— Что, небось обожрались Туаевы греховным дерьмом, окончательно ум потеряли? — громогласно сказал старик.
— Гм, нашли кому поручить город восстанавливать! Это Москва специально сделала, чтоб здесь бардак не прекращался… А ну, пошли, — схватил он руку Розы, — я заставлю его извиниться перед тобой.
— Да ты что! — спохватилась жена старика.
— У них ни культуры, ни совести нет. Кто стар, кто млад — не знают, и все, кто с оружием, будь то русский, иль чеченец, с ними в ладах. Закидают ночью нас гранатами — и виновных не будет… Лучше в дом зайдем, чай попьем, поговорим маленько.
Успокоилась было Роза у соседей. Да по пути домой зашла на базар еду купить; тут случайно встретила другую соседку.
— Ненормальная ты, Роза, — тараторит ей торговка.
— Гута такой молодец! На нашу улицу свет, газ, воду подал. А дорога? В городе такой нет. Ну и что, что у него русская жена в Москве? Да хоть десять. За такого мужика зубами надо держаться… Аа-й, у тебя-то их нет, и ума тоже.
С гнетущим настроением уже к вечеру возвращалась Роза домой, и лишь подошла к подъезду, как лицо ее радостно расплылось, сердце растаяло: сверху, словно по всему городу и миру, лилась мягкая, задушевная мелодия Мальчика.
— Роза, Роза, — прямо с порога она попала в объятия бабушки, — наш славный Мальчик — вундеркинд! Он стал сам сочинять музыку! Ты слышишь, Роза?!
После ужина бабушка не позволила включить телевизор.
— Нам надо еще маленько поработать, — перед ней лежал листок, расчерченный под ноты.
— Как говорили древние мудрецы: незаписанная мысль — потерянный клад. А эта композиция — буквально из уст младенца, она захватывает и воодушевляет. Действительно, будто гимн возрождающейся жизни. Любой музыкант мечтает стать и композитором. Но это от Бога. Сама я всю жизнь мечтала, не смогла. А вот с помощью Мальчика, под конец жизни, стала соавтором.
— Вам рано о «конце» думать, — возразила Роза.
— Ой, да брось ты, — махнула бабушка рукой.
— Я так счастлива. Я знала, что наш Мальчик это сможет. В нем божество, в нем дар! — и поглаживая его кудряшки:
— Как мы эту композицию назовем?
Задумавшись, он надолго мечтательно глянул в окно на сумеречный небосвод, и тихо, словно боялся вспугнуть, прошептал баском:
— Новый «Детский мил»!
В это прекрасное тихое летнее утро, как обычно, первыми встретили рассвет городские ласточки, что над балконом угнездились. Своим звонким, задорным щебетом они пробудили Мальчика. Словно проверяя свои владения, он с детской важностью и непосредственностью выходил в одних трусиках на балкон, и еще позевывая, долго осматривал светлый родной горизонт. Там, вдалеке, на самом юге, уже купаясь в солнечных лучах, будто охраняя мир земли, уперлись в голубое небо серебряные, остроконечные вершины гор. То — красота и величие Кавказа; и все утро, пока туманная дымка испарений не скроет даль, будет Мальчик вдохновенно любоваться грандиозным горным пейзажем, и музыка детства будет литься в его душе…
А вот ближний вид он не любил; да и как можно любить городские руины? Зато вокруг себя, на этом небольшом пятачке он создал свой новый уголок, свой цветущий детством ласковый мир.
В сторонке от балкона, там где был тротуар, а теперь сплошные воронки, еще стоит старый, помнящий яркую жизнь магазина «Детский мир» городской конский каштан. Крона дерева, особенно верхняя часть, — безжизненный частокол обломленных бомбежкой сучьев. А вот нижние, наиболее крепкие и толстые ветви сохранили свою мощь, еще смогли вытянуть из грозненской земли ущербный сок жизни. По весне расцвели, а теперь, уже в разгар южного лета, во всю ширь раскинули большие сочные дланевидные листья; и средь них плоды — еще маленькие, желтенькие коробочки, и чтоб их никто зазря не сорвал, сплошь они в иголочках.
На это, единственное сохранившееся в округе дерево с самого утра слетается вся живность с набережной Сунжи. На самом верху — где голые сучья — пристраиваются вороны, каркают. Чуть ниже — с десяток сизых диких голубей, воркуют; а средь густой листвы, их и не видно, лишь чириканье, ждет появления Мальчика стайка воробьев. И кто бы знал, и кто бы слышал, каким стройным звенящим хором они каждый раз встречают Мальчика! А он в удовлетворении послушает их песнь, насладится их природным даром и гармонией, и в благодарность хлебушком начинает кормить.
