Но Николай уже не слышал ее. Облокотившись на стол, он положил голову на руки и крепко спал. Нервное напряжение последних дней и бессонная ночь сломили его. Мать осторожно подошла к сыну, погладила его голову шершавой, морщинистой рукой и, глубоко вздохнув, ушла на кухню.
Николай проснулся, когда хлопнула входная дверь.
— Вот и Виктор вернулся, — обрадовалась мать.
— Коля! Живой! — бросился в объятия Николая старший брат. — А я все хожу по городу да у людей расспрашиваю. Думал, может, кто видел тебя. Некоторые говорили: утонул, наверно. А я не верю.
— Кто же это меня в утопленники записал?
— Да Турубаров. Ты его знаешь. Сын его у тебя в пионерском отряде был. Дом-то у них возле моря. В Исполкомовском переулке.
— Знаю. Сына его Петром зовут. Настоящий был парень. Где он сейчас?
— За сына старик и переживает. Перед началом войны Петр в армии служил на границе. А теперь вот с июня месяца ни слуху ни духу. Может, погиб.
— Надо зайти к ним...
— Тебе не к Турубаровым, а через фронт пробираться надо, к своим, — сказал Виктор. — Немцы вон объявления вывесили. Всем коммунистам регистрацию пройти велят. Знаем мы, что это за регистрация. Сволочей много в городе осталось. Словно тараканы, из щелей повылазили.
— Послушай, братан, — сказал Николай, — вот поэтому-то я и должен остаться в городе.
Он смотрел прямо в глаза Виктора.
— Ты? — спросил брат. Он растерялся. — Неужто здесь без тебя никого нет?
— Ладно, поживем — увидим, — сказал Николай, не отвечая на вопрос брата. — А пока давай ужинать. Есть смерть как охота.
Николай придвинул к себе чашку, наполнил ее кипятком и ласково посмотрел на мать, которая торопливо наливала ему заварку из небольшого чайничка.
— Ешь, вот хлебец да маслицо. Пока есть еще, — она заботливо придвинула сыну блюдце с маслом.
Он пил чай большими глотками и чувствовал, как тепло растекается по всему телу. Неожиданно в окне задрожали стекла. Сквозь громкие залпы немецких зениток в комнату донесся гул самолета. Пристально глядя на брата, Николай ожидал взрыва бомбы. Но его не последовало.
— Наши летают, — словно угадав его мысли, проговорила мать. — Чего им на своих-то бомбы швырять?
— Говорят, немцы уже Ростовом овладели, — сказал Виктор.
— Не верю. Не могут они, не могут, не должны. Понять не могу, как они сюда-то добрались. — Николай обхватил голову руками.
— Не ты один. Многие не могут понять. А у них, оказывается, вон силища какая. Поди посмотри на улицу, — горячо заговорил Виктор. — Против танка что с ружьем сделаешь? Вон к порту вчера наши солдаты на автомашине подъехали. Хотели прикрыть корабли с людьми. Залегли, постреляли да там и остались лежать. Немцы танками их покрошили... — Он махнул рукой и нервно прошелся из угла в угол.
— Садись. Не мечись по комнате, — спокойно попросил Николай, искоса поглядывая на брата. — Сейчас надо думать, как быть дальше.
В окно постучали. Николай и Виктор переглянулись.
— Коля, иди спрячься, — сказала мать. — Бог знает кого принесет.
Николай быстро прошел в другую комнату.
— Проходи, проходи, Семеновна, — послышался из прихожей голос матери. — Зачем пожаловала?
— Да так, по-соседски зашла проведать. Николай-то твой успел уйти или нет, Мария Бенедиктовна?
— Кто ж его знает! Сердце мое за него изболелось...
— А ты не тужи. Люди сказывают, видели его ноне на улице. Значит, придет...
— Дай-то бог. Скорей бы, — Мария Бенедиктовна сокрушенно вздыхала.
Когда соседка ушла, Николай сказал матери и брату:
— Дома я жить не буду.
— Куда ж ты пойдешь, сынок?
— Пока не знаю. Это надо обдумать.
— Значит, остаешься в городе? — спросил брат.
— Остаюсь, — сказал Николай. — Только об этом никто не должен знать, понял?
— Ну, ясно, — пробормотал Виктор.
— А сегодня где ж переночуешь? — Мать с жалостью взглянула на сына.
— Переночую дома, на чердаке, — сказал Николай. — А завтра что-нибудь придумаем. Опасно мне в доме оставаться — раз люди меня видели...
— Коля, а может, в землянке? — нерешительно предложил Виктор.
Николай хлопнул себя по лбу:
— Молодец, Витюша! Первое время буду жить в землянке. Надо оборудовать ее для жилья.
