Постепенно мне удалось овладеть собой и осмотреться. Слева от меня Витька с Мишкой стреляли в темноту, матерясь, заглушая собственный страх. Значит, ничего. Они тоже боятся! Только кретины не боятся!
БМП поводя стволом, тявкала короткими очередями. Именно то, что рядом была бронетехника, придала мне уверенность.
Я перестал судорожно стрелять наобум в темноту. С трудом сглотнул слюну, горло все пересохло, в глазах прыгали, плавали какие-то геометрические фигуры. Начал высматривать цель.
Вот из подвала соседнего дома полыхнуло коротким огнем автоматной очереди, тут же загрохотало по броне. Ха! Попались! Я выцелил это окошко, и плавно нажал спуск. «Двадцать два». Короткая, в четыре патрона очередь ушла в сторону подвала.
Не знаю почему, но знал, что попал, точно так же, как знал это, когда стрелял по чердаку. Я вновь был пулей, знал, что и как она сделала. Я мог пойти в подвал, и знал где она находится, пройдя сквозь череп стрелка: отрикошетив от стены, она упала в угол.
Я физически ощущал, как она вошла в нос, потом, отразившись от кости, пошла вверх, в мозг, там, пробив маслянисто-вязкую массу, вышла рядом с макушкой человека. Смерть его была мгновенной, он ничего не почувствовал и не понял.
Справа от себя я даже не увидел, а почувствовал шевеление, тень, перекат влево и со спины, от бугра. Не целясь — очередь, стволом слева направо.
Грохот падения. Есть! Попал! Зацепил. Переворачиваюсь на живот, смотрю. Цель немного выше меня, неудобно, но и лезть туда не имею ни малейшего желания.
Жду еще секунд пятнадцать. Тишина. Патроны надо беречь. Что без толку палить. Просто пригибаясь к самой земле, короткими перебежками домчался до Виктора и Михаила. Упал рядом. Сердце вырывается из груди. Ноги дрожат. Как бы не обделаться!
Когда бежал, рядом со мной автоматная очередь взбила несколько фонтанчиков пыли. Мне стало страшно. Весь героизм, рассудок, куда-то пропали. Только выжить. Только сейчас я осознал до конца, понял кончиками волос, что мы на войне. Бля! Угораздило же меня вляпаться! Господи, помоги! Помогай же!
От короткой перебежки сердце колотилось, готово было выпрыгнуть из груди. Казалось, что пробежал не пятнадцать метров, а все десять километров!
Нахрен мне все это подвиги, лишь выкарабкаться! Идут на хрен все со своей войной! Домой! Только домой!
Пот заливает глаза горящей нефтью, кислотой выедает их. Зубы стучат друг о друга, произвольно стискиваясь, и раздавливая друг друга. Организм сам по себе живет, независимо от сознания. Страшно! Очень страшно!
Наши мужики стреляют в сторону противника. Я укладываюсь рядом с ними.
— Где они? — кричу я.
Говорить уже не могу. Просто не могу, все внутри трясется, вибрирует, голос срывается на крик, он тоже вибрирует от страха. Порой кажется, что я перестал дышать, просто забыл как это делается. Страх, волнение, раздавило меня.
— Смотри правее! — орет Витька, посылая короткую очередь в сторону противника.
— Где?! — я не вижу.
— Возле развалин дома, что справа! — тоже орет Мишка.
Глаза его азартно горят. Ему нравится, его терзает азарт боя. Мне не до этого. Ноги ватные, кажется, что я их не чувствую. Смотрю, куда они указывали. Вижу слабые вспышки от выстрелов.
Мишка меняет магазин. Отстегнул старый. Отбросил в сторону. Немного подернулся вверх, чтобы достать новый, как-то странно выгнулся и упал лицом вниз, в щебенку. Лежит и не шевелится. Мы с Виктором как-то сразу и не заметили, что с ним что-то не так.
69
Я тронул его плечо.
— Миша! Ты чего?
Мишка молчит, а тело как-то подозрительно расслаблено.
— Мишка, ты что? Эй, брось! — я тряс его. — Витя! Помоги!
Мы вдвоем перевернули обмякшее тело Миши на спину, сдернули вниз с насыпи. Пуля вошла в нижнюю челюсть, пробила горло, вышла сзади шеи, прошив ворот куртки.
Лицо Мишки выражало удивление. Глаза были открыты, голова запрокинута назад.
Витька бросился к нему на грудь. Стал слушать сердце. Не услышал, рванул куртку, майку, стал вновь слушать, не бьется ли сердце.
— Олег! Помогай! Его можно спасти! Делай искусственное дыхание! Нет, сначала бинтуй! Рви белье!
Я начал рвать майку на Мишке и, стараясь не перетянуть горло сильно, стал накладывать повязку. Зараженный энергией Виктора, бросился дуть Михаилу в рот, а Виктор начал делать массаж сердца. Я тут же почувствовал, как вдыхаемый мной воздух выходит через пробитое горло. Попытался зажать ему горло, чтобы воздух не выходил наружу, а прорывался в легкие.
