Пулеметы внезапно смолкли. В наступившей тишине сначала неясно, потом все громче, отчетливей, ближе возник непонятный шум, как будто бежала большая толпа людей в тяжелых кованых сапогах.
— Похоже, в контратаку бегут, Владимир Васильевич. Опомнились.
Белов чуть высунул голову, прислушался.
— Так, так, хорошенькое дельце, — проговорил он и сердито передал по траншее: — Без команды не стрелять!
— Посмотрим — много ли? Может, втихую их перебьем? Не хотелось бы шум подымать, — обернулся он к Князеву.
— Втихую может не получиться, — возразил Князев. — На штык не посадишь, винтовок у нас нет. Зачем лишние потери.
— Посмотрим.
По шуму, доносившемуся с косогора, Белов безошибочно определил, что враг идет на сближение цепью.
— Все-таки, если не так много, подпустим. Перебьем прикладами… Хотя… Э-э, — протянул он с досадой, различая впереди неясные контуры бегущих людей. — Не меньше взвода… К отражению атаки изготовьсь! Стрелять по команде! Пулеметчикам — короткими очередями!
Приказы ротного передавались по цепи вправо и влево. Гвардейцы давно изготовились; каждый из них, сжимая автомат и не шевелясь, молча ожидал приближения врага. Туман немного рассеялся, и теперь вся рота видела, как фашисты, пригнувшись, густой цепью бежали к траншее. Местность, очевидно, была неровная, некоторые спотыкались, падали и тут же вскакивали, нагоняли цепь.
Рота молчала. В эти напряженные секунды каждый гвардеец, легонько прижимая указательный палец к спусковому крючку, нетерпеливо ожидал команды.
И все же команда последовала неожиданно:
— Огонь!
Белов так близко подпустил атакующих, что их расстреляли почти в упор, даже залечь никто из фашистов не успел.
Не давая врагу опомниться, Белов выскочил из траншеи, увлекая за собой всю роту. Как и всегда во время боя, он трезво оценивал обстановку, мгновенно реагируя на всякое ее изменение. Именно сейчас, пока враг в замешательстве и еще, возможно, не знает о судьбе своего взвода, можно ворваться в главную траншею и, захватив ее, открыть себе путь к плацдарму. Впереди, конечно, будут еще стычки, но важно сбить первый заслон, довольно сильный, по-видимому. Рота бежала без криков и выстрелов, как и приказал Белов.
Обескураженные тишиной, немцы молчали. Но они тоже, очевидно, услышали топот ног и выпустили осветительную ракету. В призрачном голубоватом свете стала видна неровная местность, заваленная камнями, одинокое дерево, траншея и бегущие в атаку бойцы. Ракета еще не успела высоко подняться, как заговорили пулеметы и автоматы врага, сразу накрыв наступающую роту плотным огнем. Пришлось залечь. Когда ракета погасла и наступило относительное затишье, Белов снова поднял людей в атаку. Но и десятка метров не пробежали гвардейцы: жестокий огонь опять прижал их к земле.
Не удалась и третья попытка. Ракеты теперь одна за другой взлетали в воздух, не позволяя наступающим использовать темноту. Огонь нарастал — начали бить пулеметы с далекого правого фланга. Еще раз подымать роту было бессмысленно при таком огне. Здесь же оставаться тоже нельзя: фашисты, очевидно, пристреляли местность. Рота несла потери.
Белов приказал отходить назад и сосредоточиваться в захваченной траншее.
Долог показался ему обратный путь. Участвуя в победном наступлении от самого Сталинграда, он не раз вынужден был и отходить во время боев. Но там он отступал временно, отступал для того, чтобы, перестроив бойцов и изменив тактику, лучше выполнить поставленную перед ротой задачу. Сейчас был совсем иной отход. Как ни горько, ни досадно было в этом признаться, Белов понимал, что новой попытки прорваться к своим сегодня ему уже не предпринять: и враг настороже, и ночь кончается. Может, попробовать берегом? Но, судя по стрельбе, и там есть вражеские укрепления, и там всё начеку. Очевидно, придется сидеть в захваченной траншее, точно в мышеловке, и ждать наступления второй ночи, чтобы снова пойти на прорыв. А возможно, расширяя плацдарм, и свои к тому времени подойдут…
Десятки вариантов обдумал Белов, пока переползал от камня к камню. Но ясно было только одно: рота не выполнила приказ.
Расстроенный и злой добрался он до траншеи, в которую один за другим скатывались отступавшие гвардейцы. Парторга в траншее не было; Белов забеспокоился…
Сергею Князеву передали приказ командира об отходе по цепочке. Он и сам видел, что иного выхода сейчас нет, только людей зря погубишь.
