поразвлекли разговором.
— Да не е..ёт, хоть чо. Чему тебя учили в университете, то и растолкуй нам!
Я стал мобилизовывать мысли:
— Да это всё не так просто и не интересно наверное… Ну, там… как движутся частицы в полях, как распространяются всякие электрические, магнитные волны. Но там одни формулы.
— Не-е, нах… нам твои формулы сдались? Давай расскажи лучше, сколько баб сделал на гражданке!
Это был обязательный вопрос для всех молодых десантников, на который они должны были ответить честно и откровенно. Причём, особый интерес представляли те немногие молодые, которые успели жениться ещё до армии. Теперь им приходилось излагать мельчайшие подробности их первой брачной ночи перед многочисленной и очень внимательной аудиторией.
Я на эту тему порадовать дедов ничем не мог. Так и сказал:
— Нисколько.
Но деды расценили мой краткий ответ как остроумный и дружно загоготали.
— Ну, учёный, может, щупал какую? Так рассказывай! Нет? Ну, хоть целовался?
— Да, — смутился я, — с одной…
— С одной? Ха! Ха! А что же ты её не сделал?!
— Надо время… чтобы понравиться, лучше узнать друг друга…
Деды схватились за животы:
— Ха! Ха!.. Чтобы лучше узнать!.. Ой, уморил! Да пошёл, снял тёлку — вот и узнал всё!.. Бери пример с Антона — за десять дней отпуска одиннадцать баб сделал! — Антон, сидящий в общей кампании, удовлетворённо заулыбался. Он сам, без всяких просьб, рассказывал о своих похождениях при всяком удобном случае уже. множество раз, и потому его истории уже всем порядком поднадоели. — Ладно! Жизни ты не знаешь! Рассказывай что в книжках читал интересного!
Поскольку я всегда интересовался астрономией, то решил, что эта тема вполне подходящая и завёл долгую лекцию об устройстве нашей Вселенной: как образовалась наша солнечная система; как рождаются и умирают звёзды, превращаясь в красные гиганты, белые карлики, нейтронные звёзды и чёрные дыры; какие невообразимо огромные расстояния до звёзд и галактик, и из чего они состоят.
Хотя эта тема и была несколько далека от армейской жизни, тем не менее дедам мой рассказ понравился: они задавали различные уточняющие вопросы, типа: когда же люди полетят к звёздам, пытались разобраться в мудрёных эффектах теории относительности, но особенно всех волновал вопрос о пришельцах из космоса. Я прямо высказал свои сомнения в существование летающих тарелок, чем весьма разочаровал слушателей.
Позже некоторые не раз приходили в наш взвод специально для того, чтобы послушать мои лекции об устройстве мира.
Надо же такому случиться, ни с того ни с сего у меня разболелся зуб. Зуб был крепким, без видимых дефектов, но прикоснуться к нему, из-за дикой боли, было невозможно. Весь день по этой причине служба мне была не в радость: я ничего не ел, мучился и всё надеялся, что со временем боль отступит. На утро следующего дня, после беспокойно проведённой ночи, щёку разбарабанило так, что глаз заплыл, и я смотрел на мир сквозь узкую щелку. После завтрака на построении ротный, заметив на моём лице значительные изменения, обратился ко мне:
— Ефрейтор Бояркин.
— Я!
— Почему лицо перекошено?
— Зуб заболел, товарищ старший лейтенант.
— А что это он у тебя заболел?
— Не знаю, может застудил.
— А может, кто засветил?
— Никак нет! Сам по себе заболел.
— Ладно, сразу после построения иди в ПМП.
Полковой медицинский пункт располагался в том здании, которое я оборонял в день переворота. В одной из пустующих комнат стояло кресло с бормашиной. Заведовал всем этим стоматологическим хозяйством военный врач в звании капитана. Об этом капитане постоянно ходили всякие нехорошие слухи, главным выводом которых было одно — лучше к нему не попадать. Солдаты, которым довелось обращаться к капитану по поводу зубной боли, утверждали, что он принципиально никогда не пользовался бормашиной, никогда не накладывал мышьяк и не ставил пломб. Капитан, как человек военный, признавал только самый радикальный способ лечения — немедленное удаление. Вдобавок ко всему, считая что солдат должен быть терпеливым, а также для экономии времени и медикаментов, он заодно и никогда не применял обезболивающие средства.
Когда я вошёл в ПМП, капитана там ещё не было. Время ожидания я полностью посвятил навязчивым мыслям о предстоящей неприятной процедуре. Спустя час капитан объявился.
— Товарищ капитан, у меня зуб болит, — обратился к нему я.
— Зуб? Щас в миг сделаем. Прыгай в кресло.
Стоило мне сесть, как случилось великое чудо — зуб внезапно перестал болеть.
Капитан взялся за больной зуб пальцами и не церемонясь стал его интенсивно шатать:
— Вот этот, что ли?
— У-у-у! — утвердительно промычал я в ответ. Почему- то боль притупилась настолько, что зверские манипуляции капитана были вполне терпимы, хотя всего две минуты назад к тому зубу и прикоснуться было невозможно.
— Х..ня! — заключил капитан.
Он сунул мне в руки эмалированный таз, сказал чтобы я его крепко держал перед собой, взял клещи и, сосредоточившись, вцепился ими в зуб. Я ещё сильнее зажмурил глаза и сжался. Капитан стал с силой раскачивать больной зуб. Раздался хруст разрываемой ткани десны и мои стоны:
— Ы-ыы!.. Ы-ыы!.. А-аа!..
Через несколько секунд всё было кончено, и в тазу звякнул мой больной зуб. Туда же я сплюнул хлынувшую из раны кровь. Заткнув ватным тампоном образовавшийся между зубов проём, капитан тут же скомандовал:
— Марш! Иди, мой таз!
Я вышел на улицу, свежим снежком очистил таз от крови, сунул зуб в карман, отнёс таз капитану и не спеша побрёл в расположение роты.
Вечером ко мне подошёл дневальный и сказал, что меня срочно вызывает ротный. Через минуту я уже стучался в дверь офицерской комнаты:
— Разрешите войти.
— Заходи.
— Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Бояркин по вашему приказанию прибыл!
— Давай, Бояркин, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Кто тебе челюсть разнёс.
— Да нет, я же говорил — это у меня зуб болел.
— Врать-то зачем? Лицо всё перекошено. Так кто это тебя?
— На самом деле зуб вырвали, товарищ лейтенант! Он у меня в кармане лежит, могу показать.
— Ладно, не надо, — хмыкнул Хижняк. — Иди, служи дальше.
Тот факт, что Бабрака охраняют советские военные, усиленно скрывался. Как только к Бабраку наведывалась какая-нибудь важная делегация, так непременно полк отправляли за город заниматься тактикой или на стрельбы. Всех оставшихся во дворце офицеры строго предупреждали:
— Чтоб на глаза никому не попадались! А то раструбят, что Бабрака охраняют одни русские!
Вскоре к Бабраку зачастили гости: то представители интеллигенции или духовенства, то иностранные послы или журналисты. Завидев их, мы прятались где могли. Ho армейская служба не позволяла схорониться полностью. Случались и казусы.
