— Хм, «перебесятся». Пусть у себя дома бесятся. А тут город сравняли. Сколько людей живьем под руинами погребли? А теперь по приказу московского чиновника — скрипку у старухи — ветерана войны и Мальчика-сироты — отняли. Затем — тебя и меня сдадут, а далее, вновь, весь город.
— Бага, — исподлобья глядела Роза, — откуда про скрипку узнал?
— Хе, мир слухами полон! И как утверждает бабушка, даже говорить и делать ничего не надо — просто мысль, тем более плохая мысль, возникшая в любой голове — становится общеизвестной.
— Много ты знаешь, — напоследок бросила она.
— Жизнь научила, — с бравадой крикнул он.
Наспех позавтракав с бабушкой и Мальчиком, Роза заторопилась в больницу. Предстоял тяжелый день: по графику она дежурная сестра в операционной. Только закончили одну операцию, как ее вызвали к выходу, — мать приехала из Хасавюрта. И вроде давно не виделись, а мать не очень радостна:
— Что ж ты из-за какой-то скрипки скандал учинила, свою жизнь окончательно обломала.
— Ты-то откуда все знаешь? — не выдержала дочь.
— Как не знать? Гута такой человек!
— Да дрянь он!
— Все мужчины дряни. Чуть попридержала бы язык, глядишь и жить стали бы вместе, а там дети, семья, и всем благодать.
— Не нужна мне эта благодать.
— Да? А ты о братьях подумала? У Гуты в руках компенсации за утерянное жилье.
— Нам компенсация по закону полагается.
— Доченька, ты что, не в Грозном живешь? Какой здесь «закон»? Как Гута решит — это и закон; все, кроме тебя, об этом знают.
— Так что, мне теперь на колени перед Туаевыми встать, лизоблюдкой быть?
— Доченька, — мать заплакала, — Братья твои без гроша в кармане.
— Пусть работают.
— Нет работы. А та, что есть, позорная и за копейки. Боюсь, за автомат возьмутся, они убьют и их убьют… Что мне делать? Как мне их сдержать — молодые, дурные, и жениться не могут: ни денег, ни крыши над головой, в чужом краю, в чужом углу еле ютимся.
— О-о! — схватилась Роза за голову. Но это не спасение. Пошла в кассу, получила аванс. Понимая, что этого мало, после долгих раздумий все-таки решилась обратиться к главврачу, взяла еще в долг. И,словно искупая свою вину, отдала все это матери.
— Да я не за этим, не за этим приехала, — пуще прежнего плакала мать.
С утра разболевшаяся голова Розы теперь совсем стала чугунной. Она отпросилась с работы, повела мать домой; так она назвала квартиру Мальчика, чем крайне озадачила мать.
В районе «Детского мира» небывалое оживление. Много строителей, военных, много техники, и не только строительной и боевой, но и очень роскошной, легковой. И, хотя Роза в машинах особо не разбирается, да в войну кое-что поняла — эти «волги», стоящие в ряд, сплошь бронированные, значит сюда прибыло руководство республики.
Обойдя бесхозно вываленные нагромождения кирпичей, цемента и песка, Роза повела мать через прохладную темную арку, и только вышли во двор, как десятки камер уставились на холеного моложавого мужчину в белоснежной сорочке и галстуке. Это Гута Туаев на фоне строительных лесов дает оживленное интервью.
Надо бы домой бежать, да мать упрямо двинулась в сторону наблюдающей толпы, и Роза не сдержалась, любопытство поманило ее.
До сих пор вроде Гута и говорить не мог, тем паче по-русски, только деньги считать — любые цифры умножит и сложит, — а тут заливается, словно соловей:
— В целом по республике и в Грозном, вновь построено и восстановлено сорок две школы, четыре интерната, восемь детских садов, пять профтехучилищ и двадцать больниц. Практически полностью восстановлены и заново построены сотни километров линий электропередач, газопровод, асфальтовые дороги и множество мостов. Уже сданы в эксплуатацию тысячи жилых домов. Более двадцати тысяч семей получили из Российского бюджета компенсации за утерянное имущество и жилье, и еще столько же в ближайшее время получит…
— Дрянь! — довольно громко прошепелявила Роза.
— Замолчи! — злобно выдала рядом стоящая габаритная женщина. — Таких грамотных не любим.
— А до чего нас довели прежние бородатые оборванцы-революционеры, — поддержала другая.
— Эти не лучше тех, — вмешался усатый мужчина, — все они засланные казачки — пограбят и восвояси.
— Он ведь чеченец.
— При чем тут чеченец — не чеченец, — тот же бас.
— Москва прислала очередного мерзавца. Жупел поганый, — сплюнул он смачно.
— Во-во, от таких, как вы, весь наш раздрай, — вновь вступилась габаритная женщина.
— Так, может, сразу под них лечь? — не сдержалась Роза.