Пополз назад он с двумя бойцами, с которыми вместе лежал меж камнями. Но вскоре оба они были ранены. Один легко, в ногу, — этому Сергей перетянул бедро, чтоб не истек кровью, и боец сам пополз дальше. У другого рана оказалась серьезной, в живот, самостоятельно передвигаться он не мог… Легче было бы тащить его на себе, но противник вел такой сильный огонь, что и головы не поднимешь. Пришлось тянуть раненого волоком.
Обливаясь потом, Сергей минут двадцать петлял меж камнями, старательно оберегая бойца и себя от шальной пули. Когда показалась полоска траншеи, к нему подоспел связной Ложкин, посланный лейтенантом на розыски парторга, и вдвоем они быстро преодолели последний десяток метров.
Сдав раненого Вере Казаковой, Сергей отряхнул налипшую на мокрую одежду землю и пошел отыскивать Белова.
Командир стоял в центре траншеи, вглядываясь в скрытую предутренней мглой местность. Он очень обрадовался парторгу, но виду не показал.
— Вот, Сергей Викторович. Видишь, дела наши осложняются, — невесело проговорил он. — Не выполнили мы приказ.
— Да, пробиться сейчас вряд ли удастся, — согласился Князев. Он вынул из кармана шинели тряпку и стал протирать забитый землей автомат. — Что же, будем здесь на себя оттягивать силы. Линия фронта к вечеру должна подойти к нам. А если и не подойдет вплотную, то будет близка. Тогда ночью попытаемся…
Князев не договорил — справа от них заработали два близко один к другому расположенных пулемета. Трассирующие и разрывные пули покрыли бруствер траншеи многочисленными разрывами. Оба машинально, по фронтовой привычке, пригнулись.
— Противник, надо полагать, станет изводить нас непрерывными атаками, — продолжал Князев. — Он ни за что не примирится с тем, что мы засели в его расположении. Следовательно, нам нужно готовиться к обороне.
Спокойствие парторга, неторопливость, с какой он прочищал срой автомат, вначале поразили Белова — парторг, кажется, и не огорчен тем, что они не смогли вовремя прибыть на плацдарм! Но рассуждения Князева были трезвые, и как ни огорчайся, ни досадуй на то, что не сумел выполнить приказ, а события развиваются своим чередом — надо действительно думать о том, как продержаться до вечера. Немцы, конечно, постараются выкурить их из траншеи.
— Что верно, то верно, Сергей Викторович, — спокойной жизни они нам не дадут. Траншею я обследовал, — она метров девяносто в длину. Это они вроде предполья начали мастерить, да не успели — рано заявились мы. Даже ходом сообщения с основной своей траншеей не соединились. Нам придется оборудовать ее для круговой обороны.
— Правильно. Мешкать нельзя. А к Мозуренко связного послать нужно: пока не рассвело, доберется до плацдарма.
Подошли командиры взводов, доложили о потерях, понесенных ротой при неудачной атаке. Самый большой урон понес взвод Сотникова.
— Значит, четыре убитых и семь раненых? — переспросил Белов.
— Так точно, товарищ гвардии лейтенант. Но трое останутся в строю, Ануфриев в том числе.
— Так, так… Хорошенькое дельце, — машинально обронил Белов. — А как твое самочувствие? Ожил?
Сотников расправил плечи, словно хотел удостовериться, точно ли он ожил после контузии, полученной на переправе.
— Вроде все в порядке, товарищ гвардии лейтенант.
— Ну и хорошо. А теперь слушайте, товарищи…
Белов разделил траншею на два участка, закрепил их за взводами, дал указания командирам о построении обороны, расстановке людей и непрестанном наблюдении за врагом. Приказал беречь патроны и гранаты.
— День будем держаться и оттягивать на себя силы врага. Атакующих подпускать вплотную. Еще раз приказываю беречь боеприпасы! Действуйте быстро. Остаток ночи полнее используйте.
Белов и парторг проводили заспешивших к своим взводам командиров и молча повернулись в сторону противника. Вражеская траншея затихла, там, видимо, тоже совещались, как лучше уничтожить гвардейцев.
— И вечно на войне все получается кверху ногами, — заговорил Белов, и в голосе его зазвучали грустные нотки. — Хорошенькое дельце. Командир батальона скажет теперь: «И переправиться-то толком не сумел. А я-то, мол, надеялся…»
— Зачем зря наговаривать на себя. Война — не игра в солдатики: всюду поджидают неожиданности. Командир батальона так не скажет. Будем и здесь помогать ему решать общую задачу.