Воробьи и вороны под каштаном кормятся, куда Мальчик корм кидает. А вот голуби его уже не боятся, прямо с рук едят, даже на плечики и головку его сесть хотят. Вдоволь наевшись, эта живность неизвестно куда разлетается, а родные ласточки остаются, все щебеча порхают вокруг него:
— Ну что я сделаю, — говорит он им, — вы ведь хлебушек не едите.
А они не о том, еще задорнее щебеча, манят они его взгляд вверх, к гнезду, хотят чтобы и он их радость разделил.
— О-о! — глубоко вдыхая, восторженно воскликнул он.
— Бабушка, Роза, вставайте, идите сюда, быстрее!
Роза резво встала, а бабушка, тоже повинуясь, захрустела костяшками, охая и ахая, хватаясь за бока, вышла на балкон.
— Смотлите, смотлите, — ликовал Мальчик.
— Птенчики вылупились! Какие они славные! А клювики желтые!
— Это хорошо, — улыбнулась бабушка.
— Ласточка только рядом с человеком живет. Значит, здесь наладится мир, построят новый город, новый «Детский мир».
— А я на отклытии исполню гимн мила — наш «Новый Детский мил!»
— Непременно! — погладила бабушка его головку, и обнимая, лаская его:
— Видишь, как ты вырос за ночь, уже едва ли не до плеча дорос.
Чуть позже, прибирая постели, Роза искоса присмотрелась к бабушке:
— Анастасия Тихоновна, как вы? — беспокойство в ее голосе.
— Ой, даже не спрашивай. Всю ночь мучилась, не спалось… А вот нашего золотого обняла, поцеловала, — лицо ее разгладилось, — словно бальзам на душу, полегчало, даже жить еще больше хочется, — лицо ее вновь опечалилось.
— Эх, единственная мечта: дожить бы нам до его совершеннолетия; вывести бы Мальчика в люди, а там!
— Да, конечно, доживем; обязательно доживем, — неестественный оптимизм в тоне Розы. — Вот только лечь бы вам на пару недель в больницу; подлечиться бы надо.
— Роза, какие же здесь больницы?! Сама ведь знаешь.
— А капитан Головачев в военный госпиталь обещал устроить. Вы ведь ветеран войны. — От этих капельниц мне легче не станет. Вот мое мнение, — она посмотрела на Мальчика, улыбнулась.
— От него до гроба никуда.
— Фу, о чем вы говорите, — расстроилась Роза с самого утра.
С этим настроением ходила много раз на Сунжу за водой. В последнюю ходку решилась заглянуть в подвал. Багу давно не встречала, и, судя по емкости с водой, он здесь уже две-три недели как не появляется. На сей раз уровень понизился, свежие следы капель на пыльном бетоне. Она слила ведро воды, и хотела быстро уйти; общаться с Багой не было времени и желания. Однако Бага сам ее окликнул:
— Роза, как твои дела?
— Нормально, — вынужденно остановилась она, и только для приличия.
— Что-то тебя давно не было.
— Важные дела.
— Какие это «важные» дела? — усмехнулась Роза.
— Вид-то у тебя неважнецкий.
— Хе, еще бы, — в тон ей отвечал Бага, — думаешь легко тебе жениха найти? За авось кого я тебя не выдам.
— Бага, — непоказно насупилась она, стала пред ним горой.
— А что «Бага», — игриво отступил он.
— Теперь-то ты свободная женщина.
— Что? — удивление во всем ее виде.
— Откуда ты все знаешь?
— Мой участок, я обязан все знать.
Недовольным взглядом она оглядела его с ног до головы, ничего не говоря, было тронулась вверх, как Бага вдогонку:
— Оказывается, твой бывший муж — большой начальник.
— Да, твой «участок» и весь город восстанавливает, — не оборачиваясь бросила она.
— Хе, доверили козлу капусту. Сорок процентов — в Москву — откат, еще сорок местные ставленники схавают, средь которых главный твой бывший муж. И что, ты думаешь, на остаток средств они город хотят восстановить?
Роза остановилась, обернулась:
— Бага, я от них милости не жду, и тебе ждать не советую.
— Так я тоже не жду, — в том же пренебрежительном тоне.
— Вот только ноги о себя вытирать не позволю.
— За ними мощь государства, а ты еще юн, — жалость в голосе Розы. — Побереги себя, уйди тихо в свое село, пережди. А эти дряни пусть обожрутся, перебесятся, — надоест — все устаканится.
— Хм, «перебесятся». Пусть у себя дома бесятся. А тут город сравняли. Сколько людей живьем под руинами погребли? А теперь по приказу московского чиновника — скрипку у старухи — ветерана войны и Мальчика-сироты — отняли. Затем — тебя и меня сдадут, а далее, вновь, весь город.
— Бага, — исподлобья глядела Роза, — откуда про скрипку узнал?
