— У нас и удочки есть, три штуки! — похвастался Толя.
— Порыбачить можно, — согласился дядя Миша.
Сборы, как говорится, были недолги — удочки на плечи и тропинкой, через огород, подались к реке. На берегу, в тальнике, Вася и Толя стали копать червей, а дядя Миша отыскал удобное, по его мнению, место и размотал удочки. Видимо, каждому мало сведущему рыболову кажется, что именно сейчас произойдет то счастливое чудо, которое называется рыбацкой удачей, что именно сейчас он выхватит из реки увесистую красавицу с красноватыми, будто нарисованными плавниками... Верил в это и Михаил Петрович. Но пробковые поплавки спокойно лежали на воде. Небольшим течением их относило чуть в сторону, потом они подплывали к берегу, задумчиво останавливались, как бы не зная, что делать дальше. Над поплавками кружились синие стрекозы, похожие на миниатюрные вертолеты.
— Тут клевать не будет, — разочарованно заметил Вася. — Тут коряги, а в корягах сом живет. Рыбка сома боится...
— А вот мы этого сома и поймаем, — заявил наивный дядя Миша.
Но Вася был прав: не клевало, и на поплавках уже отдыхали осмелевшие стрекозы. То ли рыба и в самом деле остерегалась подплывать к этому месту, где в глубинных корягах жил усатый хищник, то ли нашлась другая причина... Скорей всего причина была другая — жара. День выдался тихий, безоблачный, немилосердно палило высокое солнце, и разогретый воздух, казалось, тонко звенел. Будто разомлев от крепкого зноя, лениво текла река, и вместо привычной прохлады от нее тянуло влажной духотой.
И все-таки Михаилу Петровичу было хорошо — он отдыхал! Ребятишки, забыв об удочках, гонялись за верткими бабочками, а он, раздетый, лежал на жестковатой, щекочущей тело траве, смотрел в синее чистое небо, прислушивался к бесконечному звону кузнечиков, к птичьему гомону, что доносился с другого лесного берега.
На душе у него было спокойно, только где-то в глубине застряла еще не остывшая тревога — справится ли Антон Корниенко с больным, которого он оставил на его попечение. «Справится, конечно же, справится», — убеждал он себя.
— Толька, смотри, твоя клюет! — закричал Вася.
Михаил Петрович увидел, как малыш дернул за удилище и выхватил из реки небольшого ощетинившегося ерша... Вот с этим единственным ершом и явились домой рыбаки-неудачники.
— Где же это вы пропадали? — спросила Фрося.
— На речке, мама, рыбу ловили! — ответил Толя.
— Вас хлебом не корми, дай только на речку, — махнула рукой мать и обратилась к деверю: — Как вас мальчишки завтраком накормили?
— Спасибо, Фрося, отличный был завтрак.
— Вы уж извиняйте, Михаил Петрович, если что не так... Я вот с обедом тороплюсь, Ваня обещал приехать... Уборочная началась, теперь он, как месяц красный, покажется и опять в поле...
И тут Михаил Петрович с неожиданной досадой подумал, что он, пожалуй, не очень-то удобное время выбрал для встречи с братом, для отдыха в Буране. Люди работают, по горло заняты, им не до гостей...
«Ничего, ничего, Через недельку уеду, отдохнем с Тамарой на Волге», — решил он.
В полдень приехал брат. Он был в старом запыленном пиджаке, кирзовых, давно не видавших крема сапогах, в замасленной кепке. Ребятишки сразу бросились к отцу, наперебой хвастаясь, что они с дядей Мишей ходили на рыбалку и поймали большущего-пребольшущего ерша.
— Я поймал! — хвалился младший. — Мы еще пойдем, мы еще поймаем.
— Ладно, ладно, — нетерпеливо отмахнулся отец. — Посмотрите, есть ли вода в рукомойнике?
Пока Фрося готовила обед, братья Вороновы сидели во дворе, на скамейке, под небольшим, но уже развесистым топольком. Дымя сигаретой, Иван Петрович озабоченно рассказывал:
— Хлеба, понимаешь ли, кое-где полегли, трудновато брать их, а нужно, и спешить надо... У нас, Миша, так: погожий денек упустишь — проиграешь. — Он кивнул головой вверх. — Мы ведь от нее, от небесной канцелярии, ой как зависим... Да и нос кое-кому утереть хочется. Есть тут в соседнем районе колхоз «Колос», председателем там знакомый мужик, так себе хозяин... А его комбайнеры, понимаешь ли, держат областной рекорд. Чешутся у меня руки обскакать их. Дай только срок, обскачу! — пригрозил брат.
— Разве это так важно? — недоуменно пожал плечами Михаил Петрович.
— А как же, Миша, в нашем деле все важно! — горячо воскликнул Иван Петрович и мечтательно продолжал: — Представь себе: рекорд очутится в моих руках, и сразу другая петрушка — колхоз мой замечен, сразу почет, и люди почувствуют силу, и люди горы свернуть готовы.
— Да ты настоящий оратор, трибун, — рассмеялся Михаил Петрович.
Польщенный этими словами, брат убежденно отозвался:
— Колхоз, Миша, сложная штуковина, иногда и оратором приходится быть, иногда промолчишь для пользы дела. Тут с бухты-барахты нельзя, тут мозгами пошевеливай, иначе споткнешься, в прорыве окажешься...
Михаил Петрович, с интересом слушал брата, внимательно приглядывался к нему. Годы мало изменили Ваню. Он всегда любил быть впереди, верховодил когда-то уличной ребятней. Вспомнилось, как однажды ребята поставили во дворе турник, и Ванин ровесник, Сенька Горохов, на зависть мальчишкам свободно «крутил» на турнике «солнце». А Ваня этого делать не умел и злился. И вот каждое утро он стал вставать раньше всех и, пока мальчишки спали, тренироваться на турнике. Иногда, срываясь, падал, разбивал нос, коленки, но не останавливался. И настал день, когда Ваня переплюнул Сеньку Горохова... Михаилу Петровичу и сейчас было понятно стремление брата обскакать соседей, и ничего плохого не видел он в этом.
У дома остановилась машина. В следующую минуту в калитке показался коренастый, атлетического сложения мужчина с огненно-рыжей пышной шевелюрой.
— Я к вам, товарищ председатель.
— Ну, ну, давай. Что у тебя?
— Шофер я, из городских, приехали на помощь к вам...
— Знаю. Спасибо, что приехали, работа найдется.
— На работу не обижаемся. Предложение у меня есть.
— Предложение? Выкладывай!
— На заправку ездим в село. Непорядок. Зря машины гоняем. Нужно заправлять в поле.
— Дельно! — обрадовался Иван Петрович. — Дельно говоришь, товарищ... Как тебя?
— Коростелев.
— Дельно говоришь, товарищ Коростелев. Найди моего заместителя и передай, чтобы заправляли на месте.
— Понятно, товарищ председатель. Большая экономия будет.
— Вот, вот... У тебя самого какая машина?
— Самосвал. Под хлеб оборудован. Новенький, только ограничитель снял. И другие машины что надо. Полный порядок будет!
— Ну, а как устроились, как с питанием?
— Тоже порядок. Довольны ребята.
Когда Коростелев ушел, Иван Петрович оживленно проговорил:
— Хороших ребят прислали. Слышал? Беспокоится человек, чтобы зря туда-сюда не ездить. Сразу видно — толковый парняга! Понимает что к чему...
Фрося позвала обедать. Она поставила на стол бутылку вина и один стакан для гостя.
— Мужа обижаете, Фрося, — заметил Михаил Петрович.
Постучав ногтем по бутылке, брат подосадовал:
— И жалко, Миша, да нельзя, я на службе... У меня заведено так: и сам в рабочее время в рот не возьму, и другим не дозволю. А ты выпей, тебе можно, ты на отдыхе!
Сразу после обеда Иван Петрович заторопился в правление, сказав, что у него дела, нужно опять ехать в поле. Ушла на ферму Фрося. Куда-то исчезли племянники, по всей вероятности, найдя себе занятие более веселое, чем бесприбыльная рыбалка.
Михаил Петрович остался в доме один. Взяв книгу, он прилег на диван. Почему-то не читалось, и спать тоже не хотелось... Раньше, пока собирался в дорогу, пока думал о незнакомом Буране, пока ехал в поезде, ему очень хотелось вот так побездельничать... Но, как на грех, опять вспоминались утренние обходы в больнице, амбулаторные приемы, высокая, залитая солнцем операционная, где королевой расхаживала вся в белом непримиримо-строгая Вера Матвеевна... Все было привычным и милым. Оказывается, трудно, очень трудно даже малое время прожить без этого, и теперь-то Михаил Петрович понимал одного старого фельдшера-пенсионера. Они с почетом, с дорогими подарками проводили старика на заслуженный отдых, произнесли чувствительные речи... А фельдшер потом почти каждый день приходил в больницу, надевал халат. Доктор Воронов сердился и однажды упрекнул старика: «И что вам, Кузьмич, дома не сидится...» Оказывается, нелегкая это участь — очутиться вдруг без дела...
Отложив книгу, Михаил Петрович встал с дивана, раскрыл чемодан, достал почтовый набор, чтобы написать Тамаре первое письмо из Бурана. Он присел к столу и вдруг ужаснулся: ему не о чем писать ей... «Завтра напишу, сегодня я, кажется, не в настроении», — решил он и подошел к открытому окну.
Залитая жарким солнцем широкая улица была пустынна. У калитки стоял петух. Он был великолепен в своих ярких петушиных доспехах. Сверкая золотом и пурпуром, он с воинственной гордостью держал свою голову, украшенную рубиновым гребешком, похожим на царскую корону, и с удивлением смотрел круглыми, немигающими глазами на незнакомого человека в окне, точно спрашивал: а ты кто такой, что здесь делаешь? Михаил Петрович никогда так близко не видел обыкновенного деревенского петуха и сейчас по-детски залюбовался им, пораженный чудесной раскраской и независимой осанкой красавца.