— Ты замолчи. По роже видно, революционерка: то-то ни зубов, ни совести нет.
— Что ты сказала? — тронулась было к ней Роза, да мать вцепилась в нее, оттащила от толпы:
— Ужас! Из-за этого твоего гонора все наши невзгоды, — недовольно проворчала она.
— Девушка всегда должна держать язык за зубами.
— Я уже давно не девушка, и, как видишь, зубов тоже нет.
Мать виновато опустила голову:
— А вставные-то хоть куда делись?
— Твой Гута выбил.
— Как Гута «выбил»? — в момент вспыхнула она.
— А ну пошли.
— Нет-нет, — теперь уже дочь стала тянуть мать.
— Все не так просто. Пошли домой, там расскажу.
— Ну, пошли, — после раздумий сдалась мать, — Посмотрим, что у тебя за «дом».
Они уже подходили к самому подъезду, как кто-то громко окликнул по имени мать Розы. Они остановились, оцепенели. Прямо к ним, как ни в чем не бывало, подошел младший брат Гуты, по-свойски обнял мать, вежливо справился о житье-бытье, и, словно Розы рядом нет:
— Как-никак мы соседи. А молодые — ну, не сошлись характерами, а нам все равно рядом жить. Да и родители наши тебя очень любили и уважали… А где сыновья, мои друзья, однокашники? В Хасавюрте? Так что ж они там делают? Здесь вся жизнь! Пусть срочно приезжают, и ко мне. Пока еще время есть — компенсацию дам. Всю, конечно же, не получат — откат Москве, а обоим по половине — обещаю: огромные деньги, за так, и бегать документы оформлять не надо, я помогу.
— Разве это «за так»? — не смогла сдержать себя Роза.
— Замолчи! — топнула ногой мать, и, слащаво улыбаясь соседу.
— Да храни вас, всех Туаевых, Бог, — она его обняла.
— Я обязательно передам сыновьям от тебя маршо[21]. Большое спасибо за заботу.
— Хорошо, что не поцеловала, — уже в подъезде съязвила дочь.
— Дура ты, — постановила мать, глубоко вздохнув.
— Чувствую, они опять захотят с нами породниться.
— Разве что с тобой.
— Ну и оставайся одинокой девицей.
На это дочь ничего не ответила. В «доме» мать погостила недолго: пообедала со всеми, посмотрела по сторонам и сказала:
— Что-то в этом городе у меня голова все время болит.
— В войну у всех голова болит, — ответила ей дочь.
— А раз приехала, хоть переночуй со мной.
— Поеду. Мальчики одни. Боюсь.
Роза провожала мать до автовокзала.
— А за русской старухой, как за родной, заботишься, — ревность в голосе матери.
— Нана, перестань. Мы судьбой повязаны. А о вас забочусь не меньше: ползарплаты вам отсылаю, сама в лохмотьях хожу.
— Вот и дура, — вновь постановила мать. И чуть погодя, примирительно.
— Братья компенсацию получат, и больше ни копейки нам не высылай. Свою жизнь устраивай, — а далее совсем тяжелое.
— А об этом Мальчике и не мечтай. Не сегодня-завтра, даст Бог, война кончится, его родня по отцовской линии объявится — такого славного ребенка заберут.
— Я без Мальчика жить не смогу.
— Сможешь, своих заведи.
— От кого? — рассердилась Роза. — От кого попало, как у других народов, нам нельзя, заклюют.
— Правильно, нечего разводить ублюдков.
— Так от кого рожать? Кто меня замуж возьмет? Мужиков не осталось, да и старая я уже! Как бабушка — одинокой останусь!
— Война, все эта война перевернула, — пустила слезу мать, обняла дочь.
— Нана яалъ хъа! Нана яла хьан![22]
Этот страшный слух уже несколько дней зловеще витал над Грозным. Об этом говорили и в больнице, и на базаре, и на автобусных остановках. Как и все жители, Роза в это верила и не хотела верить.
Лето было в разгаре, июнь догорал. В городе было жарко, даже душно. К трем часам, освободившись на работе, Роза, как обычно, по пути домой свернула на зеленый рынок. Здесь, средь застоялой пыли, грязи и кучек мусора непролазная толкотня, столпотворение всяких лиц; и гражданских, и военных, и еще неизвестно каких. Кругом шум, неспешность, всюду играет музыка, торговки зазывают на свой товар: у мясных рядов дремлют толстые собаки, высунув от жары языки; у рыбных — о ноги продавщиц трутся облезлые кошки; у хлебных рядов примостились голуби и воробьи.
Недолго послонялась Роза по базару, купила Мальчику позднюю клубнику, абрикосы и мороженое; потом еще кое-что, и окончательно выбившись из сил, вспотев так, что глаз не раскрыть, уже с облегчением покидала это людное место, как кто-то сзади тронул ее пакет:
