Гуренко поморщился:
— Странно звучит слово «карьера».
— Вы, пожалуй, правы, я хотел сказать — «путевка в жизнь», — поправился Седлецкий.
— Руденко решила трезво все оценить. Она не легкомысленно, а серьезно смотрит на перемену профессии.
— Позвольте, Юрий Сергеевич, по-вашему выходит, что генерал Салаев сделал ей легкомысленное предложение? Фу-ты ну-ты, — расхохотался Седлецкий.
— Не приписывайте мне, Семен Степанович, того, чего я не говорю, — отмахнулся Гуренко. — Вы отлично понимаете смысл моих слов.
Наступило молчание. На кухне загремела посуда. Официантка стала подавать завтрак.
— Дмитрий Андреевич! Мы едем вместе. Отгадайте куда, — положив на стол фотоаппарат, быстро проговорила Катя Сенцова.
— Не берусь, я не мастер на отгадки.
— Если сдаетесь, так слушайте: едем к нашим сталинградцам, в курбатовский корпус.
— К генералу Курбатову?! Ну что ж, я рад.
Вошла Вера и, поздоровавшись, села напротив Дмитрия. Вчерашнее тревожное чувство овладело им.
— Так вы едете, Дмитрий Андреевич?
— Вот позавтракаем — и в путь.
— Надолго уезжаете?
— Кто его знает, очевидно, до весны.
— Вы не любите долго задерживаться в редакции.
— Вы это заметили?
— Да.
— Работа не ждет, всегда торопит… А к вам просьба: если из Харькова придет на мое имя письмо, перешлите мне в армию. В Харькове осталась у меня бабушка.
— Хорошо, сделаю. Придвиньте, пожалуйста, горчицу. Благодарю… А мне можно написать вам? — спросила она очень тихо и тут же поправилась: — Мы будем вам писать, Дмитрий Андреевич, вместе с Наташей. Мы ведь друзья, не правда ли?
— Конечно, мы фронтовые друзья. Пишите, я сразу отвечу.
— Я обязательно… Мы… — Вера потупилась. Но никто не заметил ее смущения. Вошел подполковник Ветров и громко объявил:
— Машина подана, через пятнадцать минут выезжаем.
Застегиваясь на все пуговицы, Грачев просил Дмитрия во что бы то ни стало разыскать в гвардейском корпусе трех разведчиков и передать им привет.
— Запиши их фамилии, а то забудешь: Синенко, Корениха, Брагонин. Да не на отдельном листке, а в записной книжке сделай пометку, — беспокоился Грачев.
— Не волнуйся, Александр, я твое поручение выполню.
— Познакомься с ними и обязательно напиши о них стихи или очерки. Ребята — на редкость!
В машине Дмитрий сел рядом с Бобрышевым. Грачев у вагона прощался с Наташей.
Седлецкий разговаривал с Верой. Он что-то горячо доказывал ей, но она слушала рассеянно и все время мяла в руках комок снега. Из вагона вышел редактор. Грачев с Седлецким бросились к машине.
— Уселись, товарищи, все в порядке? — спросил Тарасов.
— Можно ехать, товарищ полковник!
— Заводи! — приказал Тарасов шоферу.
— От винта! — усаживаясь на скамейку, пошутил бывший летчик Грачев.
Мотор заработал. В тамбурах вагонов столпились все печатники. Старый повар с порыжевшими от махорки усами бочком подскочил к машине:
— Булочки, горячие булочки в дорогу возьмите!
Грузовик тронулся. Наташа крикнула:
— Счастливой дороги, товарищи!
— Возвращайтесь с победой! — загремело из тамбуров.
Дмитрий поймал взгляд Веры. Ему показалось, что она глядит только на него и только ему машет рукой. Грузовик осторожно выбрался из карьера, и за глиняным холмом скрылись вагоны редакционного поезда.
Впереди лежала накатанная шинами снежная дорога.
— Давай песню, хлопцы! — крикнул Бобрышев и первый начал: — «По долинам и по взгорьям…»
С песнями, с веселыми шутками незаметно подъехали к Ельцу. Пронеслись по главной улице и за городом выскочили на шоссе. Был полдень. Пригревало солнце. Дымились маслянистые лужи, отливая всеми цветами радуги. Рыхлый бурый снег летел из-под колес тяжело груженных машин.
До Ельца Дмитрий не замечал следов войны, но здесь они бросались в глаза на каждом шагу. Обгорелые скелеты грузовиков лежали в придорожных канавах, всюду виднелись искалеченные пушки, подбитые танки. На буграх — разрушенные избы. Но враг отступал поспешно и не смог причинить много зла придорожным селеньям.
Все чаще на пути попадались села. Полусожженные, полуразбитые, но все-таки села! В кузницах стучали молотки, сверкало раскаленное железо. За дорогу Дмитрий прочел три надписи: «МТС», но тракторов не было. В пустые дворы свозили на клячах плуги, сеялки, бороны. Село готовилось к севу.
Дмитрий заметил, как в одном колхозе девушки приводили в порядок кирпичное здание. Коренастый паренек, взбираясь по лестнице, держал в руках новую вывеску, на которой Дмитрий успел прочесть слово «Клуб».
