— Когда в дом приходит беда, первое слово мужчинам, — буркнул дядюшка Тоомас и затянулся так, что в холодной трубке яростно захлюпало.
— Мне как можно скорее к своим надо, — только и нашелся что сказать Максим. Он не испытывал страха, чувство близкой и большой опасности было, а страх отсутствовал. Про себя даже подумал: «Хорошо, что вчера вроде бы никто не заметил нашего столь необычного появления в этом рыбацком поселке. Во всяком случае, никто не знает, кто мы с Ритой и откуда».
— Человек, идущий через трясину, должен очень внимательно следить за тем, куда ставит ногу.
Это сказал дядюшка Тоомас. И Максим правильно понял его, больше не высказывал нетерпения.
После недолгого совещания решили: он, Максим, — от рождения глухонемой, поэтому и от службы в армии освобожден, поэтому только из милости хозяин Тоомас и взял его в работники; Рита же — дальняя родственница, на лето приехавшая из Ленинграда, где ее предки — выходцы из Эстонии — обосновались чуть ли не в начале прошлого века. Последнее, как казалось им, убедительно объясняло, почему она не владела эстонским языком.
И еще — Максим услышал от дядюшки Тоомаса, что в поселке есть (мало, но есть) и ярые приверженцы всего фашистского, есть и матерые националисты, мечтающие об отделении Эстонии от Советской России; эти недоумки никак не поймут, что буржуазная Эстония никогда не была и не сможет быть по-настоящему самостоятельной, что ее вроде бы независимость — дырявая ширма, которая была бессильна скрыть руки настоящих хозяев Эстонии, из-за морей дергавших политические и экономические веревочки.
— Тебе есть кого опасаться… Всем нам опасаться, — поправился дядюшка Тоомас, легонько хлопнул своей лапищей Максима по плечу и вышел, позвав с собой Андреаса.
Немецкая воинская часть прошла через поселок, задержавшись в нем лишь на короткий отдых. Всего около часа и пробыла здесь, а все то гнилье, про которое говорил дядюшка Тоомас, немедленно повылазило из своих убежищ, без малейшего стеснения обнажило свое нутро. Так, даже Максим, почти неделю сидевший дома, выходивший только во двор, — даже он! — собственными глазами и не раз видел на улице поселка людей в штатском, которые, выкрикивая гадости, угрожающе показывали немецкие автоматы притихшим домикам. Они, эти люди в штатском, вчера вроде бы вполне лояльные ко всему советскому, как сообщил дядюшка Тоомас, не просто расстреляли, а изрешетили пулями учителя местной школы. Только за то, что он рассказывал школьникам о Конституции СССР, знакомил их с ее основами. И еще трех здешних комсомольцев, избив так, что те стоять не могли, бросили в повозку и отправили в волость к гестаповскому начальству.
И Максиму невольно вспомнились свои думы, те самые, которые одолевали его еще в мае. Тогда, по делам службы оказавшись в Таллине, он увидел на станционных путях эшелон, в который семьями грузились люди в сугубо штатском платье. Это были, как пояснили ему, ярые враги Советской власти, те, от кого можно ожидать любой подлости. И все равно тогда ему было жаль их. А теперь, наслушавшись скупых рассказов дядюшки Тоомаса о том, как в таком-то городке местные фашисты прямо из окон госпиталя повыкидывали советских солдат, находившихся там на излечении, повыкидывали под гусеницы фашистских танков, как они же в другом городке согнали в здание райкома партии всех коммунистов и комсомольцев, которых удалось захватить, и сожгли, он сожалел, что не всех врагов советского обезвредили тогда.
Невероятно тяжела была для Максима эта неделя привыкания к роли глухонемого. Может быть, еще и потому, что, как только было принято решение об этом, с тех пор к нему в этом доме ни один человек со словом не обратился, только жестами, исключительно жестами, теперь разговоры с ним вели! Настолько тяжело шло вживание в роль, что он подумал даже о несовершенстве нашего Дисциплинарного устава. Действительно, согласно этому уставу провинившемуся бойцу можно объявить выговор или строгий, дать несколько нарядов вне очереди, лишить его увольнения за пределы части, наконец — подвергнуть аресту на несколько суток с содержанием на гауптвахте. Все это ладно. Но если бы особо виноватого еще можно было бы лишать и права разговаривать!
Максиму казалось, что подобное наказание быстро привело бы в норму самого заядлого нарушителя дисциплины. Особенно, если он любитель поговорить. Ведь это настоящая пытка, когда ты не имеешь права слова сказать!