— Сердце бьется или нет? — спросил я у Виктора, прервавшись.
— Нет. Но надо постараться. Давай его на БМП, и отвезем Аиде. Она спасет. Видел, как она вставила в горло трубочку парню, и тот выжил. Давай в десантный отсек и повезем. Мы его спасем! Мишка, сучий потрох! Слышишь, только не умирай, мы тебя спасем! Сейчас поедем к моей невесте, а потом погуляешь на моей свадьбе! Только живи! — Витька орал, пока мы тащили Мишу, из глаз у нас катились слезы.
— Сашка, Вовка! Помогите! — орал я сквозь слезы. — Помогите десантный отсек открыть! Мишку ранило!
Сашка свалился с брони и бросился открывать люк заднего отсека.
— Еш твою мать! Как так?!
— За магазином новым полез в подсумок, вверх дернулся. Вот и зацепило.
— Давай заноси, вот так, аккуратнее, вот сюда укладываем! — Сашка помогал внутри, сдернул внутреннее переговорное устройство и заорал: — Гони в медпункт, Мишку ранило!
Машина дернулась, развернулась и потряслась на ухабах, нас мотало, но мы держались, продолжали делать Мишке искусственное дыхание и массаж сердца. Александр держал голову Миши. Потом Саня включил освещение салона. Я увидел, что сам весь в Мишкиной крови. При каждом толчке в области сердца, что делал Виктор, кровь выходила из места ранения.
— Не боись, Михаил, мы тебя вытащим! Знаешь, у нас в десанте и не такое было, вытаскивали, ты главное нас слушай и не уходи. Чувствуешь, я твою голову держу, вот так я буду ее держать всегда. И ты будешь жить всегда, пока я тебе команду не дам, — Сашка плакал, и его слезы расплавленным свинцом капали мне на затылок, смешивались с горячим потом, и катились за шиворот.
— Только держись, умоляю тебя — держись. Сейчас приедем, немного осталось.
Минуты через три БМП резко остановилась, мы все полетели вперед, но люк уже открылся, Володя протягивал руки, чтобы принять Мишку.
Мгновенно мы вытащили его из люка и понесли, побежали к Аидиному медпункту. Витька орал на всю ночь:
— Аида! Бросай все! Домбровского ранило!
Через секунду дверь распахнулась, выбежала испуганная врач. Мы занесли тело в зал — это была импровизированная операционная. Там на табурете сидел раненый в руку ополченец. Повязка его набухла от крови.
Мы осторожно положили Мишу на стол. Стали рядом. Срывающимся голосом Виктор перечислил, что мы сделали, какую первую помощь оказали.
Аида склонилась над Михаилом. Размотала повязку на шее, посмотрела в глаза, еще что-то сделала. Потом подняла голову, покачала головой, потом села на табурет, закрыла руками лицо руками и заплакала.
Витька подскочил к ней, оторвал ладони от лица.
— Аидушка, милая, ну ты же можешь, я знаю, что можешь! Ну, постарайся! Укол в сердце сделай! Прошу тебя, любимая. Помоги! Умоляю тебя! Помоги! Ты все можешь! Вытащи его! Аида! Помоги!
Он целовал ее заплаканное лицо, ее руки, и сам плакал, встал на колени перед ней.
— Аидочка, девочка моя, помоги!
— Нет, Виктор! Поздно, он сразу умер! Я ничего не могу. Я не могу ему помочь! — она уже не говорила, она кричала.
Виктор отшатнулся от нее. Мы все стояли и смотрели на бездыханное тело Михаила. Никому не верилось, что он погиб. У него это был первый бой, и в первом же бою он погиб. Нелепо. Глупо. Страшно. Каждый из нас мог оказаться на его месте. Просто оказаться на линии полета пули. И все. И не более того.
70
Страшно хотелось курить. Выходить как-то тоже неловко. Я посмотрел на мужиков. Ни слова не говоря, мы взяли тело Михаила, и вышли, БМП, урча двигателем, стояла рядом. Мы положили его на нос. И потихоньку машина тронулась к нашему дому. Мы шли рядом, Володя шел, придерживая тело Михаила, чтобы оно не сползло с брони при тряске.
За спиной продолжался бой. Но никого это уже не волновало. Кто кого победит, ради чего и кого, нам все равно, мы и так уже заплатили огромную цену на этой войне.
Я вспомнил тот азарт, который меня охватывал в бою, и стало страшно и стыдно. Я был жив, а Мишка нет. Кто следующий?
Подъехали к дому, подняли Михаила на второй этаж. Молча сели, закурили.
— Что делать будем? — первым нарушил общее тягостное молчание Виктор.
— Хоронить надо. Кто знает, как все это делается?
— Вроде на третий день положено.
— Нас может не быть на третий день. Завтра, — я глубоко затянулся, загоняя клубок слез внутрь.