В районном городке Золотухино Солонько, Сенцова и Бобрышев пересели на попутную машину.
В кузове Дмитрий лег на солому и, несмотря на сильные толчки, задремал. Но вскоре он продрог, и сон на свежем воздухе быстро прошел. Он сел на скамейку. Вечерело. Даль была мутная. Порывы ледяного ветра усиливались. Заиндевевшие плащ-палатки хрустели, как сухари.
— Небо серое, словно чугунное литье, — придвигаясь к Бобрышеву, проронил Дмитрий.
— Как бы метель не разгулялась. Задует она не вовремя, — поглядывая на тучи, вздохнул Бобрышев.
— У меня нога ночью болела, снег выпадет, — сказала Катя, кутаясь в полушубок.
Полуторка медленно поднималась в гору. Из-за бугра, словно причудливый гриб, вырастала наклоненная набок водокачка. Шофер свернул к железнодорожному переезду, повел машину по шоссе к темневшему вдали лесу.
— Вы слышите? — с тревогой спросила Катя.
— Это юнкерс!
— Стонет. Сильно нагружен.
— А ну, тише, — поднял руку Бобрышев и стал прислушиваться, — конечно, юнкерс, собака… впереди подводы… Наверное, заметил… Курс держит сюда. Надо предупредить. — Он стукнул кулаком по крыше кабины.
— Воздух? — поспешно открывая дверцу, спросил круглолицый шофер и спрыгнул в снег.
Дмитрий сразу оценил положение. Местность открытая. К лощине по глубокому снегу быстро не добежать. Единственное укрытие — кювет. Солонько соскочил с машины и бросился к обозникам.
— Давайте встретим как следует! — Он схватил ручной пулемет, лежавший на подводе, и, как только из-за тучи вынырнул юнкерс, скомандовал: — Огонь!
Затрещали дружные выстрелы и слились в залпы. Юнкерс отвалил от дороги, набрал высоту.
— Не нравится! Не любишь! — выкрикивал коренастый солдат.
— Заходит, снова заходит!
Юнкере, скрываясь в низких тучах, стонал над головой.
— Сбросил!
— Ложись! — приказал Дмитрий.
Он услышал, как в грохоте разрывов его сосед вскрикнул:
— Ой-ей-ей!
«Ранен, а может быть, и убит», — подумал Дмитрий, и ему стало жаль круглолицего шофера.
Солонько поднял голову и спросил:
— Что с вами?
— Сам не пойму… спина горит, но крови не чувствую… А стукнуло, как из доброй рогатки, — сказал круглолицый шофер радостным тоном и сразу помрачнел. — Кровь на снегу…
— Николай Спиридонович! Кажется, Дмитрий ранен… — голос у Сенцовой сорвался.
— Сними полушубок, Дмитрий! Катя, у тебя в сумке индивидуальные пакеты, достань! Вот чертова собака, фриц! — выругался Бобрышев.
Дмитрий расстегнул рукав гимнастерки.
— Ничего, друзья: пустяк, царапина…
— Давай заедем в санбат, — предложил Бобрышев.
— Да ты что? Засмеют!
— Ну смотри…
— Все-таки надо, чтоб врач посмотрел. Я б не рисковала…
— Какой там риск, Катя? — усмехнулся Дмитрий. — У меня в Сталинграде две таких царапины было, благополучно засохли.
— Это наше счастье, — уже в кузове грузовика рассуждал Бобрышев. — Разорвалось шесть бомб, и ни один осколок никого серьезно не задел. Фриц бомбил вслепую. А почему? Залповый огонь открыли. Вот, брат, какие у нас обозники стали — орлы!
— Жалко, что улизнул самолет. Катя засняла бы горящий юнкерс. Мы с тобой записали бы фамилии солдат и — готов хороший материал для газеты, — шутливо заметил Дмитрий.
— А главное оригинальный — «Обозники сбили юнкерс», — отозвалась Сенцова.
— Станция Поныри! — указывая рукой на двухэтажное здание с высокими окнами, крикнул Дмитрий. — Сейчас будет поворот на Ольховатку, и мы дома. Правда, метель поднялась, как бы не застрять в дороге.
Метель все усиливалась. Едва в сизой мути скрылись Поныри, как повалил густой снег. Ветер вздыбил гребни сугробов, и в поле задымилась позёмка. Дорога пропала. Шофер вел машину вслепую, доверяясь чутью. Полуторка, буксуя, еле-еле взобралась на высотку. Ветер с неистовым свистом разметал сугробы.
Грузовик, спустившись с высотки, не мог уже осилить новый подъем. Пришлось всем вылезть и подталкивать машину.
— Раз, два, взяли! — надрывался Бобрышев, захлебываясь ветром.
Дмитрий вспотел и окончательно выбился из сил. Грузовик часто сползал с дороги, и его приходилось чуть ли не на руках выносить из канавы. Катя вывалялась в снегу и походила на медвежонка. Она потеряла рукавицы и теперь отогревала озябшие пальцы в рукавах полушубка.