Эту землянку Николай построил в саду вместе со своими мальчишками и девчонками, еще когда был пионервожатым. Сад был глухой, заросший, землянка хорошо была упрятана среди кустов и зарослей бурьяна, днем с огнем ее не сыщешь. Там ребята играли в робинзонов, читали с Николаем разные книги. Ящик с книгами до сих пор хранился в углу землянки. Кто мог подумать, что эта землянка станет для Николая тайным кровом — местом, где он долгое время будет прятаться от немцев, откуда будет руководить подпольем!
Николай вспомнил еще, что второй лаз из землянки, тщательно прикрытый ветвями и землей, выходил на пустынную окраину улицы — ему легко будет выходить в город и незаметно возвращаться обратно, так что никто и не заподозрит, что у Морозовых кто-то живет в саду. Надо только все устроить так, чтобы можно было подолгу скрываться в убежище.
— Да, лучше ничего не придумаешь, — сказал Николай. — Ты, мама, там постели чего-нибудь мягкого, посуду принеси...
— Все сделаю, как ты просишь, сынок, — пообещала мать. — Сегодня же все, что нужно, потихоньку перенесу.
— Ну, а теперь пора спать, — сказал Николай.
Мать и брат Виктор влезли с ним на чердак, закинули ему туда матрац и полушубок.
— Если что — дайте сразу знать, — сказал Николай. — Уйду по крыше.
Николай, не раздеваясь, свалился на матрац. На чердаке пахло пылью, было темно. В который раз подумал Николай о том, что жизнь его безвозвратно переменилась — в родном доме не может он спать на своей постели, а должен спать на чердаке, скрываясь от людей. Что-то ждет его впереди?
Он долго не спал, обдумывал свое положение.
«Без трех пальцев на правой руке в армию меня все равно не возьмут, — размышлял он. — Я нужен здесь, где знаю жителей, знаю каждый закоулок. Я обязан вселять в людей надежду, вселять уверенность в нашей победе. Да, я буду полезнее здесь, в родном городе...»
Проснулся он рано утром от шума на улице. Мимо их дома продвигалась воинская часть: натужно рычали моторы автомобилей, слышались лязг танков и треск мотоциклов. В слуховое окно то и дело долетали обрывки непривычных и чужих фраз. Николай прильнул к окошку. Пристально вглядывался он в лица немецких солдат, шагавших по его родной улице. Здесь пронеслось его детство. Здесь бегал он вместе с Виктором и другими ребятишками мимо аккуратных белых домиков, разделенных заборами. Весной сады белели от цветущих жердел и вишен, бело-розовые лепестки устилали уличную непросохшую грязь. Летом дома совсем утопали в густой уютной зелени. А сейчас они стояли неприкрытые, уставясь глазницами окон на улицу, по которой грозно ползла вражеская колонна.
Но вот проехала воинская часть, и в наступившей тишине отчетливо прокатился далекий взрыв.
Виктор влез к Николаю на чердак.
— За это утро уже шестой раз ухает, — проговорил он, вопросительно взглянув на брата.
— Это наши замедленные мины на заводах рвутся, — с горечью сказал Николай. — Подумать только: сами взрываем свои заводы... Хорошо, что не скоро немцы их восстановят.
Николай снова выглянул в окошко и вдруг увидел Рогова. Рогов быстро шел по улице по направлению к их дому.
— Видишь, там человек идет, — сказал Николай брату. — Выйди скорее, незаметно проведи его к нам.
Через несколько минут Рогов был на чердаке их дома.
— Как и договорились, шел к тебе, — сказал он. — Хотел пробраться, пока людей на улице мало.
— Как вам удалось уйти? — спросил Николай.
— История долгая. Сразу вслед за тобой я не смог. Только собрался, вдруг конвоиры с берега подоспели. Построили нас всех и повели. Идем по улице, а народу тьма. Все глазеют: может, знакомых ведут. И мы смотрим. На улице Ленина такая толпа собралась, что пройти трудно. Немцы кричат: «Шнель, шнель!» Идем, как в живом коридоре. Я сделал шаг в сторону и с людьми смешался. Меня сразу в толпу втянули. Задержанных человек двести, а конвойных только трое... Где уж им заметить! Так и стоял я на тротуаре, пока все мимо меня не протопали. Сердце от счастья чуть из груди не выскочило. А потом пошел по городу и скорее к знакомым. У них и переночевал. А чуть рассвело — к тебе. — Рогов устало улыбнулся.
— Куда же погнали остальных?
— Говорят, в лагерь какой-то. А может, и окопы рыть. Не знаю. А вот мы-то как? Когда уходить будем?
— Я остаюсь в городе.
По тому, как Николай произнес это, Рогов понял, что решение его твердое.
— Что же ты будешь делать? — спросил он.
— Свяжусь с теми, кто остался для подпольной борьбы, и буду работать с ними, — сказал Николай.