Дядюшке Тоомасу, его жене, дочерям и даже Андреасу вроде бы вообще нет дела до страданий Максима — так упорно они «разговаривают» с ним лишь жестами. Только Рита, похоже, испытывает некое подобие жалости: сочувственно поглядывает на него, а иногда даже подходит, садится рядом или поблизости и… молчит. Словно языка у нее не стало!
Лишенный возможности разговаривать и вообще будто бы отвергнутый близкими людьми, Максим подолгу сидел в одиночестве и думал, думал. О самом разном. Но чаще и больше всего — о себе, о своей жизни, о том, как он теперь, в сложившейся обстановке, должен вести себя. И пришел к выводу, что жизнь значительно сложнее, даже коварнее, чем казалась еще недавно, что она требует от человека не только твердых знаний, полученных в школе и вообще за годы учебы, но еще и настоящего устойчивого характера, умения и желания постоянно мыслить, чтобы находить именно те решения, которые необходимее всего сейчас. Например, он, Максим Малых, много знает о том, как надо воевать на море, ему с детства внушали, что человек просто обязан всегда говорить лишь правду. Но жизнь взяла и сунула его на территорию, занятую заклятым врагом. Спрашивается, как он, мичман, может применить те знания по военно-морскому искусству, если оказался на суше?
Но это только на первый взгляд кажется, будто полученные знания о войне на море сейчас бесполезный груз; он вот подумал, пораскинул мозгами и вдруг открыл для себя, что многие прославленные флотоводцы и полководцы потому и побеждали в главнейших сражениях, что умели терпеливо ждать своего часа, тщательно готовились к нему.
Или, к какому выводу придешь, если основательно подумаешь, почему взорвался морской охотник? Прежде всего, что это? Роковая случайность? Если не вникать в суть, то лишь это объяснение подходит к данному случаю. А при взгляде через призму военно-морского искусства тот эпизод совсем иначе выглядит, порождает вполне определенные выводы. Действительно, случайно или нет морской охотник наскочил на них с Ритой? Нет, не случайно: он услышал взрыв, вот и поспешил на помощь людям, оказавшимся в беде. Иными словами, он действовал точно по инструкциям и наставлениям, родившимся в результате обобщения опыта первой мировой войны. Да, тогда, в ту войну, именно так и следовало поступать: ведь противниками применялись исключительно якорные мины и преимущественно против больших кораблей, то есть те мины были удалены от поверхности моря на глубину большую, чем осадка тральщиков и различных малых кораблей. Теперь же враг ставит мины донные, неконтактные. Этим нет дела до того, большой или маленький корабль над ними, им лишь бы поступил на взрывающее устройство магнитный или акустический импульс.
Вот и выходит, что морской охотник погиб не случайно, что причину его гибели следует искать в устаревших инструкциях и наставлениях.
А в том, что какая-то инструкция устарела, нет ничего удивительного или особо страшного, надо только побыстрее внести соответствующие изменения. Как это сделали в первую мировую войну, когда одна немецкая подводная лодка за несколько минут торпедировала три английских крейсера. Почему так успешно она действовала? Только потому, что до первой мировой войны почти никто не верил, что подводные лодки смогут действовать так эффективно. Вот и застопорили машины два английских крейсера, когда взрыв прогремел под третьим, когда он стал заваливаться на борт.
Зато после этого случая уже ни один корабль не стопорил машин, если вблизи была подводная лодка.
Как же тогда должен был поступить командир морского охотника? На этот вопрос ответа не нашел. Одно было ясно ему: во всяком случае слепо не врываться на минное поле…
Да, жизнь — она такая, она заставляет человека все время мозгами шевелить…
И теперь он, мичман Малых, каждый свой шаг обдумывает. Чтобы не сорваться с узенького карниза, по которому идет, не погибнуть раньше времени. Ведь он обязан дождаться своего часа, он обязан пробиться к своим. Для достижения этой цели, ярким огнем полыхающей впереди, он не только глухонемым прикинется, он через что угодно пройдет, если потребуется!
И все-таки тошно выжидать, когда кровь бурлит в жилах, когда каждая мышца силушкой переполнена…
Правда, дядюшка Тоомас исправно пересказывает ему поселковые новости. Жестами пересказывает. Или велит Рите письменно излагать то, что он будет сейчас рассказывать. На первый взгляд, вроде бы глупостью занимались. Однако теперь Максим научился еще больше владеть собой, теперь он, когда дядюшка Тоомас что-то рассказывает Рите, сидит и вовсе каменно.
